Внучка берендеева. Третий лишний (СИ) - Демина Карина (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
И то, как вздыхает он, когда Красава руку на плечо кладет. Успокаивается.
– Завидую. – Межена легла на бок и руками живот обняла. – А я… он старый уже… и умирает… он знает, что обречен, потому и бесится… спешит… ни одной девки мимо не пропустит. Ублюдков наплодил… все боится, как бы венец царский брату не отошел… книгу завел, в которой всех своих ублюдков поименно… от кого и когда… и сколько лет… знаешь, сколько их?
– Нет. – Красава погладила сестрицу по щеке. – Пустое…
– Нет, не пустое… три дюжины! Представляешь? И ладно бы от холопок рожденные, от рабынь… они и сами не знают, какой крови. И плевать на них. Пусть себе живут, как оно живется. Но есть же и другие! Те, которые от боярских дочек прижиты. А бояре… они меня ненавидят. Я им ничего не сделала, а они ненавидят… ждут и не дождутся, когда помру… трижды травить пытались. Проклинали. Только я проклятия их им же возвращала. И смеялась, когда они кровью захлебывались.
И вновь-то она, сестрица дорогая, сделалась страшна.
Белое лицо.
Черные глаза. Волосы шевелятся. И будто бы не Межена, подружка давняя, на Красаву глядит, а некто иной, ее тело примеривший.
– Испугала? – Он сгинул. – Прости… это все терем. Гадюшник знатный… они одну руку тянут, милостей испрошая, а другую за спиной держат. Кто с ножом, кто с удавкою, кто с ядом… так вот и живем.
Межена погладила свой живот.
– Когда я поняла, что… то и осознала: не позволят ему родиться. Изведут. И меня, и его… не посмотрят, что дитя невинное. Нет… пока я пустая сижу, то каждый мнит, что царь наиграется, налюбится и отправит меня вслед за второю своею женушкой. Чай, дорога наезжана. И тогда-то вновь станут рядиться за место царицы. Да и те, кому он дочек обрюхатил, тоже помалкивают. Небось, надеются, что помрет он, тогда-то и ублюдки их в терем явятся… но если я рожу… законного наследника… если…
– Родишь, конечно. – Красава обняла сестрицу. – Тебе отдохнуть надобно…
– Отец тоже отравить меня пытался. Знаешь?
– Нет, откудова. Может…
– Он сам сказал… я ему хороша была, когда исполняла все, что говорил. А царицей ставши… в тереме до меня не дотянутся… а мне-то… он хотел, чтобы я жену его вылечила. В книге был способ…
– Но ты…
– Есть такая цена, Савушка, которую я не готова платить. Не готова была…
– Он… его… недруги?
Ей страшно было задавать вопрос этакий. И почернели и без того черные глаза Межены, сделались, что воды мертвого озера.
– Недруги, Савушка, конечно, недруги… хотели нам побольней сделать. – Сухие губы коснулись щеки. – Спи… я от них сбежала…
– А царь…
– Есть кому его занять… знаешь, он ведь и не заметит, что я ушла… когда я рядом, взгляда с меня не сводит. А отойду, и забывает… у всякой волшбы своя цена… иную и поднять непросто…
– Спали.
– Кого?
– Книгу. – Красава вцепилась в руку сестрицыну. – Она тебе без нужды… она…
– Говорю ж, украли ее.
– Кто?
– А я откуда ведаю? Знала бы… или не украли, но сама ушла… только знание с собой не забрала… нет, я не помню ее, чтобы всю, но многое, на свою беду… или на счастье… а ты спи, Красава… и я буду… у тебя меня искать не станут. Примешь?
– Приму, конечно.
– Вот и ладно… засыпай. – И теплая ладонь скользнула по щеке. Глаза тяжестью налились, но Красава со сном боролась.
Пыталась.
Она помнила, что не желала засыпать, но не имела силы, чтобы пробудиться. Встать… а надо было… плыла она… горела… и мерзла. А после вновь горела. Стояла на берегу. Озеро черным-черно, а сквозь черноту эту будто бы Меженино лицо проглядывает.
Или не ее?
Женщины красивой до того, что сердце замирает.
Женщина эта стоит.
Усмехается.
Палец к губам прижала. Мол, молчи, Красава, что видишь, а иначе столкнут и тебя в воду. А она студеная… хочешь, Красава, тайну расскажу? Такую, которую никто не ведает?
Нет.
Или красавицею сделаю? Ты-то мужа любишь, а вот он тебя… любит ли? Вправду думаешь? Ты не хороша, а в тягости и вовсе подурнела… девка будет… девки из матери красоту тянут. Вот и останешься рыхлою да дебелой. Нет, бросить тебя муж не бросит. Порядочный он. Но разве легче с того?
Заведет полюбовницу.
Холопок-то красивых без меры, ты же…
Нет.
Жарко.
И холодно. Холод у самого сердца и не дает сгореть вовсе… и Красава в эту искорку холода вцепилась. Знала, что коль отпустит, то и сгорит.
Не желала.
Держала. Сжимала в мертвеющих пальцах. И дышать становилось легче. Женщина исчезла, зато появился дед. Он ничего не говорил, лишь головой качал укоризненно: мол, дура, искала счастья в большом мире. Забоялась судьбы, которая Божиней покладена, так бери теперь и не жалуйся.
Красава не жаловалась.
Терпела.
И жар. И холод. И деда. И сон ее тягостный истончался порой… тогда она слышала разговоры.
– …я утром явилась, а она мечется. – Это Межена говорила кому-то.
Неправда!
Зачем она лжет?
Она ведь ночью пришла… и ложь малая, пустая… ведь не к полюбовнику царица ходила, а к сестре своей… так зачем? И отчего ложь эта самой Красаве кажется важною?
– …целитель мой говорит, что застудилась боярыня. Вышла распаренная, водицы студеной выпила. Или ветерком протянуло…
…еще одна ложь. Красава берегла себя.
На порогах не сиживала.
Волос не резала.
В зеркала по середам не гляделась. И воду студеную точно не пила. Но жар… откудова он…
– Мне жаль, боярин.
Правду сказала. Ей действительно жаль.
– Я посижу тут, с нею… она одна у меня осталась…
Нет!
Но муж дозволял. Его Красава слышала будто бы издали и чуяла слабо… тянулась, а не дотягивалась. И за руку схватить бы, взмолиться, чтоб не уходил, не бросал ее, но…
– Лежи, дорогая… скоро все закончится. – Межена сидела у изголовья и сама вытирала пот со лба Красавы. Мочила тряпицу в душистой воде.
Клала на лоб.
Убирала волосы влажные. Целовала холодными губами.
– Скоро уже… прости… такова цена… я не хотела… и не хочу… но или ты, или мы… и не во мне дело даже… и не в нем… во всех людях… в царстве… растащат ведь на куски. А там, за границей, азары… хлынут рекой лютой. Выжгут землю эту дотла… а пепел развеют.
Не понимала Красава.
Но кричала. Молила отпустить ее или дитя, которое вовнутрях затихло… только не слышали…
– Не сопротивляйся. – Межена заглядывала в глаза. – Чем сильней ты упрямишься, тем хуже… амулет надела… он тебя не спасет…
…не спас бы, верно.
…дед пришел. Когда? Красава не знала. Открыла глаза и увидела его, хмурого, белого. Сидел у изголовья, в посох свой вцепился.
– Живая? – спросил он скрипучим голосом.
– Дедушка… – Вдруг захотелось, как в детстве далеком, залезть к нему на колени, обнять, прижаться и рассказать по секрету великому обо всех обидах своих, великих и малых. Может, и не станет он жалеть, не умеет, а все одно на душе полегчает.
– Дура, – сказал он громко и сплюнул. – Чего с бабы взять… и я дурак, что увезти тебя позволил… теперь-то уж чего?
Красава расплакалась.
Она вдруг осознала, что жива… и что не рада тому, потому как внутри у нее странная пустота, будто кусок из сердца вытянули.
И догадки страшась, она положила руку на живот.
Так и есть.
Пустой.
– А где…
– Поздно я пришел. Силы уже не те… – Дед отвел взгляд. – Мертвого ты родила.
Неправда!
Живое дитя было… это она, Межена… приехала и забрала… и…
– Где… она?
– Царица-матушка? – Дед криво усмехнулся. – Давече отбыть изволила… не пожелала со мной свидеться… спешила очень.
– Это… это она…
Дед вздохнул.
– Всякая волшба цену свою имеет… за одно малым платишь, за другое и цена больше… чтоб жизнь получить, жизнь отдать надобно… вот она к тебе и явилась. Вы все ж родня, как ни крути…
– Жизнь…
– Жизнь за жизнь…
Больше дед ничего не сказал.
Красава сама поняла. Жизнь за жизнь? Жизнь ее ребенка за… то, что зрело в утробе Межены. Размен? И сама она, проклятая – правда, Красава сомневалась, что проклятия ее причинят Межене настоящий вред, – убедила себя, что делает сие не для себя, но для всего царства.
