Встретимся через 500 лет! (СИ) - Белов Руслан Альбертович (читать книги бесплатно полностью .txt) 📗
- А здорово вас восстановили, - говорил он ей на ушко. - Так и тянет поцеловать в девичье ваше ушко.
- Не стоит! - рассмеялась Жозефина. - Астарта этого мне не простит.
- А кто такая Астарта?
- Так мы величаем мадмуазель Генриетту.
- Господи, опять Генриетта, - крепче обхватил талию женщины Жеглов.
- Давайте, договоримся общаться платонически, - чмокнула Жеглова в губы. - Сейчас общаться. А потом, когда все получится, вы пошлете мне весточку, и мы с вами встретимся романтически, скажем, на Венере или в садах Семирамиды?
- Заметано, - сказал Жеглов, и закружил женщину в стремительном танце.
26. Счастье - не форма
Жеглов перетанцевал всех, потом подали молочного поросенка, фазанов, фаршированных куропатками, и перловую кашу в воспитательных целях. Домой он явился лишь в двенадцатом часу. Войдя в номер, увидел Генриетту, в длинном белом платье с короткими рукавами, Генриетту, прямо стоявшую у окна.
- Ты так стоишь, будто бы я тебя бросил, - сказал он ей в спину, довольный тем, что день, судя по всему, далеко еще не закончился.
Она обернулась, и Глеб увидел: женщина улыбается.
- Вы не осуждаете меня? - спросила виновато.
- Напротив, я рад. Не люблю быть один. Присядем?
Они сели рядом.
- Жозефина мне сказала, что вы никто иная, как Иштар-Астарта-Афродита, богиня любви.
- Да, я богиня любви, но любви больше плотской. А хочется чего-то большего.
- Большого хочется всем, - усмехнулся Жеглов. - И мужчинам, и женщинам
- Пойдемте ко мне? - спросила просто, улыбнувшись каламбуру. - Вы ведь спать теперь не сможете?
- Не смогу, если представлю, что нахожусь в пионерском лагере.
- Пионеры – это советские бойскауты? - подошла вплотную, и Жеглов почувствовал запах ее кожи, пленительный и расслабляющий.
- Да. Они обожают гулять по ночам направо, потому что по ночам воспитатели гуляют налево.
- Так пойдемте?
- Пойдемте, - простер руку Жеглов в сторону двери.
Они вышли в парк, не спеша, пошли к «Трем Дубам». Было тепло и тихо. Пахло землей. На своих плацах колоннами выклевывались тюльпаны. В соснах какая-то птица сетовала на бессонницу.
- Вы как здесь оказались? - спросил Жеглов, чтобы не молчать. - Я имею в виду, в Эльсиноре?
- Как многие.
- Как многие?
- Профессор меня воплотил, чтобы тут же пожалеть об этом.
- Пожалеть?!
- Да. Я мешала ему работать.
- Так отправил бы в будущее?
- Я еще не готова. Вы разве не видите, что я... что я – стерва? - игриво улыбнувшись, положила головку ему на плечо.
- А что, стервам там места нет? - губы ее, тонкие и мягкие, расслабляли, заставляли думать о других губах.
- Нет. Там все порядочные, - залилась смехом, - стервы!
- Как это так? - обнял ее Жеглов за талию. Желание комкало его мысли, требовало действий.
- Видите ли, там где все красивы, умны и свободны и нет болезней, секс и любовь не опутаны условностями. Если у людей возникает взаимное стремление, они отдаются друг другу без жадности и задних мыслей.
- Мне говорили, что большинство людей предпочитают там иные формы бытия, бестелесные например.
- А какая разница? Счастье ведь не форма и не материя, а бесконечное единение...
- Но ревность? Люди ревнивы...
- Там невозможно ничего отнять. Там никто никому не принадлежит. И вообще, постарайтесь понять, что нельзя любить что-то одно, единственное. Один Биттлз, одно вино, одно блюдо, одну женщину, наконец. Потому что когда любишь одно, горизонт, весь мир сужается в одну точку, точку зрения. И человек тоже сужается в точку, а точка, как мы знаем из геометрии, не имеет ни объема, ни даже площади. Любить надо, стараться надо любить, не одно, а все, тогда в вас войдет вся Вселенная, все времена и все чувства.
- Понятно. Значит, мне надо учиться этому. И начать надо с того, что я ни у кого не могу ничего отнять. Ни у кого не могу отнять чести, достоинства, душевного спокойствия.
- Да. Там нельзя отнять, там можно только дать.
- Скажите, а вот такое там практикуется? - спросил Жеглов, цепко схватив ее за ягодицу.
- Конечно, - прижалась, посмотрела игриво.
- А такое? - увлек к ближайшей скамейке, согнул податливое тело, заставил упереться ладонями о сидение.
- Да!
- А такое? - поднял сзади полы платья, сорвал трусики.
- Да, да, да!
- А такое?! - расстегнув ширинку, вогнал член в горячее влагалище, - а такое?! Такое?! Такое?!
- Еще, еще, еще! - был ответ.
Застонав, она кончила. Жеглов проделал то же самое. Сказал, чувствуя себя счастливым дураком:
- Кажется, я изнасиловал богиню.
Она без сил села на скамейку.
- Не надо сидеть на холодном, - сказал он. - Матку простудишь.
- Мне было хорошо, - прошептала, ища приязнь в его глазах.
- Вставай, говорю, пошли к тебе. Мне не терпится посмотреть, как это получится в облаках твоей постели.
- Мне сказали, что я могу родить от тебя умного и смелого мальчика.
- Перестань об этом. Не то я почувствую себя подопытным кроликом.
- Без этого мальчика все, может статься, и не получится. Или получится совсем не то.
- Плевать. Сейчас я хочу в твою постель. Хочу тебя. И чуточку коньяка.
- Пошли? - встала, оправила платье.
- Пошли.
Они двинулись к «Трем дубам».
- А знаешь, почему я это сказала?
- Что?
- О мальчике?
- Почему?
- Потому что хотела убедиться в том, что ты именно тот человек.
- Мне хорошо с тобой. Так, как не было ни с кем...
- Почему?
- У тебя в глазах нет второго плана...
- Никогда не было... - ответила не поняв вопроса.
- Пошли скорее, - взяв ее под руку, повел к «Трем Дубам».
Они любили друг друга всю ночь. И в ее спальне, и в Подземном мире. Утром Генриетте позвонила Аннет Маркофф. Она сказала, что Эльсинор осаждают, и многие уже умерли.
27. Трое в лодке
Оставив женщину в подземелье, Жеглов ринулся к Эльсинору. Еще издали увидел в оконных стеклах пулевые отверстия. Из распахнутого окна фойе третьего этажа свешивался труп фрекен Свенсон. За балюстрадой парадной лестницы лежали трупы Моники Сюпервьель, Рабле, старшей медсестры Вюрмсер. У дверей Эльсинора стояли вооруженные люди, одетые в маскировочные комбинезоны. Жеглов сказал им, что по приказу Министра внутренних дел СССР расследует безобразия, творящиеся в Эльсиноре, показал удостоверение, и был после обыска пропущен. В тамбуре, у стены, сжимая мертвыми руками «Узи», лежал умиравший Жерфаньон. Жеглов, желая оказать помощь, присел рядом, однако консьерж недвусмысленно дернулся и застыл. Закрыв ему глаза, Жеглов прошел в фойе. Посреди, рядом с трупом Жюльена Жерара, лежал труп доктора Мейера. Рядом остывали два отстрелявшихся автомата АК-2у. Крови было много. На ступеньках лестницы на второй этаж головой вниз лежала Аннет Маркофф. Во лбу у нее была дырка. На диване под картиной «Свобода на баррикадах» - сидел вооруженный араб в арафатке.
- Freedom to Palestine! - сказал ему Жеглов, по-ротфронтовски подняв кулак.
- Хрен им в сраку, а не Палестину, - появившись со стороны профессорского кабинета, сказал на чистом русском горбоносый человек с чувственным ртом. В руках у него был АКМ с двумя рожками, скрепленными синей изолентой.
- Это вам хрен в сраку, - незлобиво ответил палестинец, по-видимому, учившийся в Лумумбарии и женатый, судя по выговору, на украинке. - Сбросим годков через сто в море, факт. Поплаваете еще говном.
- Кончай базар! - плотный детина, скрипя паркетом, выдвинулся из коридора напротив. До синевы выбритая голова и полное отсутствие бровей делали его похожим на Фантомаса.
- Ну как люки? Не открыл?- спросил его араб.
- Нет. А тротила у нас нет, ответил бритоголовый, прежде чем обратить взор на Жеглова.
- Я что-то не врубаюсь, - проговорил тот. - Вы что, трое в одной лодке, не считая собаки?
