Колдун из Темногорска - Алферова Марианна Владимировна (книга жизни txt) 📗
Вот так-то. Львица просилась на волю. Роман не смел настаивать. Он мог лишь немного поиграть с нею и припугнуть. Опять же играючи.
– Значит, боишься, что приворожу? Давно бы так сделал, если б захотел. Только никогда никого к себе не привораживал, и впредь не собираюсь.
– Не боюсь, – Надя вызывающе тряхнула головой. – На меня твое зелье не подействует – могу поспорить.
Он смотрел в ее ореховые глаза, и не мог понять – чего хочет его львица – убедить себя, что не боится, или действительно просит приворожить? Ну почему ожерелье не одарило его способностью слышать чужие мысли, как Лену, или чувствовать чужую душу, как это может Юл!
Поколебавшись, колдун решился. Достал из багажника бутыль с пустосвятовской водой, отлил в колпачок влаги, и сделал вид, что произносит над водой заклинание. На самом деле ничего он не шептал. Ни дурных слов, ни хороших. Вода несла в себе лишь свою собственную силу – силу чистой воды.
– Коли не боишься, испей, – проговорил он, протягивая Наде пластиковый крошечный стаканчик. – Поглядим, смогу ли я с тобой сладить.
Львица поколебалась, но лишь секунду, потом, изобразив на лице отчаянную решимость, взяла из его рук колпачок и опрокинула влагу в рот. Может, понадеялась на помощь Гамаюнова? Один колдун присушит, другой наведенное заклятие снимет, и не останется ничего в душе, кроме сладкого привкуса отведанного удовольствия? Неужто осмелится поведать мужу про такое? А почему бы нет? Толковала же она только что о милых и приятных чувствах, значит, и у нее с учителем точно так – он ее голубит, она его тешит, и чувства их похожи на ощущение сытости после приятного обеда.
– Когда это должно подействовать? – Надя сморщилась, будто выпила горькое лекарство.
– Не знаю. Может, через несколько часов, а может и через год.
– Через год? – она рассмеялась. – Через год я не буду помнить, как тебя зовут.
– Речку эту и берег запомни. А более ничего не прошу.
Она ничего не ответила, молча протянула колпачок от бутыли и направилась к машине.
Но и возвращение в Беловодье было для колдуна не особенно приятным. Когда он сгрузил на «кухне» продукты, Лена с милой улыбкой взиравшая на гору коробок и пакетов, неожиданно повернулась к нему и впилась ногтями в щеку, как разъяренная кошка. Роман взвыл совершенно не воинственно и отступил к двери.
– Это тебе за твой коронный фокус, – сказала она, мстительно улыбаясь.
– Я старался, чтобы все выглядело натуральным, и Стен поверил. Он поверил?
В ответ Лена стиснула зубы и беззвучно выдохнула целый каскад ругательств – все, какие только знала.
– Неужели парень справился с заданием? Молодец! Нет, честно, рад, и ни капли не ревную. Поздравляю вас обоих, ребята, – весело подмигнул ей Роман.
Затем вытащил из кармана флягу, плеснул на ладонь несколько капель и провел рукой по расцарапанной щеке. Красные полосы тут же исчезли.
– Разреши, детка, пожелать вам обоим счастья! – Колдун шагнул к Лене и поцеловал ее в лоб.
Тут же утерянная на время способность слышать чужие мысли к ней вернулась, и она даже успела уловить последнюю мысль Романа: «Как я завидую Лешке. Ему просто».
И раздражение, и гнев мгновенно истаяли. Лена взглянула на колдуна с сочувствием.
– Кстати, хочу тебя предупредить: Надя – жена Гамаюнова.
– Я уже знаю.
– Она врет. Для престижа сочиняет, – Лена не хотела верить в подобный успех соперницы.
– Нет. Это правда.
– Может быть, она не любит Ивана Кирилловича? – попыталась утешить колдуна Лена.
– Разумеется, не любит. Но это-то как раз и не имеет значения.
Роман поднял глаза вверх, к потолку, и неожиданно хмыкнул.
– Леночка, убери поскорей натюрморт, пока другие не видели.
Лена обернулась. Под потолком, зацепившись за ржавый гвоздь, висел ее собственный лифчик. Лена вспыхнула до корней волос и спешно сдернула неуместное украшение.
– Не смущайся, с кем не бывает. Я однажды пришел на свидание и промочил ноги. Пришлось повесить носки на батарею. Уходя, перепутал свои носки с носками мужа своей любовницы. Вот это уже неприятно.
– У него был грибок на ногах, и ты заразился? – засмеялась Лена.
– Ко мне никакие болезни не пристают, да будет тебе известно, даже СПИД. Просто на следующий день разъяренный муж попытался сбить меня машиной на улице. А парень работал на «КамАЗе». С тех пор я стараюсь не связываться с замужними женщинами.
– А как же Надя?
Колдун притворно вздохнул:
– Даже мне иногда приходится отступать от собственных принципов.
Эти двое – мужчина и женщина – явились вечером. Тимофей провел их в просторную комнату Игорька. Остряков с любопытством разглядывал обстановку. Все стены комнаты были завешаны картинами – сплошь авангард, в буковых лакированных рамах, по три-четыре в ряд. Зато бронзовая люстра и бра на стенах были старинными с зеленоватой благородной патиной, а кресла с изогнутыми ножками и округлыми, как женские прелести, спинками, обитые кремовым атласом, сделали бы честь любому музею. Будто два разных человека жили в этой комнате, и эти двое друг друга ненавидели.
Бабка, пришедшая с Остряковым, смотрела хмуро и неприязненно. У нее было темное худое лицо, белоснежные, сверкающие серебром, волосы и черные, будто насурьмленные, брови. А зубы белые, ровные, но не вставные, – свои, самоделанные, как у Романа. Старое зимнее пальто с облезлым воротником она снимать не стала, а лишь распахнула на груди и откинула с головы платок. За гостями Тимофей внес огромную матерчатую сумку и поставил ее на пол у входа.
– Вот, как просили, – весело объявил Остряков, потирая руки. – Доставил в лучшем виде. Знакомьтесь – Марья Севастьяновна Воробьева, потомственная колдунья. Сплетет водное ожерелье в лучшем виде.
– В самом деле колдунья? – Игорь недоверчиво поглядел на старуху.
Светлые ее глаза, узкие и чуть косо прорезанные очень напоминали глаза того парня, что вытащил Игоря из «Мерса».
– Сплету, – пообещала Марья Севастьяновна, – но только учти: наденешь – так носить будешь до скончания века. Никто не снимет с живого, а с мертвого оно само спадет.
– Так уж и никто? – хитро прищурился Колодин.
– А коли снимет – тебе хуже станет, чем мертвецу, – пообещала старуха.
– Что ж, плети, – повелел Колодин. – Дорого берешь?
Марья Севастьяновна задумалась:
– Ты первый, кто ожерелье купить хочет. Ведь это не радость какая, не удовольствие. Ожерелье убить запросто может.
– Сколько возьмешь? – повторил вопрос Колодин.
– По сотне за штуку. Сколько плести? – старуха склонилась над принесенной сумкой и принялась выставлять на пол полиэтиленовые бутылки из-под колы, наполненные родниковой водой такой прозрачности, что она отливала голубым.
– Пустосвятовская вода, наичистейшая вода на свете, – сообщил Остряков, потирая руки.
– Мне и вот ему сплетешь, – Игорь кивнул на Тимофея.
– По одной штуке? – равнодушно спросила старуха, по-прежнему не снимая пальто, хотя в комнате было жарко.
– А что, можно и больше?
– Отчего же. Можно и больше, – кивнула она. – Других водяков чуять лучше будешь, коли трижды окольцуешься.
– Отлично.
– Ты случайно не Лавриков? – неожиданно спросила старуха и подозрительно поглядела на Игоря. – Нет?
– Насколько помню свою родословную, нет.
– А он? – теперь цепкий взгляд колдуньи ощупывал Тимофея.
– Да не Лавриков он! – нетерпеливо воскликнул Игорь.
Старуха тронула запястье Тимофея, будто пощупать пульс собиралась. Потом кивнула, подтверждая: не Лавриков.
– Выйди! – приказал Игорь Острякову. – В коридоре подожди, тебе при этом быть не обязательно. Ты здесь лишний.
Остряков запротестовал, но напрасно – Тимофей вмиг выпроводил его в холл.
Оставшись наедине со старухой, Колодин добавил:
– Мне одно ожерелье сплетешь, а охраннику моему – сразу три.
Тимофею мысль надеть три оберега сразу не понравилась, но спорить он не решился. Старуха вытащила кухонный остро отточенный ножик, и только тогда, наконец, скинула пальто, но не до конца, а лишь обнажив плечо и руку. Закатав рукав фланелевой кофты, она четырежды провела острием ножа по дряблой бесцветной коже. Белесые борозды разошлись, но крови не выступило ни капли. Тогда она стала лить в ранки воду. Несколько раз Игорь порывался спросить, что она делает, но всякий раз старуха предостерегающе поднимала палец. Колодин не решался нарушить царящую в комнате торжественную тишину, ждал. Волосяную основу старуха плела из своих седых длинных волос, и они, замкнув в себе водную нить, миг сделались разноцветными. Первым ожерелье она надела на шею Колодину, потом занялась его подручным.
