Лиса в курятнике (СИ) - Демина Карина (книги бесплатно без txt) 📗
И письма сохранились?
Естественно.
Передать?
Если уж надо, то передаст, однако в них навряд ли что полезное сыщется. Там одни девичьи благоглупости. Наряды, сплетни... о чем? Да обо всем... она девчонка... была... и писала, чего услышит. В голове-то пока ветер, пустота...
Романы?
Ох, чуяло материнское сердце неладное. Так-то она прямо ничего не писала. Но вот... чуяло, иначе не скажешь. Прежде-то письма приходили пространные такие, то про одно зацепится, то про другое. А тут стало, мол, все прекрасно и точка... только в последнем обмолвилась, что в скором времени порадует нас удивительной новостью.
Какой?
Да известно какой... Белена Макаравна уж приданое перебирать принялась. Мысленно, само собой... нет, не опасалась, что дочь ее свяжется с неподходящим человеком или себя уронит. Хорошо она воспитана, с уважением и разумением. А что до неподходящего, то на любого управу найти можно, если не глянется.
Кто?
Нет, знать не знает... подруженьки? Да вот как-то... не вышло. Характер у Фенечки был такой, не дюже общительный. У нее-то и дома приятельниц одна-две, не того она норову, чтобы слегку знакомства заводить. И нет, никого она не упоминала, разве что вскользь... в письмах сыщется.
Обязательно.
- И... - Белена Макаровна сжала кулачки. - Вы полагаете, что он ее?
- Мы... будем искать, - расплывчато пообещал Димитрий.
И когда найдут, - а в том, что найдут сего красавца всенепременнейше, - он самолично за клещи возьмется...
...у Лизаветы каким-то чудом, не иначе, удалось не уснуть. Хотя... отчего чудом, благодарить следовало Таровицкую с ее булавкой, которая впивалась в руку, стоило Лизавете чуть смежить веки. Короткая боль избавляла от наваждения.
Лизавета вздрагивала.
И пыталась слушать.
Про приюты... про дома призрения, даже про тюремный госпиталь, пребывавший в состоянии удручающем, что, конечно, было следствием совершенно недостаточного финансирования. Про финансирование Марфа Залесская, походившая на премиленькую фарфоровую куколку, говорила бойко, с душой.
...доклады шли и шли.
И Снежка рассказывала про старый храм, где души держат взаперти. Авдотья же, - вот, стало быть, с кем она в пару попала, - бойко перечисляла что-то там про историческую ценность и реставрацию, которую надобно проводить, но только при условии, что церковь сама поучаствует в сем спасительном деле.
...она говорила и про кладбищенскую ограду.
...и про силу, которой земля пропиталась. И про люд темный...
А потом наступила их очередь. И княжна Одовецкая поднялась, протянув узкую ладонь извечной своей сопернице, а та помощь приняла. И Лизавета встала, чувствуя, что ноги занемели и не только они.
Духота стала невыносимой.
Во рту пересохло.
И... кажется, она забыла, о чем говорить надобно. А Императрица, знай, смотрит. И улыбается этак, задумчиво, с печалью... чего смотрит? Чего в Лизавете интересного?
Она стиснула кулачки так, что ногти впились в кожу. Наносное... быть не может, чтобы это было просто от усталости. И значит, проверяют... она повернулась, чтобы видеть и фрейлин с императрицей, и девиц, многие из которых откровенно дремали, иные и забывшись. Вот кто-то уронил голову на руки, кто-то и похрапывал, тоненько, задорно... стекала ниточка слюны из приоткрытого рта.
И это было неприятно.
Лизавета моргнула.
Не думать о них...
Одовецкая докладывала спокойно, с видом таким, будто бы не в первый раз ей выступать пред аудиторией высокой. И говорила она складно, и Лизавета даже позавидовала: в собственных силах она была куда как менее уверена.
...вот и Таровицкая речь подхватила. А Лизавета ощутила теплое прикосновение. И уверенность с ним... она вдруг успокоилась, разом отбросила лишнее и... ведь репетировала же?
Репетировала.
А потому сумеет...
Всего-то надо, что рассказать о людях...
- ...всего триста пятьдесят человек, среди которых мужчин лишь семеро, что создает... - свой голос она слышала будто бы со стороны. А вот спроецировать снимок на поверхность получилось весьма легко. И более того, стоило тому задрожать, как нить подхватила Таровицкая, щедро напоив заклятье огненною силой. - Эти женщины привычны ко многому... они умеют трудиться и труд ценят...
Говорить стало легко.
Просто глядеть надо не на императрицу, но на снимки. Вот давешний их помощник, оседлавший гнилое тележье колесо. И смотрит он на Лизавету этак, со снисходительным прищуром: мол, знаю, что на самом деле тебе, может, безразличны все наши заботы, но и чего сделаешь, все примем, люди не гродные...
- ...предложить альтернативу. Кто захочет, поможем обустроиться в городе. Детей постарше...
...три девочки, чумазые донельзя, жмутся друг к другу, что воробышки. Только глаза поблескивают ярко...
- ...однако для многих городская жизнь покажется чересчур уж иной. Они не привыкли отдаляться от земли...
...две женщины делят хлеб, вынимая из корзины, ломая и рассовывая куски в протянутые руки. Рук множество, одинаково грязных, смуглых и почему-то от вида их на глаза наворачиваются слезы.
- ...поэтому мы сочли возможным предложить им иной вариант, связанный с переселением. Он будет выгоден и для них, и для принимающей стороны, что...
Темное дерево.
Мертвое поле... больше не мертвое, но теперь Лизавета знает: земля больше не позволит поставить здесь дома или иную какую тяжесть. Слишком близко подошли воды к поверхности, слишком жива в мире обида давешняя, а значит скоро прорвется она ледяными ключами, подтопит пустырь, смывая всякую память о творениях человеческих.
Она вдруг поняла, что слова иссякли.
И последний снимок, с девчушкой, которая сидела босая, с побитыми исцарапанными ногами, одетая лишь в материну косынку, но при том счастливая несказанно - в руках она держала половину пышной булки. И жмурилась.
И щурилась.
И улыбалась щербато...
Наверное, это не то, что следует показывать императрице, однако...
- Молодец, - шепнул кто-то.
Одовецкая?
Таровицкая? И чего ругаются... Лизавета подавила вздох. Жить надо мирно.
Она вернулась и присела на диванчик, показавшийся вдруг неоправданно жестким. Зато колоть себя больше надобности не было, сонливость, еще недавно мучившая, сгинула.
Зазвенел колокольчик.
А Ее императорское Величество поднялись, и тут же все пришло в движение. Зашелестели юбки, закружились веера в умелых ручках, поднимались фрейлины, до того сидевшие неподвижно, будто и не живые вовсе. Спешили расправить складки на юбках статс-дамы, и лишь гофмейстрины по-прежнему хмуро наблюдали за девицами, которые вставать не спешили.
То есть те, что бодрствовали, встали, само собою, а вот иные...
И вновь колокольчик.
И даже удар гонга, хотя в покоях императрицы гонга Лизавета не приметила. И вот уже сонные, разморенные девушки крутятся, вертятся... позевывают, неловко прикрывая зевки, кто веером, а кто по-простому, ладонью.
- Я рада, - заговорила императрица, и все смолкли разом, - что все вы подошли к заданию с должной старательностью...
Ее речь текла, что вода по камням.
- ...мое решение вам сообщат, - закончили Ее императорское Величество, и девы присели, на сей раз одновременно. - А пока... думаю, Анна Павловна с превеликим удовольствием ответит на все ваши вопросы, если, конечно, они имеются...
Императрица покинула кабинет, и свита удалилась с нею, кроме несчастной Анны Павловны, которую окружили девицы. И небось, у каждой имелся найважнейший вопрос.
- Идем, - дернула Лизавету Одовецкая. - Или тоже хочешь... показаться?
- В каком смысле?
Головная боль возвращалась, тягучая, выматывающая. И, наверное, будет неплохо прилечь, отдохнуть хоть бы с четверть часа.
- В обыкновенном. Или думаешь, что у них действительно что-то важное? Может, у кого-то и есть, но сомневаюсь, - Таровицкая заколола волшебную булавку в воротник.
