Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка (мир книг TXT, FB2) 📗
К тому времени когда они прервались на обед, у Робина началась мучительная, пульсирующая головная боль. Он не мог больше ни минуты находиться в обществе мистера Бейлиса. Даже ужин, который подали в Английской фактории, не принес облегчения: мистер Бейлис все время перечислял глупые претензии таможенников, причем излагал это так, будто постоянно отвешивает китайцам словесные пощечины. Рами, Виктуар и Летти выглядели смущенными. Робин почти не разговаривал. Он доел ужин, на этот раз более сносное, хотя и безвкусное блюдо из говядины с рисом, после чего объявил, что идет гулять.
– Куда вы собрались? – поинтересовался мистер Бейлис.
– Хочу посмотреть город. – Раздражение придало Робину смелости. – Мы ведь закончили на сегодня?
– Иностранцам не разрешено выходить в город, – сказал мистер Бейлис.
– Я не иностранец. Я здесь родился.
Мистеру Бейлису нечего было возразить. Робин принял его молчание за согласие. Он схватил сюртук и зашагал к двери.
Рами поспешил за ним.
– Можно с тобой?
«Конечно», – чуть не сказал Робин, но задумался.
– Не уверен, что тебе разрешено.
Робин заметил, что Виктуар и Летти смотрят на них. Летти хотела встать, но Виктуар положила руку ей на плечо.
– Все будет хорошо, – сказал Рами, надевая сюртук. – Я же с тобой.
Они вышли через парадную дверь и миновали все тринадцать факторий. Когда они вышли из иностранного анклава в кантонские пригороды, никто их не остановил; никто не схватил за руки и не потребовал вернуться туда, где им место. Даже лицо Рами не вызывало никаких комментариев; индийские ласкары были обычным явлением в Кантоне и привлекали меньше внимания, чем белые иностранцы. Как ни странно, положение в Англии было полной противоположностью.
Робин шел по улицам Кантона наугад. Он не знал, что ищет. Знакомые по детству места? Достопримечательности? У него не было цели; не было места, которое могло бы вызвать бурю эмоций. Он просто ощущал потребность обойти как можно больше до захода солнца.
– Ты чувствуешь себя здесь как дома? – спросил Рами, будто танцуя на цыпочках.
– Ни в малейшей степени, – ответил Робин. Он был в смятении. – Здесь… Даже не знаю, как это описать.
Кантон разительно отличался от того города, каким Робин его помнил. Строительство в порту, которое велось с незапамятных времен, вылилось в комплекс новых зданий – склады, конторы компаний, гостиницы, рестораны и чайные. Но чего еще он ожидал? Кантон всегда был изменчивым, динамичным городом, впитывающим все, что приносит море, и переваривающим все это в особый сплав. Как Робин мог предположить, что город будет держаться за прошлое?
И все же эта трансформация выглядела предательством. Как будто город закрыл все пути домой.
– Где ты раньше жил? – спросил Рами все таким же мягким, осторожным тоном, как будто Робин был сосудом с эмоциями, угрожающими выплеснуться.
– В районе трущоб. – Робин огляделся. – Думаю, недалеко отсюда.
– Хочешь туда сходить?
Робин представил тот сухой, душный дом, вонь поноса и разлагающихся тел. Ему ни за что на свете не хотелось туда возвращаться. Но не взглянуть на старый дом казалось немыслимым.
– Не знаю, сумею ли найти дом. Но можно попытаться.
В конце концов Робин нашел дорогу к старому дому – не по улицам, которые теперь стали совершенно незнакомыми, он просто шел и шел, пока дистанция между портом, рекой и заходящим солнцем не стала казаться подходящей. Да, именно здесь должен стоять его дом: он помнил изгиб набережной у реки, а также стоянку рикш на противоположном берегу.
– Это он? – спросил Рами. – Здесь везде только магазины.
Улица совершенно не была похожа на прежнюю. Дом его семьи исчез с лица планеты. Робин даже не мог сказать, в каком месте находился фундамент – возможно, под чайной перед ними, или под конторой слева, или под богато украшенной лавкой в конце улицы, где на вывеске было написано ярко-красной краской: хуа янь гуань. Курильня. Опиумный притон.
Робин зашагал к нему.
– Ты куда? – Рами поспешил за ним. – Что это?
– То место, куда стекается опиум. Сюда приходят его курить.
Робина вдруг охватило нестерпимое любопытство. Его взгляд метался по витрине, пытаясь запомнить каждую деталь: большие бумажные фонари, лаковую отделку, манящих с витрины девушек с накрашенными лицами и в длинных юбках. Когда он приблизился, они заулыбались, протягивая руки, как танцовщицы.
– Здравствуйте, господин, – защебетали они на кантонском. – Не хотите ли зайти и развлечься?
– Боже милосердный! – воскликнул Рами. – Идем отсюда.
– Погоди. – Робина тянуло к витрине какое-то яростное, извращенное желание понять, такое же нездоровое желание, как бередить рану, просто чтобы узнать, как сильно она может болеть. – Я лишь хочу взглянуть.
Запах внутри ударил в нос, как будто Робин наткнулся на стену. Липкий и сладкий, и отталкивающий, и манящий одновременно.
– Добро пожаловать, господин. – Появившаяся откуда ни возьмись хозяйка заведения взяла Робина под руку. – Вы в первый раз?
– Я не…
Робин не смог вымолвить ни слова. Он понимал кантонский, но разучился на нем говорить.
– Хотите попробовать? – Девушка протянула ему же заж- женную трубку. В чаше алел горящий опиум, над ним поднималась тонкая струйка дыма. – Первый раз за счет заведения, господин.
– Что она говорит? – спросил Рами. – Не трогай это, Птах.
– Посмотрите, как это приятно. – Девушка обвела рукой комнату. – Неужели вы не хотите попробовать?
Притон был заполнен людьми. Поначалу Робин не заметил их в темноте, но теперь увидел по меньшей мере с десяток полуодетых курильщиков опиума, растянувшихся на низких лежанках. Некоторые ласкали девушек, сидящих у них на коленях, некоторые вяло играли в карты, а другие лежали в оцепенении, с приоткрытым ртом и полузакрытыми глазами, уставившись в пространство.
«Твой дядя не мог держаться подальше от опиумных притонов». При виде этого места в голове всплыли слова, произнесенные голосом матери, которые он не вспоминал лет десять, эти слова она повторяла ему все детство. «Мы были богатыми, милый. И посмотри, в кого мы превратились».
Робин думал о матери, как она с горечью вспоминала сад, за которым ухаживала, и платья, которые носила до того, как его дядя растранжирил состояние семьи в опиумных притонах, подобных этому. Робин представлял свою мать молодой и отчаявшейся, готовой на все ради иностранца, который обещал ей деньги, использовал и надругался над ней, оставив ее с английской служанкой и непонятным приказом воспитывать их ребенка, ее ребенка, на языке, которого она сама не знала. Робин родился в результате выбора, сделанного из-за нищеты, а нищета произошла из такого притона.
– Одну затяжку, господин?
Прежде чем он успел осознать, что происходит, трубка оказалась у него во рту, он вдохнул, и девушка улыбнулась шире, говоря что-то, чего Робин не понял, и все вокруг стало таким сладким и туманным, прекрасным и ужасным одновременно. Он закашлялся и снова глубоко вдохнул – он должен был понять, насколько привлекателен этот наркотик, почему ради него можно пожертвовать всем.
Рами схватил его за руку.
– Так. Хватит, пошли отсюда.
Они быстро прошли обратно через весь город, на этот раз дорогу выбирал Рами. Робин не произнес ни слова. Он не знал, как сильно повлияли на него несколько затяжек опиума, может быть, он лишь воображал симптомы. Как-то раз из любопытства он полистал книгу Де Кинси «Исповедь англичанина, употребляющего опиум», в которой эффект от опиума описывался как «придающий спокойствие, уравновешенность и самообладание» и «расширяющий сердце». Но Робин ничего такого не ощущал. Единственное, что он мог сказать о себе сейчас, – это что чувствует себя не в своей тарелке: его слегка подташнивало, голова плыла, сердце билось слишком быстро, а ноги двигались слишком медленно.
– Как ты себя чувствуешь? – через некоторое время спросил Рами.
– Как будто тону, – признался Робин.
