История, рассказанная в полночь - Сербжинская Ирина (книги серии онлайн .TXT) 📗
Посетитель принялся сражаться с завязками плаща, окоченевшие пальцы слушались плохо.
— Знакомый гном посоветовал к вам завернуть. Прахта его имя.
Он шмыгнул носом и неприязненно взглянул на гоблинов.
— Ну? И который из вас Грогер?
— Я, — отозвался Грогер. — Прахта, говоришь? Да, помню такого. Два года назад он здесь неделю прожил. В комнате без окон останавливался.
Посетитель, освобождаясь от плаща, хмыкнул.
— Так это правда, что ты всех своих постояльцев помнишь? А я-то думал, врет гном… гномы всегда врут!
Он сбросил плащ, размотал рваный шарф и оказался пожилым побитым жизнью человеком с большим носом и обвисшими щеками.
— А я — Мохур, странствующий колдун Мохур. Знавал, как говорится, лучшие времена, но жестокая судьба ввергла меня в пучину злоключений!
Грогер снял с огня кастрюльку.
— Хочешь переночевать здесь?
— Вот верно говорят, что гоблины соображают туго, — язвительно воскликнул Мохур. — Конечно, переночевать! Для чего еще я сюда явился? На вас посмотреть, что ли?
Он покосился на горшки с ядовитыми грибами.
— Свободные комнаты имеются? Сколько стоят? Предупреждаю: был я когда-то богат, но сейчас…
Мохур развел руками.
— Даже медяка нет. Но я заплачу, не сомневайся! Завтра или послезавтра… я — честный человек, не обману. Ну, так как? — он с надеждой уставился на гоблина. — Прахта говорил, ты никогда не отказываешь!
Грогер поставил на стол тяжелые глиняные кружки.
— Можешь заселиться в комнату под крышей, там две кровати. Одну Манчура занял, а другая пока свободна.
Колдун насторожился.
— Манчура? Кто таков? Имя, как у оборотня.
— Ну, он и есть…
Колдун Мохур покосился на стол, где дымилась кастрюлька с горячим вином.
— А еще Прахта говорил, что тут и кормят бесплатно. А иной раз и кружечкой вина угощают…
— Этого Прахта не говорил, — твердо заявил гоблин Куксон.
Ишь, шустрый какой этот Мохур: пусти его в дом, так он и за стол усесться норовит! Ну, да странствующие колдуны — они все такие.
Колдуна Мохура отказ не обидел.
— Гоблины корку хлеба пожалели, — хмыкнул он. — Верно про вас говорят: скупердяи, каких мало! Еще и оборотней в ночлежке привечаете! Манчура, Манечура… ладно, я согласен! До полнолуния еще далеко. Надеюсь, он не храпит? Куда идти? Где комната?
— Поднимись по лестнице, вторая дверь налево, — сказал Грогер. — Да возьми светлячка покрупней, там темно.
Пока колдун выбирал светлячка, Грогер разливал по кружкам горячее вино. Куксон взял тяжелую кружку, вытянул ноги к огню и, глядя вслед поднимающемуся по лестнице, Мохуру, покачал головой.
Все бродяги, все странники королевства знали про ночлежку Грогера и адрес ее передавали из уст уста. Любой путник мог прийти сюда и за пару монет получить крышу над головой, а если денег не водилось, то Грогер всегда разрешал переночевать бесплатно.
Куксона, признаться, иной раз это огорчался, ведь денег на бесплатном не заработаешь! Но с Грогером никогда не спорил, догадывался, что имелись у приятеля причины, по которым он давал кров и тепло всем нуждающимся и бездомным.
Кого только в «Омелу» не заносило! Несколько лет назад даже парочка призраков обосновалась. Откуда они взялись и как в ночлежку попали — объяснить не пожелали, лишь передали через бродячего медиума, что решили остаться тут навсегда, а кто к ним сунется, тот пусть пеняет на себя. Объявили, что при жизни были охранниками Золотых караванов, отчаянными головорезами, так что обитатели «Омелы» сочли за лучшее оставить призрачных жильцов в покое.
Он, Куксон, помнится, предлагал тогда кого-нибудь из начинающих боевых магов в ночлежку направить: им полезно попрактиковаться в уничтожении призраков, но Грогер подумал-подумал, да и рукой махнул: пусть привидения остаются, коль им хочется.
Куксон только вздохнул, об этом узнав.
Он отхлебнул благоухающего горячего вина и взглянул на приятеля.
Родился тот далеко от Лангедака и потому на местных гоблинов походил мало, даже одевался иначе.
Был гораздо моложе Куксона, но дружбе это не мешало.
Грогер — гоблин умный, светлая голова, большие надежды подавал когда-то! А потом покинул Лангедак, отправился мир посмотреть, да и пропал на много лет.
Хорошо, хоть цел и невредим вернулся!
Обрадовался Куксон, когда приятель вновь в Лангедаке объявился, надеялся, что Грогер на хорошее место пристроится, состоятельным гоблином станет.
Да не тут-то было.
Открыл Грогер ночлежку на самой окраине города и с той поры все сидит в старом кресле напротив двери, будто ждет кого-то.
А кого ждать? Кроме бродяг да странников никого сюда, на край света, не занесет….
Размышлял иной раз Куксон, что такого могло за годы долгих странствий с его другом приключиться, что этакого он повидал, что пережил, но ничего в голову не приходило, а Грогера он не расспрашивал. Захочет — сам расскажет, а нет — что ж… есть такие вещи, которые и близкому другу не поведаешь!
Вот они, дальние-то страны, вот они, приключения да путешествия! Ничего хорошего от них, одна только тоска на сердце и на душе тяжесть. Потому и Грогер, большие надежды подававший, ничего больше не хочет, кроме как сидеть у огня и грезить о чем-то.
Куксон снова отхлебнул вина.
Как-то раз он, гоблин Куксон, с одним из постояльцев беседовал (комедиант бывший, все стихи сочинял и своими виршами надоедал всем не на шутку), так тот в высокопарных выражениях поведал, что Грогерова ночлежка — ни что иное, как тихая гавань для потерпевших кораблекрушение, приют для тех, кто потерялся в этой жизни.
От стихов проклятого комедианта у Куксона тогда даже зуд на нервной почве приключился, однако ж слова его запомнились. С той поры нет-нет да мелькнет мысль: а ведь прав был бродячий стихоплет! И тихая гавань, и приют — иначе и не скажешь.
И думалось дальше гоблину Куксону, что и приятель-то его, Грогер, тоже из них… из потерявшихся. И хоть не рассказывал он о себе ничего, но бродяги-постояльцы родственную душу в нем чуяли, потому и норовил почти каждый из них, сидя вечерком у очага, доверительно поведать Грогеру свою собственную историю, потому что не было слушателя лучше, чем этот молчаливый гоблин.
На лестнице послышались шаги и высокий хромой человек приблизился к гоблинам. Его маленькие глазки, спрятанные глубоко под кустистыми бровями, сердито сверкали, кривой перебитый нос подергивался, а бескровные узкие были поджаты.
— Грогер, твой светлячок не желает мне светить! — буркнул человек.
— Почему? Ты хорошо с ними обращался? Сам знаешь, светлячки очень обидчивые.
Человек закатил глаза.
— Обидчивые?! Да они просто лентяи, каких мало! Забирай этого и дай мне другого!
Он склонился над блюдом с мхом, выбирая светлячка.
— Гимальт, Гимальт, — запищала ярко-желтая поганка в горшке. — Не хочешь отведать грибочка?
— Отвяжись, проклятая! — буркнул Гимальт.
— Не хочешь, как хочешь, я просто так спросила…
Гоблин Куксон откинувшись на спинку скрипучего кресла, искоса поглядывал на Гимальта.
Происходил тот из бирокамиев, существ, которые могут одновременно в двух местах находиться. Не бог весть какие способности, однако, и на такие услуги спрос бывал, хоть и нечасто. А нечасто, главным образом потому, что все бирокамии отличались злопамятностью и мстительностью: чуть повздоришь с ними — и получи врага на всю оставшуюся жизнь. Не очень-то это приятно, потому как бирокамии — неумирающие, жизнь у них вечная, так что им торопиться некуда.
Сам Гимальт, впрочем, в Гильдии магов не состоял и в кабинет Куксона за заявкой ни разу не заглядывал — может, оно и к лучшему, потому что характер у него был как у всех бирокамиев: вздорный да склочный.
Вот и сейчас: двух минут не прошло, а он уж ссору затеял — и с кем? С ачури Кураксой, которая и мухи не обидит. Конечно, выглядела ачури презловеще: карлица, похожая на маленькую девочку, состарившуюся в одночасье от чьего-то недоброго колдовства, зато сердце имела золотое. Была она злой ведьмой, насылавшей болезни на человеческих детей: стоило ребенку наступить на ее тень, как его тут же поражала неизвестная болезнь, вылечиться от которой было невозможно.
