Легенда Кносского лабиринта - Ширанкова Светлана (читать хорошую книгу .txt) 📗
Богоравный стоит к нам спиной в окружении нескольких странных приспособлений. Вчера их не было. И не было у Астерия такого взгляда, будто он собирается снять с меня кожу и рассмотреть повнимательней, что там под ней. До него дошли слухи о моем «свидании с папой»? Или… Но взгляд-кинжал уходит в сторону, а его хозяин принимается демонстрировать на деревянном быке правильный способ захода на прыжок, и до полудня все мысли стекают вместе с потом в песок арены. Ко времени обеденной трапезы мы уже порядком вымотаны, а потому возможность совершить омовение и передохнуть кажется настоящим праздником.
Послеобеденный отдых прямо возле стадиона в небольшой оливковой рощице. Лень, сон и жара. Приятная тяжесть в мышцах и легкость в голове, которая сейчас больше смахивает на бычий пузырь, надутый воздухом. Отпусти веревочку — унесет ветром. Сверху на меня падает тень, прижимает к земле. Теперь ветру здесь нечего делать… «Тесей!» — неужели ветер обиделся, что у него отобрали игрушку? «Тесей, проснись!» А разве я сплю? Нет, я и сейчас не сплю, и вчера тоже не спал… Чужая рука берет меня за плечо и чувствительно встряхивает. А ночью все было не так. Машинально хватаю эту руку за запястье, дергаю на себя и наконец-то открываю глаза. Удивленный синий взгляд на неподвижном — лице? морде? — и бурдюк с водой. Кажется, меня собирались поливать, неужели я так похож на овощ? А Астерий молчит, и я молчу, даже не делая попыток встать или выпустить его руку. Тишина слегка звенит и настолько подходит к этой роще и полуденному зною, что я вздрагиваю, услышав чужой голос.
— Ну и здоров ты поспать, богоравный. Прямо как Зевс — перуном не разбудишь. Праздновали вчера или кто-то другой спать не давал? — голос скучный и равнодушный, но интерес трещинкой змеится по краю.
— Да нечего было особо праздновать, вроде, — пожимаю плечами. Лежа это делать не слишком удобно, поэтому я сажусь и, наконец, даю чужой руке свободу.
— Скромность — украшение героя. — Мне кажется, или Астерий издевается надо мной? — Человек, сумевший вытянуть из Миноса обещание переменить свое решение, достоин памятника из лучшего фаросского мрамора. Хочешь себе такой? Можем даже Дедалу заказать, он согласится.
Интересно, неужели нашему хозяину так скучно, что для развлечения пришлось будить меня?
— Нет, думаю, памятник мне ни к чему. Может, договоримся? Меняю фаросский мрамор для своего памятника на пару амфор приличного вина.
Смеется, но глаза холодные.
— Да, торговец из тебя хоть куда. Сначала обменял свою жизнь на афинские долги, а теперь продаешь вечную славу за глоток перебродившего виноградного сока?
— Что мне вечная слава, если в жизни будут отсутствовать простые человеческие радости? Тем более, неизвестно, сколько времени мне отпущено наслаждаться ими.
Он резко наклоняется ко мне, и я еле удерживаюсь, чтобы не отшатнуться.
— Кстати, об отпущенном времени. Она приходила к тебе? О чем вы говорили?
— Я… я… — герой, даже заикаться начал. А что мне ему ответить? Да, приходила какая-то девушка, но я почти ничего не помню, потому как спал. И решил, что мне все приснилось.
— Ей не удалось тебя разбудить?
Неужели он читает мысли? Или у меня такая растерянная физиономия…
— Ну, она говорила, будто ее брат обещал мне свою помощь, хотя отец не разрешит и будет сердиться, если узнает, но… — кажется, я покраснел.
— Да уж, ее отец будет в ярости, если узнает, что она пытается помочь тебе получить твою жизнь и свободу обратно. А брат, в общем, дал согласие, но при одном условии — ты беспрекословно подчиняешься и делаешь все, что можешь, и даже больше. Не отлынивая и не жалуясь.
— Но кто она — это ты мне можешь сказать? Кому я должен подчиняться и от кого скрываться? И в чем подчиняться, если уж на то пошло?
— Сказать-то могу. Хотя было бы забавно понаблюдать, как при следующей встрече ты мычишь и мнешься, пытаясь вспомнить ее имя. К тебе приходила Ариадна, дочь Миноса и Пасифаи, — он помолчал и тихо добавил — видимо, для особо непонятливых героев: — Моя сестра.
Антистрофа вторая. Минотавр
Утреннее похмелье — редкий гость, но оттого не менее неприятный. Выбивать клин клином — в моем случае напряжение выпивкой — метод дурной и почти бесполезный. Просто я привык к своему одиночеству, мне в нем уютно, как в разношенных сандалиях, и нигде не жмет. Дедал постоянно обзывает меня моллюском в раковине. Пусть так. Кое в чем мы и впрямь похожи — без раковины я не смогу выжить, а последние дни проделали в моей защите трещину, которая медленно и неумолимо расширяется. Я упорно закрываю глаза в надежде, что это лишь моя проклятая мнительность и все обойдется… но сам себе не верю. Сквозь щели скорлупы наружу сочится яд, убивающий любого, кто попадется на пути.
Сколько себя помню, я всегда один. Я бы сказал, с детства, если бы оно у меня было. Свойство божественной крови — по человеческим меркам я повзрослел с невозможной, пугающей быстротой. Вероятно, это спасло меня от безумия, потому что жизнь в подземелье, редкие прогулки снаружи, всегда ночью и только в огороженном внутреннем дворике, отсутствие сверстников, игр, праздников — не совсем то, что требуется ребенку. И еще родители. Мать после моего рождения стала… странной. Шептались, будто она повредилась в уме, увидев, какое чудовище произвела на свет. Она кормила меня, купала, изредка равнодушно целовала и еще реже пела колыбельные. Отец появлялся пару раз в месяц и оставался у меня совсем недолго, буквально несколько минут. Рабы, выделенные мне в услужение, были слепыми да еще и, кажется, немыми в придачу. Короче, оснований вырасти диким зверем у меня было более чем достаточно, пока в моей жизни не появился Дедал.
Не знаю, что это был за день — а может, утро или вечер, в моем подземелье не было нужды задумываться о времени суток, — когда ко мне в комнату пожаловал невиданный гость. Я играл с крысенышем, которого подстерег дня два назад у неубранной миски с остатками еды, и даже не повернул головы на шум. Крысеныш скалил зубы, пищал и смешно барахтал в воздухе лапками, когда я поднимал его с пола за хвост. А когда я опускал его обратно, он пытался укусить меня за руку, и ему это иногда удавалось. Покашливание у меня над головой было настолько неожиданным, что я вздрогнул и выпустил зверька, чем тот немедленно воспользовался для поспешного бегства. Рабы никогда не пытались привлечь мое внимание — наоборот, делали все, чтобы как можно больше походить на бесплотные тени. А появление отца (ну, или того, кто числился моим земным отцом) предварялось топотом ног и бряцанием оружия сопровождающих его воинов, которые, впрочем, всегда оставались снаружи. Но на сей раз тихий голос обратился ко мне:
— Радуйся, Астерий! Меня зовут Дедал.
Я молчал, во все глаза разглядывая своего посетителя. Не очень высокий, узкоплечий, в простом хитоне, кое-где испачканном краской… и темная повязка на лице. Недолго думая, я ткнул в нее пальцем:
— Зачем это тебе?
— Видишь ли, Астерий… ты особенный. Обычные люди не могут смотреть на тебя безнаказанно. И я не могу. Поэтому мне пришлось завязать себе глаза. Но если ты наденешь вот это, — в его руках появляется нечто вроде холщового мешочка с прорезями, — я смогу снять повязку, и мы поиграем.
