Вспомни меня (ЛП) - Бобульски Челси (книги онлайн полные версии .TXT, .FB2) 📗

«И вот мы здесь, мама. Мы сделали это».

Вода стекает по моей коже, поднимается по лодыжкам, касается икр и закатанных джинсов.

«Хотела бы я, чтобы ты была здесь».

Мои глаза горят, поэтому я снова открываю их и стискиваю зубы, пока это чувство не проходит. Я ставлю ноги в пяти основных положениях, расправляя бёдра и выпрямляя позвоночник, когда вода снова отходит от меня. Знакомые позы сосредотачивают меня, прогоняя слёзы и плохие мысли, а также причину, по которой мы не полетели сюда — причину, по которой я никогда больше не полечу, — пока не кажется, что их никогда и не было.

Когда я заканчиваю, я отворачиваюсь от горизонта и пытаюсь сфокусировать взгляд на папе и Софии, но масштаб отеля доминирует в поле моего зрения, лишая меня дыхания. Всё остальное — каждый гость, слоняющийся по пляжу, садам и патио, каждая скамейка, дерево и замок из песка — исчезает, поскольку единственное, что я вижу, это викторианский дворец, бесчисленные сверкающие окна которого смотрят на меня в оранжевом сиянии заходящего солнца.

* * *

По нашей традиции, в день переезда мы с папой заказываем пиццу в номер на ужин и едим, распаковывая вещи. Большая часть наших вещей находится на складе, пока мы не найдём квартиру, и вскоре его костюмы выстраиваются в ряд в левой части шкафа. Я кладу свои джинсы, футболки, толстовки и танцевальную одежду на правую сторону.

— Знаешь, — говорит папа, когда я запихиваю свой пустой чемодан в дальнюю часть шкафа, — вполне возможно, что это последний раз, когда мы въехали в такой гостиничный номер. Я не планирую устраиваться на работу куда-либо ещё.

— Знаю, — говорю я. — Разве ты не всегда так планировал? Работать здесь до самой смерти?

— Ну, может быть, не до самой смерти, — папа смеётся. — Но, само собой, до тех пор, пока я не уйду на пенсию.

Я закрываю дверцу шкафа и беру третий кусок пиццы.

Папа прочищает горло.

— Я просто хотел убедиться, что ты в курсе, что на этот раз мы никуда не двинемся. Мы задержимся на месте на некоторое время.

Я сажусь, скрестив ноги, на край кровати и смотрю на него, не совсем понимая, к чему он клонит.

— Я знаю.

— И, — он чешет затылок, — чтобы ты не чувствовала, что тебе нужно держаться на расстоянии от людей. Ты можешь завести здесь друзей, принять участие в жизни сообщества. Может быть, начнёшь думать о своём будущем, например, о том, в какой колледж ты хочешь поступить.

Я игнорирую первый комментарий о том, чтобы завести друзей, и сосредотачиваюсь на том, на который у меня есть ответ.

— Я уже начала думать об этом. Я провела кое-какие исследования в местных колледжах и танцевальных труппах. У Чарльстона весьма отличная репутация балетного театра, и до него всего тридцать минут езды на пароме.

— Замечательно, — говорит папа.

Он подходит к шкафу, вешает галстуки.

— Но по всей стране есть много уважаемых трупп. Мне бы не хотелось видеть, как ты рассматриваешь план только с одним городом.

— Мы только что приехали, а ты уже выгоняешь меня? — мой тон лёгкий и дразнящий, но его слова кажутся предательством.

Папа качает головой.

— Конечно, нет, Нелли Би. Я просто не хочу, чтобы ты чувствовала, что должна планировать всё своё будущее вокруг меня. Сейчас мне гораздо лучше.

Если это правда, то хоть одному из нас теперь лучше.

— Я просто хочу увидеть, как ты начнёшь больше проявлять себя, — продолжает он. — Раньше ты была такой общительной. Мы с твоей мамой постоянно пытались обуздать тебя…

Он делает паузу, и я знаю, что он думает о ней, видит её в каком-то воспоминании, которое принадлежит ему одному.

— Я думаю, что пытаюсь сказать, что тебе нужно вернуться в мир, сладкая горошинка. Пришло время.

ГЛАВА 7

ЛИЯ

ПОСЛЕ ДОЛГОГО ОБЕДА, во время которого Лон говорил только о своих делах, и экскурсии по территории, во время которой Лон говорил только о бесчисленных летних каникулах, которые он провёл на острове Уинслоу на протяжении всей своей жизни, я возвращаюсь в свою комнату, чтобы переодеться к ужину и подготовиться к тому, чтобы пройти через то же испытание по-новому.

Мама помогает мне переодеться в изумрудное атласное бальное платье с накладкой из чёрного кружева, меняя мой дневной корсет на ещё более плотный вечерний. В то время как большая часть наших дорогих вещей была (тайно) продана на аукционе, всё, что могло привлечь внимание Лона, было оставлено. И если мама носит платья прошлого сезона, а отец неуклюже чинит дыру в шве своего смокинга, то я привезла с собой три сундука, полностью набитых совершенно новыми платьями от «Модного дома Уорта»¹, хотя и настаивала, что в них нет необходимости. Хотя я бы предпочла, чтобы Бенни получил несколько подарков на день рождения в этом году, вместо того чтобы тратить все оставшиеся у нас деньги на поддержание привлекательного внешнего вида.

— Мы подарим Бенни сотню подарков, как только ты выйдешь замуж, — сказал мне отец однажды вечером после того, как я высказала ему о нелепом способе, которым он решил потратить наши оставшиеся финансы. — Двести, если хочешь. Но сейчас главное это ты, так что веди себя как нормальная девушка и наслаждайся дополнительным вниманием, ладно?

Я вижу Бенни всего мгновение, ровно столько, чтобы узнать, что он провёл день на пляже, выискивая ракушки, и Мадлен тут же уводит его обедать в детскую столовую. Он кажется таким счастливым здесь, его опыт очень отличается от моего.

Как только мама собирает мои кудри в модную прическу (единственную, в которой горничная считала её искусной до того, как её вынудили уйти на новую работу), а отец в тысячный раз заверил нас обоих, что «всё это окупится, как только Лон и Аурелия поженятся», мы направляемся в столовую.

Родители пользуются лифтом.

Я иду по лестнице.

Я останавливаюсь на галерее второго этажа, обхватываю руками крепкую дубовую балюстраду и смотрю вниз, в вестибюль, на мужчин во фраках и женщин в драгоценностях, которые собираются вокруг пальм, стоящих в горшках, а официанты в ливреях ходят вокруг них с подносами шампанского. Я задаюсь вопросом, в каком-то отдалённом, сомнительном смысле, а достаточно ли высоко падение, чтобы убить.

Вздохнув, я поворачиваюсь и направляюсь к лестнице. Родители ждут меня внизу, вместе с Лоном и его родителями.

— О, дорогая, — зовёт мама. — Смотри, кого мы нашли.

— …ужасно боится лифтов, знаете ли, — подслушиваю я, как отец объясняет мистеру и миссис вон Ойршот.

Лон предлагает мне свою руку.

— Может, нам войти?

Я кладу руку на его и улыбаюсь, хотя на самом деле ничего не говорю, опасаясь, что слова «Зачем? Чтобы ты наскучил мне ещё больше своими невыносимыми историями?» слетят с моего языка.

Столовая, которая была впечатляющей в середине дня, выглядит ещё более впечатляюще при полном свете электрических ламп. Панели из красного дерева на стенах впитывают янтарное сияние, которое становится ещё теплее из-за темноты, сгущающейся за окнами. Столы застланы такими белоснежными скатертями, что напоминают мне свежий филадельфийский снег. Струнный квартет стоит на одном из балконов, выходящих в зал, и играет нам «Грёзы» Дебюсси.

Лон взял на себя смелость забронировать один общий стол для наших двух семей на всё лето, гарантируя, что я никогда не смогу поужинать без него. Это крайне неприятный сюрприз, хотя, полагаю, со временем мне придётся привыкнуть делить с ним каждую трапезу.

Всё идет так хорошо, как и следовало ожидать — еда, по крайней мере, вкусная, и я могу притворяться, что интересуюсь в политиканстве моего будущего тестя с лучшими из них, до тех пор, пока внезапно всё перестаёт быть таковым.

Я горжусь своей способностью никогда не показывать своих истинных эмоций, никогда не выставлять, насколько невыносимо скучна или самонадеянна моя нынешняя компания, но сегодня их высокомерие и жестокое остроумие душат меня. Вся комната кажется душной, до краёв заполненной мужчинами и женщинами, поглощёнными своим богатством и властью. Они смеются, хихикают и судят обо всём и обо всех так, что сами себе кажутся безупречными. Мне стыдно признаться, что когда-то это был мой мир, что я оказалась такой же самонадеянной и влиятельной, как и многие из них, хотя я никогда по-настоящему не делала ничего примечательного в своей жизни.