Принц вечности - Ахманов Михаил Сергеевич (бесплатные книги онлайн без регистрации txt) 📗
Но кецаль в неволе не живет…
Шарик под сердцем становился все теплее, и какое-то время Дженнак думал о нем, пытаясь угадать, что же таит в себе божественный дар – такую же мировую сферу, как явленная Че Чантаром, или камень, претерпевший загадочные метаморфозы, или иное чудо. Быть может, непонятное, как те превращения каменного обломка, или ясное всякому… Например, отчего богам не показать, как строилось это святилище, как создавалась Чилам Баль? Ведь никто не ведал, то ли боги продиктовали ее писцам и резчикам, то ли нанесли знаки собственными руками на гладкую кожу, а уж затем мастера высекли их в граните… Во всяком случае, самый первый экземпляр Священных Книг не был найден – хотя, в отличие от Скрижали Пророчеств, мог оказаться реальностью.
Но тут в конце Торговой площади, у причалов, раздались воинственные вопли, темная масса тасситского воинства всколыхнулась, забурлила и двинулась вперед. Шли они в прежнем порядке: лучники и метатели бумерангов, числом до полутысячи и, судя по знакам на высоких шестах, из Клана кодаутов; а за ними – отанчи, вооруженные короткими копьями, топорами и обтянутыми кожей круглыми щитами. Над их строем тоже вздымались шесты, но не с перьями ворона, а с орлиными крыльями и бычьими хвостами, и на одном из них хвостов было не меньше десятка – знак, что войско ведет великий вождь. Уж не сам ли Оро'сихе?.. – подумал Дженнак.
Амад за его спиной пошевелился.
– Напоминают нефатцев… Столь же смуглы, стройны, черноволосы и невысоки…
– Это не нефатцы, – сказал Дженнак. – Нефатцы бежали бы от них, как кролик от лисы. Не многие воины по ту и эту сторону Бескрайних Вод не опускают перед ними взгляда.
– Как мы! – выкрикнул Ирасса и грохнул рукоятью меча по щиту. – Как мы! Айят! Ай-ят!
– Айят! – раскатилось над ступенями святилища, и, будто приняв брошенный вызов, площадь взревела:
– Харра! Харра!
Клич этот накатывался волной, а за ним, переходя на бег, стремились шеренги воинов, в каждой вдвое больше народу, чем стояло на ступенях. Дженнак поглядел налево и направо, на своих людей и на обрывистые склоны утеса, державшего храм на каменной ладони. По крайней мере, он мог не опасаться за тылы – склон повсюду был гладким, неприступным, и вздымался на пятнадцать длин копья; взобраться на него не сумели бы ни паук, ни ящерица, ни обезьяна. Он верно рассчитал: тут, на этой лестнице шириною в сто шагов, и разгорится битва, а затем его воины отступят на террасу, откатятся в храм, к изваяниям богов и к другой лестнице, что ведет в пещеры, спустятся по ней и будут драться между покрытых знаками стен, умирая под шелест тяжких каменных страниц. Они прочитают их все – Книгу Минувшего, творение Мейтассы и Коатля, Книгу Повседневного, написанную Тайонелом, Книгу Мер прародителя Одисса, Книгу Тайн, завещанных Арсоланом и Сеннамом… Вот только многие ли доберутся до последней пещеры?..
Атакующее воинство приблизилось на тысячу локтей, дистанцию прицельной стрельбы из арбалетов, и Дженнак вскинул разом оба своих клинка. Раздались негромкие команды тарколов, передний ряд опустил копья, а задний вскинул самострелы; затем прожужжал рой стальных шипов, зашуршали рукавицы, скользившие по твердым каучуковым стержням, тарколы подали сигнал, и новая смертоносная стая отправилась в полет. Шеренга тасситов походила теперь на гребень с обломанными зубцами; они падали, но не пытались стрелять, ибо лук бил не так далеко, как арбалет, и лучникам оставалось полагаться лишь на скорость своих ног, удачу и увертливость. Одиссарцы успели выстрелить трижды и зарядить самострелы для четвертого залпа, но тут Дженнак, следивший за расстоянием, снова вскинул свои клинки. Передний ряд поднялся, прикрывая стрелков щитами, и через миг тасситские стрелы ударили по их бронзовой оковке, по шлемам с алыми перьями, по шипастым наплечникам и наколенным пластинам. Кто-то из воинов вскрикнул, кто-то пробормотал проклятье, но арбалетчики продолжали стрелять, и через двадцать вздохов с кодаутами было покончено. Затем щиты отразили град бумерангов и метательных топориков, летевших уже от подножия лестницы, Дженнак зазвенел клинками, и во втором ряду, отложив метательное оружие, взялись за секиры.
Плотные толпы полуголых воинов хлынули вверх, к щитам, сверкающим бронзой, на острия клинков и копий, к живой стене, поверх которой реяли алые перья и грозили острыми клювами сокола.
– Недолго проживет койот под взглядом ягуара, – пробормотал Дженнак и пронзил горло первому тасситу.
Воистину грозен человек, закованный в панцирь, подпоясанный боевым поясом, прикрытый шлемом и наплечником, защищенный высокими сапогами и окованным бронзой щитом! Стоит он будто колонна из гранита; рука его – разящая молния, взгляд подобен огню, и ищет он, в кого вонзить стальные клыки, и слышит он лишь собственный голос, и голос твердит ему: убей! Убей, ибо так повелел вождь; убей, ибо ты обучен убийству; убей, ибо ты ненавидишь врага; убей, ибо меч убеждает надежней слов; убей, ибо тебя самого, в прочных доспехах, не всякий достанет клинком, и у многих ты успеешь отнять жизнь. Ты, защищенный металлом и кожей, несокрушимая скала, и будешь разить вечно!
Но доспех и шлем скрывают человеческое тело, столь ненадежное и уязвимое, трепещущее от ужаса в предчувствии боли и ран, страшащееся смерти, и лишь дух способен преодолеть этот ужас, соединив человека с доспехом его и клинком, связав их незримой нитью отваги и ярости. Порвется она, и воин погибнет до срока, убитый тем, чей дух сильней; не защитят его ни панцирь, ни оружие, ни приказ накома, ни помощь соратника. И потому воинский дух превыше всего – выше умения и опыта, смертоносней стрелы и копья, надежней крепких рук и быстрых ног.
Так учили в одиссарском войске, и так учили тасситов; и сейчас не одни лишь люди сошлись в бою, но и то невидимое, неощутимое, но реальное, что делает человека бойцом, определяет приверженность клану, вселяет веру в вождя и в идею, ради которой льется кровь. Тасситы верили, что где-то в древнем храме ждет их Книга Пророчеств, сулящая их племенам судьбу величественную, гордый путь владык; ради этой веры они повиновались вождям, шли за ними, сражались и умирали. Вера одиссарцев была столь же крепка и нерушима, только они полагали, что защищают от осквернения святое место, и что их наком сильней и умней, чем вожди врага: раз повелел он сражаться и защищать, то будет это исполнено в точности.
И они сражались; сражались и защищали, рубили и секли, кололи длинными копьями, били тяжкими топорами, резали клинками, сбрасывали тасситов вниз ударом боевого браслета или щита, и сами падали под вражескими ударами.
И умирали.
Медленно-медленно полз вверх сдвоенный строй одиссарских бойцов, и Дженнак, не забывая работать клинками, подсчитывал свои потери. На первый взгляд люди его казались одинаковыми в своих глухих шлемах и панцирях, но он узнавал каждого по характерным движениям, по манере размахиваться клинком или бить двузубым копьем, по упрямому наклону головы, по царапинам на доспехе, по числу перьев, развевавшихся над шлемом, по блеску темных или светлых глаз. Тут были бриты, хашинда, ротодайна и кентиога, но об отличиях меж ними он не думал; в этом бою все они являлись одиссарцами – и те, кто родился в Серанне, и те, кто увидел свет в Бритайе.
Они отступали, поднимаясь к террасе перед входом в храм, и на самом ее краю пал Уртшига. Он, как и Дженнак, бился без щита, обеими руками, секирой и кистенем; шипастый шар разил на шесть локтей, а тот, кому удавалось приблизиться к сеннамиту, умирал под ударом тяжелой секиры. Будь у Уртшиги еще пара рук, им тоже нашлось бы занятие: в сумке его побрякивали стальные метательные пластинки, а за плечом торчал посох. Но человеку дано лишь то, что дано; и Уртшига, успев расколоть тасситский череп, не успел прикрыться от летевшего в него ножа. Клинок был длиной в три ладони и брошен настоящим искусником, таким же, как покойный Ах-Кутум; угодил он в смотровую щель забрала и ударил Уртшигу в глаз или в переносицу – куда точно, Дженнак не разобрал. Но его телохранитель вдруг откинулся назад и рухнул на ступени – молча, без единого звука, ибо и в жизни был молчалив; и умер он мгновенно, быстрой смертью, как бы в награду за верность свою и служение.
