Эринкаль (СИ) - Березенкова Евгения Георгиевна (книги онлайн .txt) 📗
Как ни странно, мой спутник все еще спал. Решив его не будить, я подкинул в костер несколько собранных по пути палок, прихватил котелок и вернулся к ручью, забрав чуть выше по течению. Воротившись назад, привесил котелок, предвкушая свежезаваренный чай, потом осмотрелся вокруг в поисках дел, которыми можно заняться и, не обнаружив оных, направился к ближайшей скале.
Как же я соскучился по родному пейзажу. Сейчас каждый камень, выступ, пещерка, да даже просто нора, вызывали у меня восхищение и внутренний подъем. Такое впечатление, словно сила подпитки, которой был лишен все это время, хлынула сплошным потоком, стремясь наверстать упущенное. В какой-то степени я был прав, сила действительно хлынула потоком. Вот только поступала она во вполне дозированном количестве, но мои отвыкшие за двадцать лет каналы, и возросшая благодаря «божественной милости» их проходимость, добавили свою лепту.
И теперь я почти постоянно испытываю опьянение от переизбытка энергии и головокружение от ее миграции внутри меня. Честно говоря, насколько бы я не был рад вернувшимся возможностям, но следить за каждым своим не только шагом, но и жестом — это уже слишком. И так вон спутник косится, как только меня ненароком в сторону поведет…
Путь на скалу не был долгим, но я специально растягивал удовольствие, устроив себе тренировку на выносливость. Чуть отпустив чувства, отчего скала стала расплываться и качаться перед глазами, я постепенно все ослаблял контроль, в итоге вообще зажмурившись, чтобы избавиться от постоянного кома в горле.
Камень очень податливый и теплый материал, особенно если тебя с ним связывает многовековая история. И еще, камень имеет отличную память. Он помнит и хорошее и плохое, не разделяя и не внося в воспоминания эмоциональную окраску, поскольку собственных чувств не может иметь по определению. Именно по этой причине камни так часто используются для всевозможных талисманов, кристаллов Каспи, хранения и передачи данных, как накопители (практически без потерь, кстати) и, просто, как охранные камни, при наложении определенных заклинаний. А этот камень помнил очень многое, и я впитывал его знания, без разбора, придет время, рассортирую, все подряд, заглатывал сведения. Мне нравилось чувство уверенности, постепенно заполняющее мечущееся сознание.
И лишь добравшись до вершины — плоской площадки примерно в метр диаметром, я по любимой привычке уселся, скрестив ноги, и открыл глаза. Про изумительные виды говорят настолько часто, что их описание уже давно приелось. Тем более, если это говорить тому, кто сам подобного не видел. А тот, кто видел, не потребует слов, начиная кивать воспоминаниям едва ли не раньше, чем рассказчик начнет повествование. Вот и я сейчас не буду описывать вид. Те, кто был в горах, и задерживался хоть раз на отвесном уступе, нависающем над кромкой моря (или океана), поймут все без слов. Достаточно сказать, что дыхание перехватило не на одну минуту.
Конечно, в чем-то виноват и ветер. В горах всегда ветер, тем более что мы на приличной высоте на самом берегу с открытой водой (с моря, как известно, всегда дуют ветра). Но самое главное это те воспоминания, которые проснулись от банального на первый взгляд действия — сидения на уступе.
Я вспоминал себя, и это не доставляло беспокойства. Внутри поселилась странная пустота, но не та пустота с болезненным натягиванием нервов, что бывает от потери близких или любимых, а совершенно иная, очищающая и уравновешивающая, дарящая покой и свободу. В общем, именно то, о чем я мечтал долгие двадцать лет. Я сейчас мог спокойно подумать о родителях, о том дне, когда их не стало. И пусть это произошло не на моих глазах, а вдали от дома. Но произошло ведь! Ведь была же боль! Было осознание потери, была тяжесть, легшая на плечи всем весом, а не постепенно, был ужас предстоящего… и были последовавшие события… Но сейчас я мог думать о них абстрагируясь от много, словно выпустив часть жизни, которую не забыл, нет, а просто переложил в другой ящик памяти, туда, куда бывает за всю жизнь залазят один раз и то при необходимости.
— Эрин, дорогой!
— Да, мама? — Я перевесился через перила обычной винтовой лестницы, ведущей на чердак.
— Ты опять залез на чердак! Я ведь просила тебя этого не делать! Папа очень зли… ээээ… расстраивается, когда ты читаешь эти «отвратительные» книги.
На некоторые оговорки и откровенно ехидно произнесенное слово, я не обратил ровным счетом никакого внимания, поскольку смотрел в смеющиеся глаза матери. Она то, как раз, была на моей стороне, но у всех стен, даже если они каменные во дворце Альварена, есть уши, что доказано, и не однократно. Покивав для приличия и соврав погромче, что я совсем даже не из-за книг, а просто забрать с кладовки старую шкатулку, которую хотел подарить Герии, дочке папиного друга герцога, мы с мамой остались довольны друг другом и разошлись в разные стороны. Собственно, как всегда…
Книги, которые в связи с их тематикой, приходилось прятать ото всех, я хранил в недавно найденном тайнике на чердаке. На самом деле, тайник этот был скорее семейным достоянием, чем моим личным, но тот дух, который мне его показал, дал честное приведенческое, что никому больше о нем не скажет, разве что далеким потомкам. Я ему, разумеется, поверил, духи врать просто не способны… или я так предполагаю…
Замерев на месте от этой мысли, я некоторое время нерешительно пожевал губу, но все же, путь продолжил. Если не здесь, то где? Другого более-менее безопасного места у меня просто нет. Ладно, если даже и захочет рассказать, отец его точно слушать не станет, тут же позовет магов, чтобы упокоили. Мой отец и, правда, очень хороший. И это совсем не предвзятое мнение единственного сына, просто так оно и есть, спросите у любого. Но еще лучше, чем является отцом, он занимается страной. Остановите любого на улице и спросите, насколько хорош их Повелитель, и они на духу, без утайки, признаются, что лучше быть просто не может.
Повелитель Алинкаль Раэдариэль Кэльваран был рожден, чтобы править, для него в правлении и была жизнь. А мы с мамой всегда занимали второстепенное место, являясь скорее непременным приложением — продолжением рода. Наверное, именно поэтому отец не отказался от мамы и не женился повторно (закон позволял подобные действия), когда выяснилось, что детей у нее больше не будет. У него на это не было времени, а совсем даже не любовь остановила. Но тратить драгоценные часы на ненужные ухаживания, свадьбу и лишние хлопоты по воспроизводству? Нет, есть один Наследник, и вполне достаточно!
Я все это понял примерно на пятьдесят пятом году жизни, то есть лет в десять по-человечески, но подданные были лишены возможности понять и искренне верили в Великую любовь их обожаемого Повелителя. Самому Повелителю было глубоко наплевать на суждения его подданных, если они не касались правления как такового, а маме так даже нравилось, поскольку она не чувствовала себя униженной и оскорбленной. И потом, на мой детский взгляд, мама продолжала любить отца, пусть и после работы, но она занимала в его сердце место. Примерно тогда же я понял и то, что обида на отца в моей душе постепенно перерастает в неприятие проводимой им политики. Внутри страны отец правил идеально, водил знакомства с соседями, считая каждого из них другом и товарищем, но его полная уверенность, что даже новый Император соседней Империи не посмеет напасть на Кэльвию, в силу ее былой военной славы, это… утопия какая-то!
Я много раз начинал с ним разговор, много раз он обрывал меня на полуслове, ссылаясь на малолетство, и даже предпринятая мною в сопровождении делегации поездка в Империю с полным отчетом не принесла результатов. И вот сейчас, когда мне идет семьдесят четвертый год, а обострение отношений на границе становится все ощутимее, я, наконец, почувствовал, что пришло время действовать. Облазил всю отцовскую библиотеку, включая и закрытую секцию, нашел книги по военному делу и даже (об этом не знает даже мама), свел знакомство с одним из старейшин, еще при моем деде, в его далекой молодости, занимавшем военный пост генерала.
