Убийство в Тарсисе - Робертс Джон Мэддокс (бесплатные онлайн книги читаем полные TXT) 📗
Ракушка кивнула:
— Более или менее. Все они живут под землей и не выносят яркого света. Они никому не причиняют вреда, но люди побаиваются их, считая привидениями или чем-нибудь еще.
— Боюсь, что лечение моего приятеля будет недешево. Не знаю, как и чем я смогу рассчитаться.
Глаза девушки широко раскрылись:
— Я видела твой кошелек. Он достаточно тяжел. А старик Станбог никогда не просит много.
— Нет, эти деньги я должен вернуть. Это был мой гонорар за дело, которое я не выполнил. — Нистур печально вздохнул.
Казалось, что глаза воришки вот-вот выпрыгнут из орбит.
— Вернуть? Ты что — спятил?
— Нет. Просто я — человек принципов. Есть такая штука, как профессиональная этика, понимаешь?
— Не понимаю и понимать не хочу! Сначала ты собираешься убить человека, а когда небеса преподносят тебе его на блюдечке, ты вдруг отказываешься от своей затеи. Затем ты тащишь его к доктору, а теперь еще и собираешься вернуть деньги какому-то мерзавцу, который нанял тебя, чтобы убить этого беднягу! Хорош убийца.
— Полегче, полегче! — оскорбленно воскликнул Нистур. — Я не убийца, я — асассин.
— Невелика разница.
— Я и не ожидал, что ты сможешь понять меня. Ты на себя посмотри. Тоже та еще штучка. Ракушка — очаровательное прозвище. Как ты его заработала?
Девушка широко улыбнулась:
— Это по моему ремеслу.
В тепле она сняла плащ и верхнюю куртку, оставшись в плотной полотняной блузе. Нистур заметил, что она не так уж истощена, как ему показалось вначале; скорее, у нее было стройное, жилистое тело гимнастки. Откуда-то из-за пояса она вынула кольцо из створки перламутровой ракушки, которое надевалось на первый сустав большого пальца. Ее излом представлял собой острое лезвие не больше дюйма в длину.
— Вот так я и работаю. Отвлекаю человека сама или прошу напарника. А потом шнурок, на котором висит кошелек, пропускаешь между пальцами и режешь кромкой кольца. Дело техники. Обычно клиент даже ничего не чувствует, а когда спохватится — будет уже поздно.
— Знакомый прием. У меня на родине воришки пользовались роговым наперстком и маленьким костяным ножичком на другом пальце. Некоторых из них так и звали — «Рогатые пальцы». Ракушка — куда более приятное прозвище.
— А откуда ты родом?
— Издалека… А как тебя звали, пока ты не получила почетный профессиональный псевдоним?
— А как хотели, так и звали. Обычно не больно-то ласково. Не слишком ли ты много хочешь выудить из меня, не сказав ничего о себе?
— Я просто очень любопытен от природы. И при этом весьма скрытен. Я свободно раскрываю себя только с моей Музой. Не хочешь послушать кое-что из моих откровений?
— Как-нибудь в другой раз, — сказала девушка, выразительно зевая. — Я вот чего думаю: останусь-ка я тоже здесь переночевать. Сто лет досыта на ночь не ела. Пошли, я покажу тебе пустую каюту.
Нистур последовал за ней.
— Ты часто здесь оставалась?
— Один раз, с год назад. Попала в одну заварушку и получила кинжалом по ноге. Меня упекли в городскую тюрягу, и рана стала гноиться. День ото дня мне становилось все хуже. Одна нищенка, оказавшаяся со мной в камере, рассказала мне о лекаре, который живет в гавани, в старом корабле. Когда меня выпустили, я из последних сил разыскала его. Он спас мне ногу и жизнь. Я здесь прожила чуть ли не месяц на всем готовом, а он даже ни слова не сказал про плату. Вот почему я больше здесь никогда не оставалась.
Нистур, идя за ней следом по узкому коридору с целым рядом дверей, остановился:
— Теперь я не понимаю тебя.
— Я ведь как разумею: если тебя лечат и хорошо с тобой обходятся — не злоупотребляй таким отношением. Теперь понял? Если бы я стала часто ходить сюда, он бы подумал, что я просто пользуюсь его добротой.
— Ну да, тогда ясно, — пробормотал Нистур. Девушка привела его в узкую комнату с прикрученной к стене и полу кроватью и подсвечником у входа.
Небольшой столик, шкаф и табурет дополняли аскетическую обстановку каюты кого-то из младших офицеров экипажа. Нистур прокашлялся:
— Ты уж извини, что я так грубо и пренебрежительно говорил с тобой.
Теперь-то я понимаю, что ты можешь оценить честный и благородный поступок.
— Да, вот еще. — Девушка словно не расслышала его слов. — Я не хотела бы надоесть Мирсе и попасть ей под горячую руку. Эта женщина дрожит над Станбогом, как мать над младенцем.
— Да, парочка действительно хоть куда, — сказал Нистур, сам с трудом удержав зевоту: как-никак, а денек сегодня выдался не из легких. Я вообще удивляюсь, как они могли оказаться вместе, да еще и прожить бок о бок столько лет.
— Я, честно говоря, не знаю эту историю, — призналась Ракушка. — Но бьюсь об заклад — без твоих любимых трагедии и проявлений чести там не обошлось.
Он бежал по объятой огнем деревне. Со всех сторон сыпались искры и полыхали языки пламени, пляшущего по стенам и крышам домов. Шум сражения стих.
Появилось что-то другое, неизмеримо более страшное. Он никогда не убегал с поля боя, но сейчас он бежал, бежал от чудовищного создания, преследующего его.
Удушливое дыхание монстра проникало в легкие обжигающей смесью едкого газа и подхваченного ветром колкого песка. Повсюду лежали трупы крестьян — сожженных или задохнувшихся. На всех лицах застыло выражение запредельного ужаса.
Казалось, все погибшие обвиняют его в чем-то.
Над ним нависла огромная крылатая тень, закрывшая, казалось, половину неба. Это чудовище, гнавшееся за ним, приблизилось вплотную. Он знал, что если ему удастся сбросить с себя чешуйчатую кольчугу, то появится надежда на спасение. Но он с ужасом обнаружил, что не может оторвать доспехи от кожи.
Чешуйчатая шкура приросла к нему. В ушах слышалось биение огромного сердца чудовища, безмолвно распростершего свои гигантские крылья над ним.
Железное Дерево очнулся, покрытый холодным потом, в ужасе вращая глазами.
Где я? — подумал он. Лишь сердце и легкие продолжали работать. Остальные органы и части тела были безжизненны и неподвижны. Он едва мог дышать и чуть поворачивать голову из стороны в сторону. Руки и ноги перестали быть бесчувственными, но двигаться все еще не могли. Воспоминания о кошмарном сне ослабли, улетучились из памяти, оставив после себя лишь ощущение давно пережитого ужаса.
Итак, еще один приступ позади. Такого сильного и тяжелого у него еще ни разу не было. Над головой он увидел шпангоуты и дощатый потолок. Пахло смолой.
Где он? На корабле? Как он сюда попал? Где асассин? Бой был последним, что осталось у него в памяти. Он все еще был настолько слаб, что ничего не мог сделать, чтобы облегчить свои страдания. Не мог даже позвать на помощь. Он почувствовал, как сон снова наваливается на него, и он, уже засыпая, мысленно зашептал заклинания, выученные несколько лет назад, призванные защитить его от кошмарных видений.
Глава 3
Правитель Тарсиса проводил совещание с Высшим Советом. По древнему обычаю, все советники надели маски, что теоретически должно подчеркивать анонимность их выступлений. Хотя на самом деле все присутствующие прекрасно осведомлены о том, кто есть кто под той или иной маской. Лишь Верховный Правитель присутствовал на Совете с открытым лицом. Это был высокий человек с вечно угрюмым выражением на вытянутой физиономии. Свой пост он занимал не по праву крови. Правитель города избирался двумястами аристократами Нижнего Совета из десяти членов Высшего. Огромные силы, деньги, интриги пускались в ход, чтобы стать членом Высшего Совета. Еще больше умения играть в политические игры и еще больше денег требовалось, чтобы стать Верховным Правителем. Таким образом, на этот пост попадал наиболее изворотливый, по-своему умный и беспринципный из всех аристократов города.
Большинство горожан ничего не знало об этих закулисных играх. Все знали, что кому-то суждено родиться в семье аристократов, кому-то из них — стать Правителем Тарсиса. Простолюдинам вообще не объявляли ни имени Правителя, ни времени его смерти или переизбрания нового. Для горожан Правитель был как бы один — полутень, полубог — со дня основания города.
