Круг замкнулся (СИ) - Кокорева Наташа (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
Довольно долго Рокот пробирался сквозь заросли, перед лицом мельтешили ветки, ноги безбожно мокли, и вдруг… что-то изменилось. Рокот замер. Сейчас он бы дорого заплатил за глоток воды Истока, чтобы увидеть хитросплетения нитей мироздания: он кожей чуял, что кто-то вытянул крупную петлю, перекрутил, накинул сверху ещё одну. Рокот пытался сосредоточиться на заклятии — и не мог: стоило направить себя в одну точку, как ощущения меркли, расползались под пальцами словно гниль. Но он узнал это заклятие. Узнал, потому что однажды такое же «зеркало» плелось прямо у него перед носом. И автор сквозил в каждом неслышном отзвуке: в степи Рокот собирал его по капле — и теперь бы узнал, кажется, даже во сне.
Рокот двинулся, потерял направление, остановился. Шагнул ещё. Замер. Гадство! Где же этот щенок колдует?!
Он тыкался слепым кротом и не находил дороги, пока из-за развесистого куста к нему не вышел Натан.
— Что там? — раздражённо прорычал Рокот.
— Чисто, — подчёркнуто безразлично передёрнул плечами Натан.
Даже привычная ухмылка не мелькнула в рыжей бороде. Это и насторожило Рокота.
— Никаких следов местных? — мягко переспросил он.
— Никаких, — кивнул Натан, пристально глядя ему в глаза.
Рокот сощурился:
— Ты видел Стела Вирта. — Натан открыл, было, рот, но Рокот его предупредил: — Будешь покрывать предателя, станешь предателем сам.
— Да, я его видел, — не стал отрицать дольный. — Но не смог задержать.
Врёт.
— Как же ты не справился с мальчишкой?
— Магия. Он просто… исчез, — Натан ухмыльнулся в усы.
Довольный кот. С него взятки гладки. Стел и вправду мог укрыть себя «зеркалом» и просто исчезнуть.
— Мы оба знаем, что ты его отпустил, — процедил Рокот.
— Мы оба знаем, что ты маг, — в тон ему ответил Натан.
Полжизни они прошли спина к спине. Рокот долго рассматривал рыжие крапинки в глазах дольного и наконец честно признался:
— Стел украл ценную вещь, которая принадлежит Мергу.
— Если ты действительно не убивал Грета, то как ты будешь жить, если убьёшь его сына? — прошептал Натан.
«Ты предал бога и остался верен человеку», — сказала лесная колдунья.
«Я предал бога и остался верен себе», — подумал Рокот, а вслух сказал:
— Мы возвращаемся домой.
И хлопнул друга по плечу.
--48--. Белянка
Радость раскрывалась от края до края, захлёстывая мир. Чистая, незамутненная памятью радость. Свежесть врывалась внутрь пополам с огнём и раздирала на сотни струй, каждая из которых была — радость. Пестрели смазанные скоростью линии, спирали, хвосты, обрывки, кусочки, капли и нити, и полёт не замедлялся ни на мгновение — только набирал скорость! Быстрее, быстрее, дальше, дальше, и выше, и глубже. Быстрее! Разрастись до границ целого мира и хлынуть ещё дальше, ещё выше и ещё быстрее. Преодолеть пределы и слиться с бесконечностью. Захлебнуться свежестью, вспыхнуть новой звездой и...
… перестать быть.
Навсегда остаться одной из безымянных невесомых струй огня: нестись ветром, свиваться калёными жгутами, взмывать в поднебесье и опадать в бездну. Навсегда остаться не одной — навсегда остаться одной из. Обрести цель и смысл, избавиться от сомнений. Заполнить себя до целого. Не это ли высшее счастье?
Заполнить себя.
Себя.
Но кого?
Огонь выжигал имя. Огонь выжигал память.
— Всегда помни, кто ты… — шелестело где-то за гранью.
Или она сама была за гранью? И кто она?
В мире что-то менялось. Огонь шипел навстречу ливню, сжимался, забивался в трещины мироздания, возвращался в вены Тёплого мира, но не выбрасывал, позволял оставаться неотрывной частью. Счастливой и беспамятной. Одной из. И она устремилась следом, отбросив сомнения… и будто налетела на стену.
— Всегда помни, кто ты!
Загомонили сотни голосов. Шквалом, оглушительным гвалтом, бессмысленным и неудержимым, они душили свежесть, гасили радость, не пускали туда, где она была счастлива. Где она была нужна.
Эти глупые голоса запрещали быть цельной!
Они вдавливали в горькую золу, сгущали мир, прижимали к земле, возвращали в тело. Но она не узнавала этих голосов. Какие-то из них уже будто бы говорили с ней раньше и теперь лишь повторяли обрывки отгоревших давным-давно фраз. Другие слова никогда ещё не были произнесены. А некоторые никогда и не будут. Но сейчас все, кто знал её когда-то или ещё только мог узнать в несбывшемся «потом» — все они будто бы собрались теперь здесь и кричали, шептали, плакали. И она больше не могла быть одним из беспамятных и счастливых потоков.
Потому что у неё была память.
Потому что у неё была непрожитая жизнь.
Она утопала по колено в холодном пепле. До самого горизонта змеились белёсые гребни. Осыпались редкими струйками в безветрии, вздымались горькими горелыми облаками. Пепел выстилал небо, землю, забивал ноздри и горло. Пепел засасывал ноги, норовя укрыть с головой. Казалось, невозможно даже шагнуть, но стоять без движения и ждать пока она и сама обратится пеплом было ещё невозможнее.
И она попыталась шагнуть, попыталась осознать своё непослушное тело — и рухнула лицом в пуховую серую перину. Пепел заскрипел на зубах, налип на влажные губы, защипал глаза. Вокруг взвилась настоящая буря: вздыбились волны выше головы, закружились вихрями, перекувырнули несколько раз небо и землю...
Кто? Кто выжег здесь всё дотла?
— Ты… — прошелестел громоподобный голос.
— Кто это сказал? — прохрипела она, отплёвываясь от пепла, и подняла голову.
Волны застыли непроглядной тёмной стеной, очертив ровный круг в десяток шагов. Как речная гладь безветренной и беззвёздной ночью, блестящая и непроницаемая, эта стена вырастала из пепла и уходила ввысь насколько хватало глаз.
— Кто выжег этот мир? — закашлявшись, девочка-без-имени поднялась на ноги и шагнула к стене.
Пепел свербил в носу, едкими потёками царапал гортань.
— Ты предала нас, сожгла Луки! — из-за прозрачной стены смотрели выплаканные глаза на худом лице, потресканные губы шептали проклятия, и что-то такое знакомое и родное напоминал этот высокий лоб, забранные в длинную косу волосы, вытянутая шея, прямая спина. — Будь ты проклята.
Горлица?..
Девочка-без-имени шагнула к той, что когда-то была ей старшей сестрой, протянула руку и уткнулась в холодную стену.
— Горлица? — прошептала она вслух, цепляясь за единственное во всём мире имя.
Но та уже смотрела куда-то мимо и говорила с грузной женщиной в тёмной юбке, с кулем тяжёлых волос на затылке. Они неторопливо уходили прочь от стены, беседуя о чём-то совершенно своём.
— Стойте! — девочка-без-имени впечатала ладони в прозрачную стену, прижалась носом, губами, но не смогла прорваться к ним. — Стойте...
Женщина обернулась, опираясь на витиеватый сосновый посох, и в тёплых карих глазах мелькнула улыбка.
— Что же ты, девочка моя? Ты же никогда не сдаёшься, мышка!
— Тётушка Мухомор?.. — слёзы защипали глаза, вымывая опостылевший пепел. — Ты жива, тётушка!
Но не дотянуться. Не обнять. Не прижаться щекой к тёплым рукам. Не вдохнуть тонкий запах мелиссы и душицы.
— Всё у тебя будет, девочка моя. Ты только живи, слышишь?
И не дожидаясь ответа, тётушка Мухомор отвернулась и под руку с Горлицей они ушли в темноту.
Воздух задрожал гитарным перебором. Девочка вздрогнула и обернулась: с другой стороны круга, по ту сторону стены, сидел певец на выбеленном валуне. Из-под тонких пальцев лилась колыбельная и дрожала круглыми перекатами между сомкнутых губ. Он плавно покачивался из стороны в сторону, прикрыв веки, и длинные с проседью волосы струились в такт. У его ног сидела девочка, укрытая шалью тёмных волос. Она тоже покачивалась, вторя его движениям, и смотрела распахнутыми глазищами. Её пухлые губы надувались всё капризнее, пока она не дёрнула его рукой за полу плаща.
— Спой о тех, кто даже на запад ушли вместе, — заканючила она.
