Хранитель пограничной крепости (СИ) - Голотвина Ольга (книги без регистрации TXT) 📗
Но исходящая от него угроза, как хитрый старый зверь, редко выползала из своей берлоги – из древнего замка, затерянного в непролазных дебрях Недоброго леса.
Спроси в Грайане любого Сына Клана, кто такой Джилине́р Холодный Блеск. Высокородный господин пороется в памяти и ответит неуверенно:
«Есть такой в Клане Ворона... в Ветви Черного Пера. Живет отшельником, в столицу не выбирается... кажется, последний в своей Ветви... Да не помню я, узнай у кого-нибудь из Воронов!»
Вот и все. Даже лес Недобрым назван не из-за темной славы замка, а из-за того, что лет двести назад там разбойники пошаливали, да теперь и они почти что все вывелись.
И мало кто знает, что живет в этом замке маг, равного которому нет ни в Грайане, ни в Силуране, ни в Нарраба́не... вот за Ксуранг поручиться нельзя, да за земли дальние, новооткрытые, за морями лежащие...
Джилинер надменно улыбнулся своему изображению, провел пальцами по массивной резной раме.
Хорошее зеркало! Не отшлифованная серебряная пластина, какими пользовались в старину и какие по сей день украшают большинство богатых домов. Нет, дорогое, стеклянное, покрытое составом, секрет которого пуще жизни своей хранят ремесленники Ваасмира.
Странная доля выпала этому зеркалу. Никогда ни одна женщина не поправляла перед ним кружева у лифа, не возвращала в прическу выбившуюся прядь волос, спокойно-оценивающим взглядом измеряя свою красоту. Никогда не вплывали в него краешком поцелуи и объятия в глубине комнаты, никогда не прыгали перед ним детишки, стараясь скорчить рожицу посмешнее и счастливо визжа...
Зато видело оно много такого, чего обычно зеркалам отражать не приходится: бушующие морские волны, сходящиеся в сражении корабли, тайные переговоры королей, убийства из-за угла, казни на площадях, битвы среди зеленых холмов, пытки в темных казематах... А еще показывало зеркало много вещей и событий столь страшных и непонятных, что, будь у него душа, съежилась бы эта душа от ужаса, легкими бликами затрепетала бы на светлой поверхности стекла.
А сейчас прикидывалось оно обычным зеркалом и благонравно отражало впалые щеки, широко поставленные светлые глаза, прямой нос, поднятую к виску руку с агатовым перстнем, бархатный камзол, черный с белой вышивкой...
Скрипнула дверь. Джилинер не обернулся, не оторвал глаз от зеркальной глуби, где возник низенький человечек в холщовых штанах и рубахе с небрежно завязанным воротом. Засученные по локоть рукава открывали руки – длинные, тощие, перевитые тугими веревками жил, с узловатыми пальцами. Страшные руки. Люди невольно отводили от них взгляд.
В остальном же вошедший был весьма невзрачным человечком, белесым, как комок паутины.
Тщательно прикрыв за собой дверь, прошел он через комнату и опустился на колени перед хозяином.
– Господин приказал мне явиться...
Если в первый миг знакомства людям казалось, что прозвище Шайса – Змея – совсем не подходит коротышке, то с первым же его словом их недоумение исчезало. У человечка было что-то неладно с горлом, слова стелились по полу и с шипением расползались по темным углам.
Джилинер отвел взгляд от зеркала.
– Встань. Будешь вести записи... Нет, пергамент не трогай, бумагу тоже. Ты в спешке сажаешь много ошибок. Возьми восковую дощечку, потом не спеша перепишешь.
Шайса возился у полки с письменными принадлежностями. Хозяин настороженно смотрел ему в спину: Ворону показалось, что взгляд слуги был ускользающим, смущенным, не было в нем привычной ясности.
Шайса положил на резной столик навощенную деревянную дощечку, острую палочку, подвинул низкий табурет так, чтобы видеть и хозяина, и зеркало.
– Подожди, – мягко остановил его Джилинер. – Сначала хочу убедиться, что ты предан мне по-прежнему. Недоверие – это сорняк, который надо выпалывать сразу, иначе он пустит длинные и прочные корни.
Наемник коротким тревожным движением обернулся к хозяину, хотел что-то сказать, но передумал, плотно стиснул губы и, подойдя к креслу, вновь опустился на колени.
Джилинер приложил ладони к его вискам и прикрыл глаза. Зажмурился и Шайса, резко побледнев и опершись ладонями о ковер, чтобы не рухнуть на пол. Испытание верности было мучительным и для хозяина, и для его слуги.
Ворон крепко закусил губу, когда в его сознание хлынуло то, что скопилось в темной и грязной душе Шайсы.
К своему огромному сожалению, маг не умел читать чужие мысли, хотя этим даром обладал Первый Ворон, его предок. Зато Джилинер безошибочно воспринимал эмоции собеседника, а иногда и улавливал возникающие в чужом сознании образы.
Вот и сейчас... Утомленно откинувшись на спинку кресла, Ворон с брезгливым сочувствием взглянул на покрытое бисеринками пота, искаженное гримасой лицо слуги.
– Что, опять? – негромко спросил он.
Шайса открыл глаза и облегченно, со свистом вздохнул. Пытка кончилась. Осталось лишь легкое чувство вины перед хозяином, которого доверенный слуга боялся куда меньше, чем все другие обитатели замка.
– Пусть господин простит меня. Конечно, я заплачу за эту девку. Или куплю вместо нее другую рабыню.
– Дело не в ней, Шайса. Ведь это будет продолжаться и дальше...
– Я... я сдерживался как мог, господин. У меня не было женщины с конца Хмурого месяца.
– Да? Про ту, осеннюю, ты мне не рассказывал.
– Не хотел отвлекать хозяина своими мелкими заботами, ведь Ворон тогда создавал Малый Шар. Разве стал бы он слушать про какую-то бродячую певичку, что забрела в замок?
– Ты прав, я тебя и на глаза бы тогда не допустил. Значит, вчерашняя рабыня уже... шестая, да?
– Седьмая, господин... И за что мне такое наказание? – В сиплом голосе слышалась неподдельная боль. – Почему я, именно я, из всех мужчин на свете, приглянулся Хозяйке Зла? Почему она так хочет спать со мной? Ведь я не лучше других, а вот поди ж ты... Преследует меня, в разных обличьях предстает, подлая такая! А вчерашняя рабыня... я ж ее каждый день на кухне видел! Думаю, девка как девка... ну, взял ее в постель. Сначала-то все хорошо было, а потом гляжу – лежит подо мной Серая Старуха, беззубым ртом ухмыляется! Опять, гадина, провела меня! От злобы глаза кровью заволокло, стиснул я ее горло...
Шайса замолчал, свистящими толчками вдыхая и выдыхая воздух.
Хозяин наклонился к нему, испытывая жалость и искреннее желание помочь – а эти чувства были в душе Ворона случайными и редкими гостями.
– Шайса, змей ты мой ручной... ты же болен, понимаешь? И воздержание не идет тебе на пользу. Чем дольше живешь без женщины, тем сильнее в тебе болезнь. Однажды не выдержишь, снова свернешь шею безобидной девке, приняв ее за Тысячеликую. Послушай меня, возьми себе послушную и ласковую бабенку.
Шайса яростно замотал головой и оскалился.
– Нет, господин! Хозяйка Зла – она коварная. Опять меня обманет... Я уж лучше совсем без баб.
– Ну, как хочешь, – бросил Джилинер привычно скучающим голосом. Мимолетный проблеск доброты умер, в сердце Ворона вернулось презрительное равнодушие ко всему, что не связано было с магией и с его собственными великими планами. – Ты все приготовил для записи?
– Да, господин, – откликнулся Шайса тоном ребенка, прощенного за шалость.
– Принеси Большой Шар. Покрывало не снимай, я сам...
Перед хозяином встал серебряный треножник, накрытый тяжелой черной тканью. Ворон снял ткань бережно и нежно, словно одеяло со спящей возлюбленной, – и комната озарилась серебряным блеском.
Свет сочился из большого, с человеческую голову, стеклянного шара. Мерцание колыхалось и переливалось, то угасая, то ярко вспыхивая.
Джилинер положил руки на шар – и сияние померкло, словно ладони мага впитали в себя свет. Шар стал мутно-сиреневым, точно наполненным густой жидкостью.
Поверх шара Ворон взглянул в зеркало, с которого таинственная сила уже смывала изображение комнаты, освещенной свечами, водяных часов, резного столика... Последними исчезли, утонули в зеркальной глуби два сосредоточенных лица с жесткими глазами.
