Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его (СИ) - Смирнов Владимир (читать книги без сокращений txt) 📗
В трактире выбрал дальний столик, уселся лицом к входу, натянул капюшон поглубже, молча ждал, пока мальчишка переговорит с заспанным тощим хозяином. Тот смотрел на раннего гостя, зевал, безучастно пожал плечами, попросил подождать, пока разогреется вчерашнее. Гром кивнул, вынул нож, положил на стол, прислонился спиной к стене, закрыл глаза.
— Прикидывается, — послышался сквозь дрёму голос трактирщика.
Женский голос ответил:
— Кем?
— Стариком, не понятно, что ли? Нож видела?
— Ну.
— Вот и ну. Заразы нож.
— Платит?
— Кто?
— Гость.
— Чурбан платит. Мальчишку прислал.
— Ну и слава Змею: нет больше Заразы. А путник пусть прикидывается, не наше это дело. Может у него врагов, как у тебя — нищеты.
Змей безмолвно хмыкнул: врагов, как нищеты, надо же. Если у трактирщика нищеты столько же, сколько у Грома врагов, то этот тощий — настоящий Предводитель нищих. Великий Князь босоты. Хинайский Император попрошаек.
Селение просыпалось, снаружи послышались звуки жизни: ржание, топот копыт, разговоры.
Один голос оказался знакомым. Память напомнила: гать свежая, брёвна не гнилые.
Что ж ему так не везёт, а? Почему боги вывели на тракт, ведущий из Бродов?
***
Вторак замер на пороге, сложил руки на груди, что не так уж просто сделать, будучи одетым в толстый тулуп. Да и рукавицы: сказать по чести — не каждому под силу такие просунуть подмышки. Голова пряталась в пушистом стоячем воротнике, чужеродная, смуглая, с чёрной, обёрнутой вокруг макушки косой, что больше походила на обильно посыпанную снегом диковинную шапку. Сейчас снимет, ударит пару раз по-кряжицки о штанину, бросит на стол. Огроменные валенки делали из волхва горного гиганта, наведавшегося в городок померяться силушкой с местными героями. В санях, что ли ехал?
Через миг в плечо гиганта толкнул ещё более могучий — Тихомир. Шире в плечах, выше ростом, на голове степной треух. Даже сапоги не многим уступают валенкам волхва. Для таких, наверное, специальные зимние стремена куют.
Следом ввалились весёлые Мечислав и Ёрш: младшие братья гиганта Тихомира и старшие — Вторака. Гром смотрел на них со своего места из-под капюшона надкрыльев, не зная, куда лучше броситься: на них, или бежать. Если через кухню — нипочём не догонят. Другое дело, зачем? Боги попусту не сводят.
Трое посмотрели на оцепеневшего Вторака, проследили взгляд, затихли. Красные носы выпускали клубы пара, Ёрш, наконец, догадался прикрыть дверь ногой.
Что дальше, чей ход? В шашках первыми ходят белые. Вот они, четыре заснеженные фигуры. Но эти-то свой ход уже сделали. Только дурак не сообразит, что искали Грома. Вот, нашли. И теперь не знают, как поступить: дать сбежать через кухню или выпустить в главную дверь. Что драться эта четвёрка не собирается, сообразит и хранитель. Это, в свою очередь означает, что Вьюгу, скорее всего, пощадили. Возможно, даже оставили яйца в гнезде.
Змей склонил голову, пытаясь решить, надо ли ему это: не победа, не поражение. При своих. Ему сохраняют жизнь, он сидит в своём гнезде и не высовывается. Растит Змеев в ожидании новых героев, что захотят показать доблесть своим дамам сердца.
Нет, всё-таки — поражение. Крылак умер неотмщённым, в голову как-то не пришло, кто именно его убил. Змееву Страну теперь не найти: кто же послушает нелюдь и отрядит почти достроенный флот? И, вдобавок — несвоевременное рождение Надежды. Недонадежды.
В одиночку Вьюга могла восстанавливать Змеев род тысячу лет. Нужны самки. И сейчас они лишились первой из шести. Дождутся ли остальные своего срока? Младшей ждать ещё пятнадцать лет. Где их взять, эти годы?
Каков твой ход, Гарагараахат?
Боги снова решили посмеяться. Это в шашках всего два поля — чёрное и белое. В жизни их бывает больше. Свой ход сделал трактирщик, толкнувший дверь ногой и вышедший из кухни с большим деревянным подносом вчерашней еды. Ноздри Грома дёрнулись, уловили аромат варёного мяса, всю ночь пролежавшего на леднике и теперь едва разогретого до состояния, чтобы его можно было грызть, не рискуя попасть зубами на лёд.
— О-о-о! — Радостно пропел трактирщик тоненьким голоском, — Не врут приметы! Первому гостю бесплатно, так боги ещё пошлют! Садитесь, гости дорогие, выбирайте любой стол!
Быстрее молнии хозяин поставил поднос на стол Грома, вытер мосластые руки о передник, с улыбкой обернулся к гостям, подмигнул, указал пальцем на глиняную стену:
— Сын уже печь затопил, скоро тут совсем тепло будет. А у меня праздник: Хавронья вчера восьмерых поросят принесла! Не желаете ли совсем молочных? Понятно, чуть дороже, но для дорогих гостей ничего не жалко! Запеку в лучшем виде, пальчики оближете, не косточки — хрящики!
— Это ко мне, — вмешался Гром, отчего хозяин сник, явно пожалел о сказанном. Первый гость — бесплатно, а новорождённых поросят скармливать за так — самое распоследнее дело! Не обращая внимания на хозяина, Змей поманил пришедших:
— Садитесь ко мне. Хозяин угощает.
— Мы заплатим, — буркнул Тихомир, глядя на побледневшего трактирщика. — За семерых. Восьмого — первому посетителю, бесплатно. Идёт?
Глаза хозяина округлились, лицо стало счастливым, словно он только что повстречался со старым другом, которого считал погибшим:
— Идёт? Вы говорите — «идёт»? Да вы мои самые дорогие гости! Князь Полесский не сравнится с вами в щедрости!
— Это потому, что он не хочет вступать в Змеевы земли, — сказал Мечислав, развязывая пояс тулупа. — Будь он Змеевым князем — как сыр в масле катался бы. Ни забот, ни хлопот: знай себе, серебро подсчитывай. Верно, путник?
Гром не сразу понял, что Бродский обращается к нему, не хочет выдавать, с кем трактирщик имеет дело. Ответил медленно, подбирая слова:
— Работать надо везде. Я бывал во многих странах и нигде не видел лёгкой жизни.
Трактирщик явно заметил напряжение между гостями, постарался сначала стать невидимым, потом — совсем исчезнуть. Как бы дорогие посетители тут всё не разнесли. Бочком-бочком начал отступать к кухне, но был остановлен окриком Вторака:
— Пива принеси. Дмитровского или ещё чего. Вино озёрское есть?
— И вино, и пиво, и меды и самогон! Весь стол уставлю, веселитесь, сколько душа потребует!
***
Мечислав смотрел Грому в глаза. Как бы на него не броситься. Змей словно понял, после долгой паузы спросил:
— Как Милана?
— Родила. Вторак сечение делал.
— Можно было и без него. Ей ничего не угрожало.
— Как, — вмешался Вторак. — Там ребёнок неправильно лёг!
— Подумаешь… положи семя вверх тормашками: один пень — взойдёт. Оправилась?
— Тяжело. Уехала в Кряжич, показать сына Кордонецу.
— А он?
— Говорят, увидел наследника и на утро помер.
Гром усмехнулся:
— Вот, дурак. Его же никто не заставлял помирать.
— Не заставлял, — кивнул Бродский. — Он сам обещал.
— Тем боле — дурак. К богам только дураки наперегонки бегут.
— У нас не принято о покойниках плохо.
— Я — не плохо. Я — честно.
С грохотом распахнулась дверь из кухни, корчмарь вынес вина, пива, ещё чего-то, всё в пузатых кувшинах. Сзади тащился мальчишка, по виду — сын: такой же тощий, рыжий, конопатый. Поднос с закусками занял почётное место посреди стола, кувшины расположились вокруг. Мальчик мигом убежал, вернулся с кружками, начал открывать кувшины. Запах терпкого вина и тёмного пива заполнил помещение. Тёмные, закопчённые столы приняли пену, впитали почти без следа, словно тоже любили выпить. Видать, хозяин старательный, порой выскабливает столы, но денег на новые у него нет, всё стареет, превращается в труху. Вон, даже уголок столешницы раскрошился.
— Гром, — спросил Мечислав, дождавшись, пока хозяин подзатыльниками выгонит сына. — Скажи, Гром. Почему она выжила?
Змей откинулся на спинку, сложил руки на груди:
— А почему — нет?
— Её же Улька прокляла.
Змей усмехнулся.
— С чего ты взял?
— Она мне сама рассказала.
