Настоящее напряженное - Дункан Дэйв (библиотека книг txt) 📗

Тут он вспомнил Экзетера, который так и будет ждать, не зная, почему не возвращается его спаситель. В пятницу приедет Джинджер Джонс – возможно, он уже что-нибудь придумал, ведь сам Смедли ничего не может сделать. От этой мысли у него наконец начался приступ. Лицо задергалось, как рассерженный осьминог. Слезы хлынули ручьем. Его затрясло так сильно, что он испугался, как бы повязка не слетела с руки. Он захлебнулся словами.

– Ну… – нехотя кивнул врач. – Следующий завоз у нас в пятницу. До тех пор мы можем еще подержать вас здесь.

Смедли даже не мог поблагодарить его. Еще два дня! Ему, как туземцу, хотелось облобызать доктору руку.

Казалось, уже полночь, хотя на самом деле даже до ленча было еще далеко. Он вышел в прихожую – почти единственное место в здании, открытое для посетителей. В дождливый день вроде этого она была битком набита людьми в форме, теми, кто мог самостоятельно передвигаться. Помимо бинтов, костылей и инвалидных колясок, здесь были еще домино и шашки, бридж и газеты, и еще больше разговоров, по большей части так, со скуки.

Из главной двери появился доктор Стрингер.

Смедли повернулся, бросился в свою палату и переоделся в гражданское платье. Если повезет, он уложится в двадцать минут. Он попросил рыжеволосую сиделку повязать ему старый галстук выпускника Фэллоу – так будет лучше.

– Мистер Стрингер очень занят! – буркнула секретарша.

Хирургов никогда не называют «доктор», но, к счастью, Смедли знал это. Он мог бы и раньше догадаться, что хирургов, словно Золотое руно, стерегут монстры. Этот монстр подготовился к обороне основательно: ее стол наверняка был бронированным; шкаф с больничными картами отгораживал ее от холла. Внешняя линия обороны – столы и стулья – вряд ли была бы надежнее, проектируй ее немецкий генштаб. Потребовалась бы по меньшей мере дивизия, чтобы прорваться к заветной двери.

Если она и не была огнедышащей, по ее внешности никогда этого не скажешь.

– Вы не являетесь его пациентом, капитан…

– О, я займу его совсем ненадолго! Я по делу семейного характера.

– Семейного? – недоверчиво переспросила старая ведьма. Ну конечно, такой выдающийся хирург, как мистер Стрингер, не может состоять в родстве ни с кем в звании ниже полковника.

– Можно сказать, да, – ответил Смедли, сникнув под ее свирепым взглядом. Он потеребил свой галстук. – Видите ли, просто хотел засвидетельствовать свое почтение.

Возможно, в молодости она была школьной наставницей. Волосы собраны в пучок, и на вид – явно за тридцать. Черты ее лица казались высеченными из гранита. Но, узнав галстук, глаза василиска сузились.

– Я узнаю, может ли он уделить вам минуту, капитан Смедли. Прошу вас, садитесь.

Он сел на жесткий деревянный стул и, покрывшись испариной, стал ждать. Стрингер тоже выпускник Фэллоу, но вряд ли он знает Экзетера, ведь тот учился на много лет позже его. Да, поговорив с ним, Смедли нарушает данное им слово. Но есть ли у него выбор? Меньше чем через два дня его выгонят из Стаффлз, и он потеряет последнюю надежду помочь Экзетеру. Это его единственный шанс. Да потом он и не обязан называть настоящее имя Джона Третьего. Он только задаст несколько вопросов. Чтобы понять истинное положение вещей. Возможно, лицо покажется ему знакомым? Осмелится ли он зайти так далеко?

И если врач распознает его игру, дежурный сержант тут же растерзает Смедли на части.

Он просмотрел «Иллюстрейтед Лондон ньюс», не разобрав ни строчки. Странно, но рука не дрожала – газета даже не шелохнулась. Забавно. Ни намека на припадок.

– Мистер Стрингер готов принять вас, капитан.

Кабинет представлял собой маленькое прямоугольное помещение с высоким узким окном и выкрашенными в зеленый цвет стенами. Вполне возможно, изначально оно служило буфетной – следы на стене отмечали места, где висели полки. В нем едва хватало места для стола, двух шкафчиков с папками и пары стульев. Стул, стоявший по ту сторону от стола, казался довольно удобным. Тот, что стоял ближе, – не очень.

Стрингер поднялся и протянул ему левую руку. Смедли так и не понял: из вежливости или чтобы выказать покровительство. В любом случае это говорило о быстроте его реакции.

Невысокого роста, лет под сорок, с уже появляющимся брюшком. Волосы разделены пробором. Костюм обошелся ему на Сейвил-роу гиней в пятьдесят, не меньше. Манеры отличались резкостью и надменностью – вполне естественной для хирурга. Лицо обладало нездоровой больничной бледностью, словно он редко бывал на солнце. У него были выпуклые рыбьи глаза, и они сразу же заметили галстук.

– Садитесь, капитан. Сигарету? – Стрингер протянул ему резную сигаретницу красного дерева. Английские и египетские.

Смедли с благодарностью сел и взял «Данхилл». Стрингер выбрал то же и зажег спичку, потом откинулся назад, разглядывая своего посетителя и вежливо улыбаясь.

– А я и не знал, что мы в родстве.

– Приемные сыновья, сэр.

– Esse non sapere? [1]

– Это особо уместно применительно к Фландрии! Быть, но не знать…

– Фэллоу внес более чем достойную лепту в эту войну, капитан, – одобрительно кивнул Стрингер. – По последним данным, сорок четыре наших выпускника принесли Высшую Жертву. Жаль тех ребят, которые учатся сейчас там. Веселенькие перед ними открываются перспективы, верно?

– Просто жуть.

Да, перспективы перед нынешними шестиклассниками открывались куда худшие, чем перед процветающим хирургом с доходной практикой на Харли-стрит, для которого еженедельные консультации в Стаффлз – максимум того, что страна может требовать от него для победы в этой войне. А уж полевые госпитали наверняка ниже достоинства такого медицинского светила.

Он и улыбался-то ему этакой профессорской улыбкой – так профессора-светила разговаривают со своими любимыми студентами.

– Ваше имя навсегда войдет в школьные анналы, капитан. Жаль, я раньше не знал, что вы здесь. Мы все гордимся вами.

Смедли почувствовал приближение приступа и усилием воли отогнал его.

Брови Стрингера поползли вверх.

– И чем я могу помочь вам?

Больше всего на свете Смедли хотелось сказать: «Не дайте отослать меня отсюда!»

Но он смог произнести только:

– Э…

– Да?

– Э… – Он захлебывался, не в состоянии даже вздохнуть. – Э… э…

Стрингер вежливо стряхнул пепел с сигареты, глядя только на пепельницу.

– Э…

Врач не поднимал глаз.

– Не спешите, старина. Требуется некоторое время, чтобы ваш организм избавился от этого. Слава Богу, вы уже не на фронте.

– Э…

– У нас полно народа куда тяжелее вас. Конечно, вы не по моей части. Увы, память ампутировать невозможно.

Они все в Стаффлз говорили подобную чушь, но на самом-то деле думали совсем по-другому. На самом деле они думали: «Трус и слабак», – в точности как отец. Когда Смедли вышвырнут отсюда, ему придется лицом к лицу столкнуться с миром, который считает так же.

Стрингер продолжал изучать кончик своей сигареты, а лицо Смедли пылало, как закат, и дергалось, дергалось без остановки. Его губы и язык не могли ничего, кроме как пускать слюни. Зачем он пришел сюда? Чего доброго, еще ляпнет что-нибудь про Экзетера…

– Некоторые бедолаги даже имен своих не помнят, – беззаботно заметил Стрингер, засовывая сигарету обратно в рот. Он взял из проволочной корзинки письмо и просмотрел его. – У нас тут наверху есть один парень – так он не сказал ни слова с того дня, когда его привезли сюда. Правда, английский он понимает. Реагирует – не хочет этого показать, но реагирует. Немецкий тоже понимает.

«Боже правый! Он знает!»

– Но я не думаю, что немецкий в данном случае что-то значит, – заметил Стрингер, хмуро глядя в бумаги.

– Возможно, и нет, – согласился Смедли. У Экзетера всегда были способности к языкам. Стрингер знает, кто он!