Вся правда о нас - Фрай Макс (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Но, к моему удивлению, он не стал ни о чём расспрашивать. Наоборот, сказал:
«Никому не собирался это говорить, но тебе всё-таки расскажу. Несколько дней назад я был у Правдивого Пророка».
Дырку над ним в небе. И этот туда же.
«И он сказал мне совершенно неожиданную вещь, — продолжил Кофа. — Примерно так: вот это ощущение, которое ты сейчас испытываешь, и есть то самое счастье, о котором ты столько слышал от других людей. И никогда не понимал, о чём они толкуют».
«Ни хрена себе», — откликнулся я.
Надо же хоть что-то сказать в ответ на такое признание.
«Примерно так же и я подумал, — согласился Кофа. И после долгой паузы, когда я уже начал подозревать, что он просто, не прощаясь, прекратил разговор, добавил: — Я думаю, Хонна прав. Очень любезно с его стороны было сообщить мне эту новость. Я же действительно мог бы не догадаться».
Я молчал, совершенно потрясённый услышанным. Даже не знаю, что меня больше удивило: тот факт, что Кофа никогда прежде не был счастлив, или что сделался счастливым теперь, или всё-таки, что он мне об этом рассказал. Пожалуй, третье. Не тот человек сэр Кофа Йох, чтобы ждать от него столь обескураживающей откровенности.
Но не спрашивать же: «А зачем вы мне всё это говорите?» Тем более, что и так, в общем, ясно, зачем.
«Всё, что с нами однажды случилось, уже неотменяемо, — наконец сказал я. — И в этом смысле всякая минута счастья — навсегда. Правда до сих пор я не видел ни одного человека, которому от этого стало бы легче в тот момент, когда…»
«Ну, всё это и так понятно, — перебил меня Кофа. — Ты учти, я вовсе не пытаюсь тебя растрогать. Просто попробовал объяснить, почему так мало и неохотно помогал тебе в этом деле».
«А на самом деле, и не надо было, — ответил я. — То есть, вот в этом конкретном случае — не надо. Всё к лучшему. Теперь понятно, что это так».
И ускорил шаг. До Сияющей улицы отсюда не близко. А Тёмным путём я туда вряд ли сейчас доберусь. Слишком велико внутреннее сопротивление. Я себя знаю, лучше не рисковать.
Я очень не хотел идти на Сияющую улицу. И, тем более, заходить в «Свет Саллари». И видеть никого, кроме Ди не хотел. Почти всерьёз опасался, что гостеприимные урдерцы могут разом исчезнуть от одного взгляда человека, знающего, откуда они тут взялись. Что, конечно, вряд ли. А всё-таки ну его к чёрту, лучше не проверять.
Моё нежелание соваться в трактир было столь велико, что Дигоран Ари Турбон сам вышел мне навстречу. Я столкнулся с ним в арке, ведущей во двор, и обрадовался, что так отлично совпало. Добрый знак.
— Хороший вечер, сэр Макс, — безмятежно сказал Ди. — Вы удивительно вовремя. Нам с Ларичкой как раз удалось уговорить Кадди снова сварить ваш любимый сливочный суп из не-муяги. Он очень не любит часто повторяться, но повару следует учитывать интересы клиентов. Хвала свету зримому, мы сумели его убедить.
Ди, надо сказать, отлично держался, даже лицом больше не белел. И не краснел, за что ему отдельный низкий поклон. Впрочем, возможно, он просто уже не помнил, что мы с Нумминорихом заходили поутру? Магистры его разберут, как он вообще ориентируется в этом своём сновидении. Может быть, только для нас, бодрствующих наблюдателей, есть какой-то непрерывный сюжет, а для него — отдельные фрагменты, связанные друг с другом лишь списком постоянных действующих лиц. Или даже только безграничной любовью, с которой он смотрит на своих домашних.
Ради неё одной имело смысл длить и длить его сон.
— Отличная новость, — сказал я. — Только суп мне сейчас не светит. Времени нет совсем. Даже заходить не буду.
Ди кивнул, как будто заранее ждал такого ответа. И виновато развёл руками — дескать, я делаю, что могу. Но безмятежности, хвала Магистрам, не утратил.
— Вы мне доверяете? — спросил я.
Он снова кивнул. На этот раз очень страстно. Как будто хотел вложить в этот кивок гораздо больше, чем мог. Словно за его готовностью доверять стояла наша многолетняя дружба, многократно проверенная делом, а не несколько ни к чему не обязывающих разговоров за столом и одна совместная поездка в Новый Город с пронзительно орущей синей птицей на заднем сидении амобилера.
— Я играл с вами в Злик-и-злак, — сказал Дигоран Ари Турбон. — В игре человека сразу видно. С тех пор я твёрдо знаю, что не хотел бы вас полюбить — это было бы абсурдно, всё равно, что пытаться привязать верёвкой к ноге морскую волну. Зато доверить вам я готов всё что угодно — хоть кошелёк, хоть тайну, хоть саму жизнь.
Интересная должно быть у меня манера игры. Но хорошо, что он сделал именно такие выводы. Даже не знаю, как бы я сейчас выкручивался, если бы оказалось наоборот.
— Мне нужно получить от вас согласие на вмешательство в вашу жизнь, — сказал я. — Не могу объяснить, зачем мне оно, и почему всё так сложилось. Только пообещать, что буду действовать в ваших интересах — как я их себе представляю. Не посоветовавшись ни с вами, ни с вашими близкими, вообще ни с кем.
— Может быть, это и к лучшему, — откликнулся Ди. — Я в последнее время сам не свой. Счастлив, как никогда прежде, словно новое сердце выросло. И одновременно чувствую, что-то пошло не так. Наверное, с того дня, когда ярмарочный предсказатель вместо доброго напутствия достал из рукава мой нож — тот, который я с утра оставил дома, на кухне — и вручил его мне со словами: «Другой правды о тебе пока нет, но глядишь, однажды появится, если очень повезёт». Зачем я вообще к нему пошёл? Сам до сих пор толком не знаю. Услышал на рынке, что в Мире объявился такой удивительный человек, который знает обо всех правду и готов сказать её каждому, кто придёт. Часто думал: «Интересно, а что бы он сказал мне?» — и однажды ноги как-то сами собой привели меня в его палатку.
В палатку! Которая стоит на ярмарке в Нумбане, в нескольких сотнях миль отсюда. Это у нас теперь называется «ноги привели». Хороши ноги, что тут скажешь.
— Лучше бы я к нему не ходил, — заключил Ди. — С тех пор у меня два одинаковых ножа и тяжкий камень на душе. Хорошо, если вы сможете его убрать. Но если не получится, я не буду в обиде. Поступайте, как считаете нужным. А хотите, я напишу расписку, что согласен с любым вашим решением? Я нынче как раз полдня учился писать на этих ваших табличках. Такое удивительное чудо! Я раньше и мечтать не мог…
Я чуть было не рассмеялся от неожиданности. Расписку, мне! С другой стороны, почему бы и нет. Если сам предложил, пусть пишет. Будем считать, расписка — это такой волшебный амулет. Помогает от чувства бессилия, запоздалых сомнений, тяжкого груза вины и вообще от всего.
— А давайте, — сказал я.
И потом добрую четверть часа терпеливо ждал, пока Ди справится с самопишущей табличкой: «Ягоран ри Турбон доверю эрНяксу…», «Дигоран Аритурдвеярю руМаксу», «йадигоран Аритурбон доверя ю». Не досадовал на промедление, а сопереживал ему всем сердцем. Сам когда-то так же мучился с этими грешными табличками, да и до сих пор не то чтобы писарь-виртуоз. Хотя стало, конечно, полегче. Практика — великое дело. Иного способа совладать с собственной немощью нет.
Наконец я получил расписку, составленную почти безупречно, всего две незначительные ошибки: «Аритурбон» слитно и «макс» не с заглавной «М», а со строчной, но Ди их не заметил, а я не стал придираться. Всё равно Королевской Канцелярии мы этот документ предъявлять не будем, а чтобы положить во внутренний карман лоохи, верхний, левый, у самого сердца, сойдёт и так.
Потом Ди вернулся в свой трактир, а я пошёл по Сияющей улице, свернул в переулок Гвоздей и Грёз, практически добрался до Мокрой площади и только тогда почувствовал себя достаточно спокойным и сосредоточенным, чтобы шагнуть на окраину городка Саллари на побережье Великого Крайнего моря. И покурить наконец. Давно хотел, но твёрдо сказал себе: «Только на месте». Чтобы не увеличивать и так затянувшуюся паузу ещё на один перекур.
До последнего момента я почему-то был уверен, что симпатичная посол далёкой Чангайи нам наврала. Вернее, просто преувеличила степень заброшенности Саллари, потому что никогда прежде не бывала в городках, состоящих из, скажем, всего полусотни совсем небогатых домов. Вот и обозвала Саллари необитаемым пустырём. А на самом деле, в домах горят окна, в садах полощется на ветру бельё, люди ужинают, смеются, играют в Злик-и-злак, выходят на крыльцо, чтобы выкурить трубку — в общем, живут.
