Книга 1. Цепные псы одинаковы - Олненн Иней (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно TXT) 📗
Племя Ингерда жило в холодных землях, ближе к Белому Морю, и мужчины и женщины носили одежду, искусно сшитую из шкур разных зверей. Соплеменники же Яна были одеты в льняные рубахи и штаны из тонкой кожи. Родичи Ингерда все были темноволосы, и их оружием были мечи и копья, а Соколы — светлые, попадались и рыжие, и среди них было много лучников. Нет, совсем не похожи были они друг на друга.
Ингерда на отунг привел знахарь, потому как чужака приводит тот, кто его приютил. Привел, как и положено, за руку и безоружного, оставил около дуба, а сам отошел.
К Ингерду приблизился кхигд — тот, кто умеет говорить с духом рода. Лицо его и вся голова были замотаны ветхой тряпицей, только глаза виднелись. На поясе у него висели деревянные плашки, испещренные замысловатыми знаками, по ним кхигд умел гадать, и при каждом шаге плашки перестукивались между собой. Возле кхигда мальчик держал наполненную вином тяжелую обрядовую чашу и смотрел на Ингерда испуганными глазами. На Ингерда смотрели все.
Кхигд развел огонь на черном кострище и хриплым голосом затянул обрядовую песню. Языки пламени взметнулись вверх, прогоняя подступающую ночь, и осветили вечувара — безмолвного идола, охранителя рода Серебряного Сокола. Огненные блики плясали на лице его, какого никогда не встретишь среди людей, и Ингерду чудилось, что темные провалы глаз смотрят ему прямо в душу.
Кхигд протянул ему жертвенный нож, отточенный остро, и взял его Ингерд, потому как должно ему было пролить кровь свою добровольно, как требовал того обычай. И руку он уже занес, да вой далекий волка остановил его. Все замерли, а Ингерд вздрогнул и вскинул голову, черные волосы плеснулись по плечам, затрепетали ноздри. Но то чужой был волк, он стаю вел охотиться, и Ингерда глаза потухли.
И острым лезвием разрезал он запястье, и хлынула потоком кровь, и окропила землю у подножия вечувара. На эту кровь пригоршню белой соли бросил кхигд, как требовал того обычай, а раненую руку чужака в вином наполненную чашу опустил. Кровь тут же перестала течь, ведь кхигд обряды знал и мог творить заклятья. А после кармак с волос чужака снял, в огонь швырнул, и только искры к небу. Глядит на вечувара Ингерд, и чудится ему, что грозно смотрит идол, и холодно ему вдруг стало, словно студеный ветер с севера подул. А кхигд ему уж новый кармак на волосы надел, чтоб знали все: отныне Ингерд — Сокол, что в этом племени отныне он живет, хоть и остался Волком по рождению и повадкам.
Сгорело на кострище все, что было его жизнью, и в пепел обратилось, как прежний дом его. Теперь он — Воин Крови, судьба его иная, чем судьба воина, имеющего корни — дом, мать, отца, детей.
Отполыхал закат, и ночь пришла на землю. Догорел костер, и только угли тлели, а над ними громадой черной возвышался идол, очами темными глядел в мир другой, не этот. Что было — ведал он, что будет — ведал тоже, но бессловесны были деревянные уста.
Ингерд посмотрел вокруг: что еще потребуют от него? Кассар Серебряк, Высокий Янгар, долго глядел на него, обеими руками опираясь на тяжелый боевой меч. Потом спросил:
— Почему оставил свое племя? Зачем ищешь другую семью?
— Нет больше моего племени, — ответил Ингерд. — В одночасье сгинуло.
Все молчали. Ждали, что скажет дальше.
— По зиме зашел к нам человек. Дело было к ночи, стужа, мы приютили его, — Ингерд говорил спокойно, но слова давались ему с трудом. — Той же ночью в становище вспыхнул пожар, хуже того, семья пошла на семью, будто с ума все посходили. За одну минуту вокруг заполыхали дома, и со всех сторон через вал в нас полетели стрелы. Бой был недолгим, нас всех перерезали. Я бился до последнего. На моих глазах пали отец, мать, два брата, сестра. То была не битва. То была бойня.
Ингерд говорил коротко, отрывисто, а у самого перед глазами плясало кровавое пламя, а в ушах рвались отчаянные крики боли и гнева, и горький запах смерти бил в ноздри. Как рассказать, что брат поднимает меч на брата, отец на сына? Какими словами описать такое безумие? Кто поверит, что Ингерд бился, защищая жену и детей, со своими братьями? Нет, не мог он поведать об этом. Просто сказал:
— Я тоже умер. Но меня выходил этот добрый человек.
И указал на знахаря.
— Правда, — кивнул знахарь. — Как правда и то, что места на нем живого не было.
— Кто еще может отдать за тебя свое слово? — спросил Ингерда Кассар Серебряк.
Все молчали. Никто не мог подтвердить его рассказ. Но тут с травы поднялся Ян и произнес:
— Я могу. Я летал к нижнему течению Стечвы и видел пепел на месте становища Черных Волков, видел обугленные скелеты их кораблей. Я спрашивал зверей и птиц в округе, все они были свидетелями большой крови. Волк говорит правду.
Знахарь потихоньку выбрался за ограду и побрел домой. Все, что мог, он сделал: племя Соколов принимало в семью маэра, и Вяжгир питал надежду, что маэр спасет их от гибели.
— Иную семью я не ищу, — сказал Ингерд. — Я хочу найти тех, кто подрубил под корень мой род, и отомстить. Для этого я должен быть один.
— Неумно ты говоришь, — возразили ему старики-готтары. — Один ты ничего не сможешь. Черных волков много, но ты меченый, враз затравят.
Ингерд дернулся, как от удара, но промолчал. И тут, откуда ни возьмись, — сокол, молодой, светлокрылый, на макушку дуба сел, ветка качнулась. Поглядел на людей черным глазом и опять вспорхнул. Кхигд сказал:
— Дух рода принимает чужака. Он может жить среди нас, и беды от этого не будет.
Ингерд поблагодарил темноту за то, что скрыла мучительную гримасу, исказившую его лицо. Он не хотел быть одним из них, он хотел одиночества. И он пошел к громовому ручью, в избушку знахаря.
Ни о чем не спросил его знахарь, молча поставил на стол еду и кувшин с вином. Сели они друг против друга — две судьбы, два одиночества. Знахарь одиночество выбрал по собственной воле и не печалился об этом. Ингерд же не ведал, что такое одиночество, оно, не спросясь, само выбрало его. Поздно было отказываться. Косой шрам перечертил его правую скулу от брови до уха, у рта пролегла горькая складка, в волосах белела седая прядь, а внутри продолжала кипеть злость, неутоленная жажда мести железными когтями царапала сердце, рвалась наружу.
— Нам никто не помог, — глухо произнес Ингерд. — Да и кто мог помочь?.. Мы всегда умели постоять за себя! — он налил в кружку вина, одним духом выпил и не почувствовал вкуса, словно пил воду. — Сколько раз мы стояли против Асгамиров, но им так и не удалось опрокинуть нас! Если бы не тот злополучный пожар, если б мы не открыли ворота…
Знахарь все молчал.
— Черные Волки никогда не поднимали оружие на женщин и детей, те, кто напали на нас ночью, не пощадили никого. У вас бывает такое?
— Не слыхал, — ответил знахарь коротко.
— Вот видишь. Но я отыщу того, кто вытравил мою семью, если прежде моя собственная ненависть не задушит меня! Мне бы только вызнать, кто мой враг…
— Так сильна твоя ненависть, что решишься через хаттмар пройти — обряд Белого Огня?
— Решусь.
— Выдержит ли сердце твое? Дороги назад не будет.
Ингерд не ответил, но знахарь ответ по лицу прочел и говорит:
— Вступающий на стезю мести клянется кровью перед лицом огня, и бёрквы свидетели такой клятвы. И если ты не принесешь им обещанную душу, они заберут твою собственную. Я встречал таких людей. То уже не люди были. Почто жизнь свою перечеркиваешь?
— Для того мне жизнь и оставлена, чтоб за весь мой род, что костьми неприкаянными на Стечве лежит, отомстить, — твердо ответил Ингерд.
Знахарь головой покачал, поднялся, подошел к двери и пошарил над притолокой. Достал оттуда маленький сверток и положил перед Ингердом.
— Что это?
— Разверни, — ответил знахарь, а сам пока засветил лучину.
Ингерд сверток распечатал, в нем оказался наконечник стрелы. Он поднес его к огню, чтоб получше рассмотреть, и на боковине увидел знак кабаньего клыка.
— Это Асгамирова стрела, — прошептал он. — Где ты взял ее, колдун?
