Обида предков - Уолмер Дэниел (читаемые книги читать .TXT) 📗
Анита хотела ответить ему. Она приоткрыла губы, но последние силы оставили ее. Она попыталась ответить глазами, подняв их на киммерийца. И больше не отводила их.
Всю оставшуюся часть ночи Конан просидел на крыльце, подставив лицо игольчатым звездным лучам.
Он ждал наньяку. Она должна была вернуться, ведь ей никем не удалось поживиться на этот раз. Она должна была вернуться — ведь до первых солнечных лучей было еще столько времени! Но призрачная тварь не приходила.
Должно быть, при всей своей хитрости тварь эта не особо умна, думал Конан, машинально поглаживая лезвие меча, лежавшего на коленях. Ей бы каплю разумения и она бы вернулась. Ибо он, Конан, ничего не хочет и ничего не может сейчас другого, кроме, как броситься на нее. Не с мечом, так с голыми руками. Он не способен сейчас холодно и трезво взвешивать. Не способен думать об осторожности и выстраивать хитрые стратегические приемы.
Потусторонняя тварь имеет все шансы попировать на его костях! Впрочем, это еще большой вопрос, кто стал бы пировать и торжествовать сегодняшней ночью…
С первыми лучами рассвета Конан вернулся в дом. Он не хотел, чтобы дети видели мертвое и окровавленное тело сестры, поэтому прикрыл его от макушки до пят покрывалом.
Когда мальчик и девочка проснулись, он отвел их к соседям, молча, не отзываясь на их испуганные расспросы.
Соседи приняли детей безропотно, но крайне удивились. Их поразила не гибель Аниты, но то, что брат и сестра ее остались живы.
Пришлось Конану нарушить угрюмое молчание и очень скупо, в двух словах рассказать о том, что случилось нынешней ночью. Он нисколько не сомневался, что они не поверили ему.
Рассказ был слишком невероятен. Голос его — слишком бесстрастен и невыразителен. Да и весь облик чужеземца — огромного, угрюмого, заросшего черной щетиной, не мог внушить несчастным, измученным страхом людям ни симпатии, ни доверия.
Впрочем, Конану было абсолютно безразлично, что о нем думают и в чем подозревают…
Вместе со всеми он прошел на кладбище, находившееся за холмом, в двух шагах от деревни. Никаких следов кощунства, канав и ям, прорытых нечестивым золотоискателем Жиббо, не было видно. Погост был чистеньким, аккуратным и ухоженным, как, впрочем, и все остальное в этом немедийском селении.
Аниту похоронили быстро, почти без слов и без слез. Не оттого, что в деревне ее не любили. Видимо, просто иссякли все слезные источники за те пятнадцать дней, что гостила у них хозяйка смерти — наньяка.
Когда девушку, закутанную в плотное светлое полотно, опустили в могилу и стали засыпать землей, случилось нечто, нарушившее кроткий и чинный порядок похорон.
От группы молчаливых, покорно-печальных женщин отделилась старуха. Груз годов пригибал ее к земле, выцветшие глаза слезились, руки тряслись. Распахнув в бессмысленной улыбке рот, в котором желтели два или три зуба, старуха принялась плясать у разверстой могильной ямы.
Она приседала, подбирая юбки, подергивала ногами, кружилась. Больше того, из распахнутого ее рта начали вылетать слова, отдаленно напоминающие песнь радости и торжества.
— Кто эта сумасшедшая? — спросил Конан у ближайшего к нему мужчины, пожилого и понурого.
Тот покосился на него со страхом и неприязнью и ответил с большой неохотой:
— Родственница Аниты. Она осталась теперь совсем одна.
Конан вспомнил слова девушки об одинокой бабушке, которую она никак не хотела оставлять здесь без своей заботы, даже во имя спасения жизни. Правда, она определила ее как «полубезумную», старушка же выглядела свихнувшейся полностью и окончательно… Странно было, что никто из остальных участников похорон не предпринимал ни малейшей попытки остановить старуху с ее жутковатым и неуместным весельем. Должно быть, люди дошли до крайней степени безысходности и апатии.
Старуха, к счастью, была совсем слаба, поэтому веселье ее оказалось непродолжительным. Она быстро выдохлась и рухнула, разметав юбки по высокой траве. Правда, она продолжала радостно бормотать, поигрывая безумными глазами и пощелкивая пальцами…
Когда Конан вернулся в опустевшую избу Аниты, он застал там двух женщин, сосредоточенно скребущих пол и охотящихся за пылью на полках и шкафчиках. Поистине страсть к чистоте и порядку, свойственная немедийцам вообще, в этой гибнущей деревушке возросла до чрезмерных размеров…
При виде киммерийца они побросали ведра и тряпки и, не докончив свой труд, суетливо и поспешно исчезли. По-видимому, он внушал немалый страх бедным селянам. Он усмехнулся с горечью при мысли, что стал для них чудовищем номер два — после наньяки…
Конан устало опустился на лежанку и прикрыл глаза. Но сон не шел к нему, несмотря на бессонную ночь и душевную измотанность. Снова и снова возвращался он мыслями к мучившему его вопросу: каким способом можно справиться с ненасытной призрачной тварью, и если не уничтожить ее окончательно, то хотя бы навсегда отучить наведываться сюда?.. О том, чтобы продолжать путь на север, в Нумалию, богатую, благополучную, думать сейчас он не мог. Даже вопроса такого перед ним не стояло. Он двинется дальше, но только тогда, когда расплатится с наньякой за все.
Почему-то перед мысленным его взором то и дело вставала пляшущая над свежей могилой старуха. Он стал вспоминать все, что мельком рассказывала о своей бабушке Анита. Кажется, она жила в семье брата ее матери…
Однажды ночью к ним наведалась наньяка, и все погибли. Но отчего уцелела старуха? Ведь Анита говорила, и не один раз, что наньяка забирает всех, кто есть в доме, от стариков до грудных младенцев. Ее задача — скопить как можно быстрее, как можно больше человеческих душ… Жаль, что этот вопрос сразу не пришел ему в голову. Тогда бы он задал его девушке и, возможно, что-нибудь бы прояснилось.
Чем дольше размышлял киммериец, тем отчетливей убеждался, что в безумии старухи может оказаться что-то не совсем безумное, что-то ценное и важное именно для него, Конана. Наверное, имеет смысл познакомиться с родственницей Аниты, так много для нее значившей, поближе.
Остановив первого попавшегося на глаза мальчишку, Конан узнал у него, где живет одинокая бабушка Аниты, и, не мешкая, постучался в двери указанной ему избы. Старуха ничуть не удивилась его приходу. Она покивала ему, приглашая войти, все с той же бессмысленно-радостной улыбкой, что была у нее на кладбище.
В комнате царил полный хаос, контрастировавший с вылизанными жилищами остальных селян, как живых, так и переселившихся на погост. Казалось, старуха не то ищет что-то, суетливо перебирая с места на место вещи, не то собирается в дальний путь.
— Я ненадолго,— сказал Конан, останавливаясь в дверях.— Ведь ты бабушка Аниты, верно? Она говорила о тебе. Я хочу спросить тебя кое о чём. Задать два вопроса.
— Задавай, задавай, чужеземный красавчик! — откликнулась старуха.— Да только поскорее!.. Ты вовремя прибежал сюда. Еще бы немного, и уже не застал бы… И пришлось бы тебе задавать свои вопросы моему венику в углу.
Она кивнула на облезлый веник, а затем схватила его и принялась подметать пол, вздымая тучи лежалой пыли.
Киммериец чуть не раскашлялся.
— Погоди, старая! — воскликнул он.— Отложи свой веник и слушай! Вот мой первый вопрос. Это очень важно: Анита говорила, что к вам в дом приходила наньяка. Все погибли, ты же осталась жива. Почему так случилось?
Старуха бросила веник, но взамен его схватила пуховку из беличьих хвостов и принялась смахивать пыль с подоконников и подсвечников.
— Приходила наньяка?.. Не помню, не помню,— бормотала она, ни на миг не прекращая суетиться.— Наверное, меня не было… Наверное, я гуляла… А, может быть, я спала?.. Не помню, красавчик!
