Путница - Громыко Ольга Николаевна (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗

Глава 23

«Дрова» наконец занялись, и дым-туман сменился ровным солнечным жаром. Высохшая трава распрямилась, в ней зажурчали кузнечики, и загудели над цветами дикие пчелы. Ноги коров выжелтило пыльцой: всадники ехали по бездорожью, вдоль неизвестной речушки, почти сплошь заросшей тростниками. Гитара и котелок бренькали в лад.

– Но в саврянскую столицу… – нудел Жар. – Это ж далеко как!

Рыска молчала, хотя при мысли о стране, населенной одними Альками, ее прошибал холодный пот. Однако с ролью гонца девушка смирилась безропотно. Во-первых, цель наконец-то была правильной и по-сказочному героической, во-вторых, другой ей Хольга не предложила.

– Всего-то три-четыре дня от границы, если по прямой.

– А до границы сколько?

Альк козырьком приставил ладонь ко лбу, скользя взглядом по бликующей под солнцем воде. Речушка почти наверняка впадала в Рыбку, и саврянин как раз прикидывал, стоит ли держаться ее и дальше, не слишком ли петляет.

– Вряд ли больше. Может, уже завтра вечером к переправе подойдем.

– Так близко?! – вырвалось у Рыски.

– Вы договоритесь вначале, далеко или близко, а потом нойте.

– Я не ною, – поспешно возразила девушка. В детстве ей казалось, что Саврия находится на краю света, а то и за ним – какой свет такую дрянь вытерпит?! Впрочем, тогда для Рыски и Макополь чем-то сказочным был. А выяснилось – обычный грязный городишко, по сравнению с Зайцеградом чуть ли не веска. – Просто запуталась, где мы.

– Мы от границы далеко и не отходили, двигались вдоль нее, немного забирая к югу, – смягчился Альк. – От Мириных Шахт до Рыбки всего десяток вешек было. А отсюда с полсотни, не больше.

Рыска вспомнила, как вместе с мальчишками улюлюкала и выкрикивала дразнилки вслед проезжавшим через Приболотье белокосым, и в животе скрутился новый клубок страха.

– Нас в Саврии тоже камнями зашвыривать будут, да? – обреченно спросил она у Алька.

– Поменьше рот разевай, никто и не догадается, что ты ринтарка, – отмахнулся тот.

– А Жар?

– Мольцов, как и путников, в любой стране уважают. А если вдобавок блаженным прикинется, вообще прекрасно будет.

– Двое блаженных на компанию многовато будет, – не остался в долгу вор.

– Ничего, я как-нибудь попытаюсь вас уравновесить.

– Благослови тебя Хольга, убогий, – смиренно ответил Жар, осеняя его знаком Богини.

«Святость» оказалась куда лучшим оружием против ядовитого языка белокосого, чем попытки перещеголять его в острословии.

– Кончай ты эту несчастную Хольгу поминать! – не выдержал Альк. – Нашел корову отпущения.

– Да оно прилипчивое, как не знаю что, – со смешком признался вор. – Как целый день наблеешься: «Храни тебя Хольга, во имя Хольги, Хольга с тобой…», так потом само с языка слетает.

– Ты уже не в молельне, отвыкай.

– А образ?! – шуточно возмутился Жар. – Мне же и в Саврии мольца изображать придется!

– Изображай глухонемого мольца.

– Ы-ы-ы ы-ы ы-ы, – торжественно, легко переводимо возвестил вор, повторяя знак.

Альк махнул на него рукой, впервые на Рыскиной памяти оставив последнее слово не за собой. То ли настроение у него было благодушное, то ли у сплоченных общими невзгодами приятелей имелись привилегии по сравнению с нанятыми за сто златов попутчиками.

– Ты рад, что возвращаешься в Саврию? – спросила девушка, посчитав, что первое предположение более правдоподобное.

– Не знаю, – честно ответил белокосый. – Никогда не понимал этого идиотского стремления издохнуть на родине.

– Что ты, не говори так! – испугалась Рыска.

– А ты желаешь упокоиться исключительно в ринтарской землице? – Альк повернулся к девушке, прищурился, будто переводя на нее прицел заряженного ехидством арбалета. – Хотя правильнее было бы бросить тебя в Рыбку…

– Я про то, что ты помирать собрался!

– Все мы когда-нибудь умрем, – равнодушно пожал плечами саврянин. – А некоторые даже в муках.

– Но ведь не прямо сейчас!

– Откуда ты знаешь?

Рыска испуганно закрутила головой по сторонам, пытаясь понять, откуда подкрадывается беда.

– Перестань! Если говорить о смерти, то можно ее накликать.

– Какая жалость, что нельзя накликать, скажем, деньги, – саркастически посетовал белокосый.

– Альк, я серьезно! Ты что, уже не надеешься найти Райлеза?!

– Я надеюсь, – саврянин криво усмехнулся, – отвезти письмо до того, как он нас найдет.

На главной (она же единственная) площади Йожыга было необычайно людно, и народ все прибывал.

– Чего там? Убили кого? – испуганно допытывался пьяненький мужичок, хватая за рукава окружающих.

– Не, – сжалился над ним такой же красноносый и помятый, только пока трезвый. – Пророк в город пришел. Сейчас вещать будет.

– А-а-а, – разочарованно протянул мужичок, но остался поглазеть и послушать.

И без того худой, за недели странствий бывший приболотский молец высох, как посох, на который опирался. Нестриженая борода и нечесаные волосы космами торчали в стороны, ряса обтрепалась в махры, на босых, исцарапанных тернием ногах ярко желтели длинные ногти. Но уверенности в себе и своих речах у него только прибавилось. Еще бы, раньше весчане от него отмахивались, насмехались, заглушая глас Хольги, а теперь толпы народа ходят следом, заглядывают в рот, ловя каждое слово, молят заступиться за них перед Богиней… Поневоле поверишь в свою избранность.

Поблизости тревожно переминались стражники: если бы «пророк» хулил власти или подстрекал к беспорядкам, они давно отволокли бы его в тюрьму. Но молец не разменивался на мирскую суету. Его беспокоили только души, и он так дотошно следовал заповедям Хольги, наизусть цитируя священную книгу, что подкопаться к нему было сложнее, чем к самой Богине. Даже денег, что удивительно, не просил.

– Люди, покайтесь! – взывал пророк с такой глубокой убежденностью, что вера наполняла и чужие сердца. – Близок час расплаты за грехи ваши! Выйдут реки из берегов, дабы смыть с земли скверну, выползут твари ночные из нор и пожрут младенцев в колыбелях, дабы прервался род человеческий… Пока не поздно – одумайтесь! Отриньте дурное! Кто будет добр и бескорыстен, честен и трудолюбив, благочестив и богобоязнен, тот спасется! Злодеи же и предатели, лжецы, лентяи и воры в муках сгинут во мраке, а равнодушных пожрет бездорожье…

В молельне, возможно, это прочувственное воззвание не произвело бы такого впечатления, однако слухи, бежавшие впереди пророка, распахали и щедро унавозили почву для рассеваемых им слов. «А из Подзамка его наместник выставил! – шушукались в толпе. – Небось скрывают правду от народа…» – «И-и-и, это еще что! В Зайцеграде сама Хольга свой лик с висельного помоста явила и такое предсказание сделала, что только держись!» – «А в Голубином Крыле, слыхали? Крысы тамошнего наместника вместе с камзолом сожрали!» – «Тю, дура, эта сплетня давно плесенью поросла! И не в Крыле это было, а в том же Зайцеграде – видать, крепко на него Богиня прогневилась!» – «Да не врите, жив он! Мне сам начальник стражи вчера сказал!» – «Вот и я о том – скрывают правду!» – «Ой, лю-у-уди, а что я вам сейчас расскажу! Мой свояк гонец, он только лучину назад из Подзамка…»

Конечно, были в толпе и те, кто глядел на кликушество пророка как на представление с ряженым. Но делиться правдой с народом не собирались – все равно не поверят.

– Кого я вижу! – раздалось за плечом у путника.

Видеть окликнувший мог только затылок, но семи совместных лет в Пристани было достаточно, чтобы один с легкостью узнал спину, а другой голос.

– Добрый день, Райлез, – не оборачиваясь, безмятежно отозвался наставник. – Чего тебе надо?

Бывший путник, оскорбленный таким пренебрежением, схватил его за плечо, рывком развернул к себе и с вызовом заявил: