Анахрон. Книга вторая - Хаецкая Елена Владимировна (книга регистрации txt) 📗
Стоп. Куртка лежала на тумбочке у входа, там, где Вика ее сбросила. А где шапка? Можно, конечно, уйти и без шапки, до библиотеки два шага, но лучше все-таки…
Так. Откуда-то из недр квартиры выскочил кобель. Порычал, чтобы Вика обратила на него внимание. Глаза пса блестели, борода растопырилась, хвост выжидательно помахивает. В пасти — викина шапка.
— Отдай! — тихо, сердясь, велела Вика. И шагнула к кобелю.
Он пулей помчался прочь. Для того и схитил шапку, чтобы за ним с проклятиями гонялись по всей квартире. Замысел у кобеля был такой.
Пришлось принимать правила чужой игры. Вика ворвалась следом за кобелем в комнату — и замерла. Перед ней была картина вселенского разгрома. Рухнувший стеллаж загромождал комнату. Повсюду валялись книги, фотографии, какие-то безделки. А посреди всего этого кошмара, на полу, обняв телефон, восседал генеральный директор, дружок Анастасии, пьяный в хлам, и говорил, говорил что-то бесконечным потоком, густо пересыпая речь словами незнакомого языка.
Вика невольно прислушалась. Норвежский?.. Нет, но германский. Это точно. Не шведский. И не датский, конечно.
Пес подошел, ткнул в викины колени мордой с зажатой в зубах шапкой. Когда она протянула руку, припал на передние лапы и потребовал, чтобы с ним играли.
— Отстань, — сказала Вика и снова прислушалась.
Сигизмунд продолжал матерно плакаться на судьбу. Обокрали его, видите ли. И обосрали. Обокрали и обосрали. Затем он снова перешел на незнакомый язык. Вернее даже не на «язык», а на какую-то чудовищную смесь из русских и германских слов. Но не литовский же!.. Вообще не балтский. Германский.»…Аттила хайта мик Сигизмунд Борисович…» Ни больше, ни меньше. Но чаще всего повторялось слово «срэхва».
— Что стоишь? — взревел вдруг Сигизмунд, бросая трубку.
Вика вздрогнула. Она не сразу поняла, что это ей.
— Что пялишься? Вали отсюда! Давай, давай…
Он тяжело поднялся и надвинулся на нее, дыша луком и водкой.
— Катись ты в жопу! И все вы катитесь в жопу! Как хочу, так и живу, поняла? Не хрен мне тут указывать, поняла?
Она повернулась и выбежала вон, захлопнув за собой дверь.
Сигизмунд проснулся. Он лежал на полу. Замерз и затек. Рядом дрых кобель, положив морду на чью-то вязаную шапку с помпоном. Было невыносимо.
Он помнил, как начал пить. Помнил, как изобрел «септаккорд». Потом… потом, вроде, приходили. Сигизмунд напрягся. Кто? Сосед Михаил Сергеевич? Или соседка гражданка Парамонова. Впрочем, она не Парамонова. Забыл.
Может, Аська приходила? Нет, Аська бы его не оставила лежать в опрокинутом стеллаже и стыть. Аська бы набралась за компанию и стыла бы рядом…
Вспомнил. Аськина сестрица приходила. Стро-огая… А Аська то ли приходила, то ли нет. Скорее всего, да. А чья это шапка?
— Кобель, откуда шапка?
Кобель стукнул хвостом по полу и осклабился.
Сигизмунд побрел на кухню. Долго пил воду из чайника. Пошарил в холодильнике, обнаружил супчики. Явно аськиного происхождения. По привычке глянул на руку — посмотреть время. Вспомнил, что часы разбил. На днях. Взял вот и разбил. Чтобы не тикали. Деградируем-с.
Тяжко побрел по квартире. Узрел размашисто намалеванный на стене «пацифик». Привычно отреагировал на него фразой «All you need is love» и вдруг… ВСПОМНИЛ ВСЕ!
Ой, неудобно-то как!..
Пошел к телефону — звонить и извиняться. Почти уже набрал номер, как осенила светлая мысль: может быть, все-таки для начала время узнать? Было полтретьего ночи. Ничего, Аське еще можно звонить.
— Алло, Аська?
— Прорезался, бизнесмен прихиппованный? — с удовольствием спросила Аська. — Как поживаешь? Головка не бо-бо?
— Бо-бо, — угрюмо сказал Сигизмунд. — Слушай, что я там творил?
— Меня там не было, я не видела…
— Как — не было? А шапка чья?
Аська развеселилась.
— Морж, ты извращенно озабоченный. Сестрицы моей домогался грязно. Кобеля на нее науськивал, по квартире скакал, песни пел, на кухне ее зачем-то запер… А потом напугал. Нехорошо-о… Как супчик-то, вкусный?
— Не знаю, не ел еще. Худо мне, — пожаловался Сигизмунд.
— А с чего тут хорошо быть? — рассудительно произнесла Аська. — Похмелись лучше, если осталось. Осталось?
— Невыносимо мне, — простонал Сигизмунд. — Извинись там за меня перед Викой…
— Сам извиняйся, буду я еще… Что я тебе, телефон?
— Озо, — сказал Сигизмунд.
— Что?
— Да так… А что она говорила?
— Что ты мудак, говорила. Слушай, а ты правда до нее домогался, Морж?
— Это я по фамилии Морж. А по жизни я человек.
— Говно ты, а не человек, — беззлобно обозвала Аська. — Похмелись и спать иди. Тебе завтра тараканов морить.
Глава вторая
Аськина сестрица, к немалому удивлению Сигизмунда, пришла к нему на следующий день, к вечеру. Как ни в чем не бывало. Поздоровалась, улыбаясь.
— Проходите, — сказал Сигизмунд, чувствуя неловкость. Хуже всего было то, что он не мог вспомнить вчерашнего во всех подробностях. — Ваша шапка…
Она взяла свою шапку с помпоном, сунула в пакет. Уловила взгляд Сигизмунда, невольно скользнувший по пакету, усмехнулась.
— Нет, сегодня без супчика. Я из Публички.
Сигизмунд слегка покраснел.
— Кофе хотите? Или чаю. Погода ужасная.
— Я заметила, — сказала Вика, снимая куртку. Сигизмунд подхватил куртку, понес на вешалку.
У аськиной сестрицы была отвратительная европейская манера не снимать, входя в дом, уличную обувь. Развратилась, небось, за границей. Там-то из дома в авто, из авто на мостовую, мытую с мылом, да снова в дом. Или в офис с ковролином. А здесь изволь месить грязь через весь двор…
Впрочем, в том бардаке, который сейчас царил у Сигизмунда, это было и неважно.
— Я бы выпила кофе, — манерно сказала Вика.
Она пошла за ним на кухню, явно забавляясь. Сигизмунд в очередной раз почувствовал себя полным дураком. Впрочем, вот уж к чему не привыкать.
— Вы уж извините за вчерашнее, — проговорил он. — Садитесь.
Вика уселась за стол. На «девкино» место.
— Пустяки. Анастасия сказала, вас обокрали. Это тяжелый стресс. — Она помолчала, глядя, как он готовит кофе. — У меня был тяжелый стресс в Рейкьявике. Была большая проблема с языком. Там совсем другой диалект, не такой, как на континенте. Нужно было все время держать в голове язык, манеры. Необходимо было себя хорошо зарекомендовать. Это трудно в чужом обществе. У них очень консервативное общество.
— Да, — проговорил Сигизмунд со старательным сочувствием. Аськину сестрицу волновали совершенно чуждые ему темы.
Он поставил перед ней чашку кофе. Она бегло поблагодарила и продолжала, спокойно и сдержанно:
— Я была все время в напряжении и на Пасху у меня был срыв. Я напилась и забыла язык, совсем забыла. Ходила по Рейкьявику, говорила по-русски, меня не понимали, только смотрели удивленно. Я была совсем пьяная. — Она рассказывала с легкостью и откровенностью, с какой участницы западных (а теперь и наших) ток-шоу выкладывают в прямой эфир свои сексуальные, алкоголические и иные сложности. — Исландцы казались мне как манекены. Я им говорила, кажется, что они как манекены, но они не понимали…
— Трудный исландский язык? — спросил Сигизмунд, чтобы поддержать беседу.
— Это германский язык с множеством архаичных форм, если сравнивать с более современным норвежским. Исландия много лет имела очень слабые связи с континентом… Впрочем, в Норвегии два языка, знаете?
Сигизмунд этого не знал.
— Я вчера здорово накуролесил, вы уж извините…
Она улыбнулась.
— После того, как у меня был на Пасху срыв, моя руммейт — она японка, тоже аспирантка, — сказала: «Вика, ты как русский медведь».
Сигизмунд засмеялся.
— Вы не похожи на медведя. Японка плохо знает Россию.
Вика и впрямь мало походила на медведя — субтильная, светловолосая, с тонким затылком.
Неожиданно для самого себя Сигизмунд начал рассказывать ей о Черном Солнце. Ему почему-то не хотелось, чтобы она думала, что он пошло нажрался из-за украденного офисного оборудования. Она слушала очень внимательно. Рассказывать было легко.
