Ученик - Малинин Евгений Николаевич (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗

В этот момент мой взгляд упал на Женьку. Он сидел, уставив выпученные глаза на мой бокал. Из его открытого рта высовывался кусок осетрины, который он придерживал вилкой, зажатой в правой руке, а левой рукой он размазывал по своей физиономии хрен со свеклой. Видимо, он начал вытирать вспотевшее лицо, забыв положить на место ложечку с хреном. В общем, его поведение было совершенно неадекватно, но я почти сразу понял, чем оно вызвано.

Дело в том, что прямо в воздухе висел наш здоровенный графин, медленно и аккуратно наполняя мой опустевший бокал. Видимо, я в задумчивости щелкнул ногтем по пустому бокалу, и графин тут же выполнил мое распоряжение. Значит, этот фокус я тоже усвоил, удовлетворенно подумалось мне. Закончив операцию над моей хрустальной емкостью, графин как-то неуверенно выпрямился, но тут я сделал движение бровью в сторону Женькиного бокала, и графин с готовностью выполнил указание, а затем, исполненный достоинства, как английский мажордом, опустился в центр стола и накрылся пробкой.

Брусничкин наконец определился со своей осетриной и, выплюнув ее на тарелку, выдохнул:

– Как ты это сделал?

– Вытрись… – невозмутимо посоветовал я ему. Он недоуменно уставился на меня.

– Вытрись, говорю, – повторил я. – А еще лучше, пойди в туалет – умойся!

Он, не сводя с меня глаз, поднялся из-за стола, бросил на стул салфетку и, немного подумав, заявил:

– Ну я пошел. – Затем развернулся и направился в сторону туалета.

Так, еще одна демонстрация реакции нормального человека на проявление моих благоприобретенных способностей. И это – Брусничкин, с его колоссальным чувством юмора и способностью на любую неожиданность прореагировать какой-нибудь заковыристой шуткой.

Однако, как ни странно, это небольшое происшествие полностью привело меня в чувство. Я наконец обрел способность контролировать свое тело и окружающую обстановку, я понял, что «Киндзмараули» и осетрина действительно весьма неплохи, что ресторан вполне соответствует своему названию. Кроме того, мне стало ясно, что, если я не смогу убедить эту девушку – Людмилу – в своей полной исключительности и абсолютной для нее необходимости, обо мне можно навсегда забыть прямо сегодня, поскольку коптить эту грешную Землю мне будет совершенно незачем.

Вы можете смеяться или недоверчиво пожимать плечами, но я вам скажу: дожив до двадцати шести лет, я ни разу не был влюблен, ни разу не целовал девчонок и вообще считал женщин непонятными, непредсказуемыми существами, от которых надо держаться подальше. Мнение это весьма укрепилось после того, как некоторые из моих однокурсниц, к которым я относился вполне по-дружески, вернее, только по-дружески, приняли решение выйти за меня замуж. К сожалению, мое отношение к браку, внушенное мне моей бабушкой, было настолько серьезным, что я не мог ни одну из них назвать миссис Милин, а они за это окрестили меня ловеласом и утверждали, что я их обманул. Вот так.

А сегодня я, впервые увидев девушку и не перемолвившись с нею ни единым словом, был готов умереть – от горя или от счастья, в зависимости от ее согласия или несогласия стать моей женой.

Самое интересное, что, размышляя над странными качествами своего характера и интересными поворотами моей судьбы, я с отменным аппетитом поглощал заказанные Женькой деликатесы. Вот наконец и он сам показался из туалета, при этом мокрой была вся его голова, видимо, он нырял в раковину. Он уселся за стол, засунул салфетку за мокрый воротник рубашки и с необычной серьезностью, твердым как гранит тоном заявил:

– Рассказывай, как ты это сделал?

– Да что сделал?

Он негодующе уставился на меня:

– Не юли! Рассказывай, как ты сделал так, что графин висел и наливал?

Я помолчал, лихорадочно соображая, в какое русло повернуть разговор, а затем, приняв решение, поставил локти на стол, подался вперед и с заговорщицким видом проговорил:

– Ресторан называется «Сказка», значит, твой вопрос надо обращать не ко мне. Если здесь кто-то вытворяет чудеса, то это, естественно, не я. Иначе я был бы владельцем этого ресторана, а я всего лишь посетитель, значит, это не я здесь главный колдун, а кто-то другой, поэтому нечего мне задавать подобные вопросы, я тебе все равно ничего не скажу!

Женька моргал выпученными глазами, открывал и закрывал рот, не в силах переварить мое конгениальное оправдание. А тут и Людмилушка подкатила со своим столиком, на котором размещалось заказанное Женькой горячее. Она тоже обратила внимание на, мягко говоря, странное поведение моего товарища. Действительно, вряд ли ей часто приходилось видеть посетителей, которые так импозантно разрисовывают себя хреном со свеклой и полощут в воде собственную голову вплоть до воротничка. Если такое и происходит, то уж никак не ранее одиннадцати-двенадцати часов ночи. А тут приятный, говорливый, вполне раскованный молодой человек, выпив всего полбокала легкого вина, устраивает сеанс боевой раскраски ясным днем. В обеденный перерыв.

Поэтому она разглядывала Брусничкина так, что я поневоле расхохотался. Она в ответ тоже неуверенно улыбнулась, а Женька, сделав наконец глотательное движение и, похоже, несколько придя в себя, сурово проворчал:

– Вы вот, милая девушка, улыбаетесь, а между тем у вас в заведении графины по воздуху летают и сами собой бокалы наливают.

– Как – графины летают?… – не поняла Людмила.

– Как, как… Вам лучше знать – как! А только летают!

Людмила встревоженно осмотрела стол и, как мне показалось, несколько невпопад спросила:

– Вы ничего не разбили? – потом укоризненно посмотрела на Женьку и покачала головой: – Зачем же бросаться посудой?

Тут уже я взвыл от хохота, а Брусничкин от возмущения. Но возмущенный Брусничкин всегда являл собой образец выдержки и хладнокровия, тем более в присутствии такой красивой девушки. Поэтому он напустил на себя холодный, чопорный вид и спокойным корректным тоном заявил:

– Вы, моя дорогая, видимо, принимаете нас за обычных загулявших только что сделанных русских, с трудом поэтому говорящих на русском языке и использующих для общения пальцы врастопырку. Смею вас заверить, что вы глубоко заблуждаетесь, и мы вполне способны общаться между собой посредством великого и могучего и воздерживаться при этом от битья чужой посуды!