Мельин и другие места - Галанина Юлия Евгеньевна (читать полную версию книги TXT) 📗
Голодный и оборванный малыш, меж тем, стоял и смотрел на него ясными, как весеннее небо глазами. И судя по всему, нимало не боялся грозного кудесника, которого на лесной тропке сторонились матерые беры, а хозяева лесов, полей и холмов так и вовсе принимали его, как родного. Малышу было не более лет четырех от роду. Только полно, рождались ли такие дети? Доступным только ему, старому ведуну, зрением, Боян видел в мальце предназначение. Огромное и непомерное бремя, которое малыш понесет на своих плечах, когда вырастет. Он давно ждал именно этого ребенка. В котором соединится неукротимость Перуна и кротость Ярилы. Этому ребенку было суждено стать заступником земли Русской. Этот ребенок был ой как ко времени. Ибо близились дни куда как тяжкие.
Так я стал обучаться у Бояна, молва о котором гуляла по всем окрестным городам и весям. Да и в богатую и чопорную Византию нет-нет, да и долетали слухи о могучем чародее язычников. А старому волхву, казалось, не было особого дела до того, что знают о нем аж за морями. Он жил в мире с природой и людьми, издревле живущими окрест. И учил так же жить своего ученика, имя которому нарек Всеслав, ибо славен он должен был стать своими поступками. А ученик впитывал древние знания, как сухое лыко впитывает воду. Старик не мог на него нарадоваться.
Шли годы, и вскоре Всеслава стали жаловать ленные духи и всякое зверье. А домовые и прочие овинники, так те и вовсе в парнишке души не чаяли. И порой проказничали с ним на пару. То лягушек в молоко подбросят склочной большухе на ближнем погосте. То проезжего купца в лес заманят, да водят его кругами, пока тот в голос не взмолится да не начнет расшалившуюся нечисть потчевать бранным словом. Но шалости все были безобидные. Коль был от них какой убыток, то Всеслав его прибытком оборачивал. Молоко пролито было, так он мог с гуменником договориться, и назавтра корова вдвое против вчерашнего молока давала. А коли кони у купца запалились, так лешие да кикиморы им под копыта тропку нужную кидали, и прибывал купец к месту дней на пару раньше.
Но не только шалить мог юный Всеслав. Пришли однажды люди к Бояну просить заступничества. В Дальне Веси волколак появился. Уж откуда и принесла его нелегкая, и не знал никто. Может, пришлый, а может из своих кто. Тут-то старик и решил проверить ученика. Отправил его с ходоками. Те малость пороптали, но перечить не стали. Знать, так оно и надобно, если мудрый волхв юнца безусого с ними посылает. А юнец устроил на злыдня натурально облаву. Вот только за загонщиков у него лешие были, а омутником было упокоено тело страшного чудовища. И обернулся Всеслав, всего то, от вечерней зари до вторых петухов. А Боян приглядывал за ним, дух свой бесплотный на свободу отпустив, да крепко накрепко ему заповедовал мальчонке помочь, коли беда стрясется. Но ученик все сам управил, да при том в лучшем виде. Вот только охотой увлекся настолько, что духа, его опекающего, не заметил. За что и получил посохом поперек спины, когда вернулся. В назидание.
Отчетливо вспомнился момент передачи Меча. Не самого Меча, а того сокровенного знания, коим обладал мой учитель. В мир пришло лето, сокрушив притязания жестокой Мораны, которые именовались зимой. Боян уже давно дал понять, что у меня свой путь под этим небом. Путь, выбранный для меня Богами. И легким он не будет. Но такова воля Сварога. И противиться ей грех смертный. Но я и не думал этого делать. То, чтопредначертано исполнить — исполнить должно. Я давно это понял, и потому несильно удивился, когда Боян велел мне собираться в дорогу: взять с собой припасов на два дня, и к рассвету быть на готове. Куда идти и зачем — не объяснил. Сказал только, что если я тот, за кого он меня принял, то я сам найду заветную тропку, а мои товарищи, лешие да овинники, помогут. И я душой почувствовал, что это начало моего пути. Пути, начертанного Богами для смертного человека.
С рассветом Боян вывел меня за околицу и указал путь, предупредив, что у меня лишь двое суток на все про все. Если, мол, я не обернусь в этот срок, то обратно могу даже не возвращаться. Пользы от меня уже не будет. То есть, коров лечить да подгулявшим парубкам переломанные кости вправлять я, конечно, смогу. Но вот предназначенного мне не выполню. А второго такого, как я, можно и вовсе не дождаться. А время близится. Озадачив меня таким напутствием, учитель повернулся, и, больше ни слова не сказав, пошел в дом. Как всегда, прямой, как стрела, и уверенный, как удар меча в руках бывалого витязя.
Сказать по правде, от такого напутствия хотелось взвыть, подняв лицо к серому рассветному небу, и вопросить Богов и духов, за нами незримо приглядывающих: Что делать-то, мудрые? Вразумите! Но не стал я просить у Богов вразумления. Коль угодно им, чтоб я стал вершителем их воли, так сами, куда следует, выведут. А нет, так и не мне их судить за это. Но я видел, что мой наставник волнуется чуть ли не более меня. И я понимал это волнение. Простительно мне, если не справлюсь с испытанием. Молод еще, да и на роду, видать, не то написано. А вот ему ошибиться во мне было признанию себя бессильным равно. Но и мне не исполнить предначертанного было невозможно. Я уже давно понял, о какой угрозе говорил Боян. Догадался. Да и домовые с амбарниками и банниками уж не раз остерегали меня. Говорили, что в селениях стали появляться странные волхвы. На постоялых дворах браги не пили и по долгу не задержи вались. А сразу шли к старосте или князю, и начинали призывать отречься от Богов, которым еще пращуры наши хвалы возносили, и с которыми вместе первый кузнец злую Морану-Смерть одолел да Змея в Исподний мир сверг. От богов, мир наш сотворивших и порядок в этом мире поддерживающих. От исконно нашего отречься! Вот только, обычно, были такие гости биты да из горниц под смех и прибаутки в одном исподнем выставлены. Но и поруганные, и осмеянные черноризцы не спешили покидать негостеприимные веси, начинали по площадям да корчмам басни про своего Распятого Христа плести. И то какой он добрый и справедливый. Мудрый да жалостливый, и как всем хорошо будет жить с новым богом в душе, завет прародительский отринув. Чудеса всякие именем его творили. То хлеба приумножат, то посохи в змей обратят. Только, баюны наши-то, басни поскладнее плетут, а ведуны да колдуны и не таких чудес сотворить могли. А вот однако не ходили они с нашими богами в чужие заветы. И не призывали соседей отречься от Правды прародительской во имя правды соседской. А черноризники не унимались. И биты бывали, и собаками травлены, и гнали их, подолы своих черных одежд подобравших, под смех девок да веселое гиканье парней до ближайшего перекрестка. А там дорогу указывали, пониже спины приложив, для верности. А потом собирались и недоуменно качали головами: Как такое может быть, чтоб один бог да за всем миром сразу приглядеть успел? Вон, у Сварога, поди, помощников сколько. И семарглы, и духи разные помельче, да и то не со всем справиться может. Иной раз, и нам, смертным, помогать приходится жителям Ирия. А первый кузнец так и вовсе Перуна из Чернобогова плена вызволил.
С такими мыслями я пустился в путь в тот день. Куда идти и что искать, я не знал. Но тропка сама легла мне под ноги и, мягко виляя меду пней и деревьев, указала мне путь. Я поблагодарил старого лешего, хозяина светлого бора, прилегающего к нашему дому. Не думая о том, куда ведет меня эта тропинка, я решил следовать воли Богов и не отказываться от помощи духов стихий. Раньше они меня не подводили, касалось ли дело чего-то серьезного или простых проказ.
Размышляя о том, куда и за чем послал меня наставник, я не заметил, как закончилось краснолесье и начался настоящий, густой лес. В этом лесу хозяйничал уже другой леший, старый и угрюмый, но и он, судя по всему, не решился препятствовать воли Богов. Хотя он часто показывал свой склочный нрав раньше, но теперь не стал меня морочить: тропка также струилась у меня под ногами. Судя по всему, она должна была привести прямо к месту. Так и случилось. Я неутомимо отшагал почти весь день через чернолесье, перепрыгивая через поваленные стволы и переходя овраги. И вот чернолесье кончилось. Внезапно. Как будто кто-то отрезал его ножом. Я вышел на поляну, казавшуюся такой неуместной в этом лесу.
