Неприкаянное Племя: Сурвивалист (СИ) - Аразин Александр Михайлович (книги читать бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
- Ты прав! - воскликнул наместник. - Я требовал правосудия, но и сумею заставить его уважать, когда оно пришло.
Он приказал немедленно привести Андрона. Но крестьянин, оказалось, скрылся.
- Он бежал в тот же самый день, как ты приказал отдать под суд Майкла фон-Бург! - донёс посланный.
- И о нём нет ни слуха, ни духа? - спросил королевский наместник.
- Убегая, он оставил письмо домашним.
Наместник развернул свиток, а из-за кулис раздался голос крестьянина, читавшего послание:
«Дорогие мои, завтра, с рассветом, увидев, что меня нет, вы спросите с горем и недоумением, почему же Андрон бросил свой бедный, милый дом, близких, которых он любил, деревню, в которой родился, страну, населённую его народом? И когда же? В тот день, когда его злодей, когда сэр Майкл фон-Бург отдан под суд? На это я вам отвечу старой сказкой.
Лисица встретила на опушке леса зайца. Заяц летел сломя голову из родного леса.
- Что случилось? - спросила лисица.
- И не говори! - ответил заяц. - Большое горе: пришли люди, убили волка!
- Тебе-то что? Разве ты так любил волка?
- Любил! Тоже скажешь! Первый лиходей! Деда, прадеда, пра-пра-пра-прадеда разорвал. Всех моих близких!
- Чего ж тебе так волноваться?
- Не понимаешь! Раз уж волка - и того убили, чего же, значит, зайцу-то ожидать?
Вот почему я бегу из моей страны, мои близкие. Раз самого сэра Майкла отдали под суд, чего же Андрону ждать?»
Королевский наместник сложил письмо. Долго молчал и, наконец, сказал:
- Да! Дворян не надо отдавать под суд. Это пугает простой народ.
Занавес.
Площадь взорвалась громом аплодисментов. Среди толпы, как по волшебству, возникли молоденькие девушки, в фривольных нарядах, которые абсолютно не оставляли места для мужской фантазии, но, тем не менее, в масках, скрывающих лица. Они держали большие блюда, куда местные жители охотно сыпали свои деньги.
А на сцену уже поднимались жонглёры - праздник продолжался.
Обратного Свитка Портала у нас не было и в Риницу мы возвращались своим ходом. Дневной марш-бросок утомил меня не столько физически, сколько морально - ничегонеделанье, когда остаётся тупо переставлять ноги, обозревая унылые однообразные пейзажи, действовало угнетающе. Хатальтуль уже прибыл в епископство и надо было переговорить с ним, моего внимания требовали хозяйственные дела ордена, но, вместо того чтобы заняться ими, я бездумно шел.
В поздний час, когда от холмов потянулись пурпурные тени, пред нами предстали стены Риницы. Часовые на башнях заметили армию, подали сигнал и в городе зазвучал радостный колокольный перезвон. Я поднял руку, останавливая полки, и обратился к солдатам:
- Бойцы, вы одержали победу! Вы герои! И горожане с нетерпением ждут встречи с вами. Они будут с восхищением смотреть на своих защитников, а вечером, после роспуска, постараются затянуть вас в трактиры, где будут слушать ваши истории и угощать выпивкой. Но кого они увидят? Уставших голодранцев?! Нет! Десять минут, чтобы привести обмундирование в порядок! По моему сигналу, запоёте песню.
Солдаты и послушники спешно вычистили одежду, проверили оружие, подтянули ремни и выстроились в походную колонну. Даже выражения лиц бойцов изменились - вместо усталых людей я видел лихих рубак, которым не страшен любой враг, хоть сам повелитель бездны.
- Бой! Бой! Бой!
Слышен колокольный звон - пора на войну,
Бери меч, вставай в строй.
Наточи свой клинок и в подвале старик,
Ты запри свой покой, вспомни молодость,
Пой!
Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,
Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,
О воинах храбростью полных, идущих на смерть без оглядки.
О полководце, который выполет вас, как сорные грядки.
И о том, как выглядит страх,
Когда солнце в глазах,
Тебе выклюют вороны.
Так мы и шли по улицам Риницы. Несмотря на поздний час, город не спал: жители высыпали из домов, чтобы встретить победителей, наиболее догадливые, залезли на крыши, в попытке хоть что-то рассмотреть; трактирщики выкатывали огромные бочки с алкоголем из дверей заведений и многозначительно поглядывали на солдат.
- Можешь дрожать, ведь идём за тобой и оставлен покой,
Не спасут тебя маги и высокие своды,
Бурый огонь путеводной звездой,
В сердце воина особой породы!
Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,
Если столкнуться мечи, то узнаешь ты,
О воинах храбростью полных, идущих на смерть без оглядки.
О полководце, который выполет вас, как сорные грядки.
И о том, как выглядит страх,
Когда солнце в глазах,
Тебе выклюют вороны.
Песня смолкла, когда мы вышли на площадь перед княжеской резиденцией. Катаржина, в окружении пышной свиты, стояла на верхних ступенях дворца, встречая нас.
Я направился прямо к жене и поклонился; хотя поклон и не был глубоким, эта дань правилам приличия удивила Катаржину.
- Жена моя, мы вернулись с победой.
- Я счастлива, муж мой. Я так счастлива!
Меня, в свою очередь, поразила сердечность её ответа. Вглядевшись в неё внимательнее, я заметил, что вид у неё нездоровый, а глаза лихорадочно блестят.
«Черт! - мысленно выругался я. - Опять накалдырилась. Запереть бы её в башне... так и сделаю, пусть только родит». Откуда мне было знать, что наши с Катаржиной мысли, в тот момент, полностью совпадали.
- Это были ублюдки Шиманского и Богдана Дримко, вырядившиеся, как серые воины. Они вздумали тайно пройти по нашим землям. Собирались напасть на город перед рассветом, когда все спят.
- Серьезное обвинение, - несмотря на опьянение, Катаржина продолжала мыслить трезво. - Чем ты можешь доказать свои слова?
- Несколько сотен захватчиков были ранены и попали к нам в плен. Воины Риницы и послушники Ордена опознали в некоторых из них людей, ушедших на службу к Шиманскому и Дримко.
- Можно на них взглянуть? - Из княжеской свиты вперёд вышел воевода Риницы, Василий Гикан.
Я вопросительно посмотрел на Катаржину, девушка утвердительно кивнула головой, давая соизволение. Не нравился мне этот напыщенный хлыщ, но он - человек Бреговича и, если я хочу привлечь князя к решению проблем епископства, придётся сотрудничать с воеводой. По моей команде, солдаты вывели на площадь пятёрку пленных, со связанными за спиной руками.
Воевода подошёл к пленным и требовательно спросил одного из них:
- Ты служишь Шиманскому?
Пленник не пожелал отвечать. Забыв о присутствии княжны, солдат и горожан Василий Гикан ударил его ногой в голову. При всей моей ненависти к барону Ксаверию я вздрогнул. Сапог с твёрдыми подковками снова врезалась в лицо пленника, и тот покатился по земле, оставляя за собой кровавый след.
- Ты служишь Шиманскому? - повторил воевода вопрос.
Солдат ни в чем не признавался. Воин оставался верен своему господину, а мне стало жаль. Жаль не избиваемого пленника, а своих планов: теперь барды не сочинят песнь о великой победе и не будут её исполнять в трактирах по всему королевству, теперь каждый будет вспоминать, как в Ринице избивали пленных... Этот урод, воевода, украл у меня победу.
Связанный солдат корчился на земле, под ударами воеводы, но продолжал хранить молчание - ведь этого и следовало ожидать. Шиманский не стал бы посылать слабых духом людей в столь рискованную вылазку: он мог сохранить и положение в обществе, и честь только при условии, что на него не возложат вину за предательское нападение. Гикан ещё раз пнул ногой человека, распростертого на земле, но не добился ничего, кроме взгляда, исполненного ненависти.
В конце концов, утомившись, воевода изрёк:
- Этот глупец поганит землю Риницы. Его необходимо повесить.
Это было слишком. Желая сказать всё, что думаю о воеводе, я повернулся к жене и с ужасом понял: Катаржина была в восторге от происходящего! Её грудь тяжело вздымалась, щеки покраснели, а руки сильно сжали веер.
Предав пленных солдат позорной публичной казни, Катаржина наносила барону Ксаверию тяжелейшее оскорбление. Военнопленные либо удостаивались почётной смерти от меча, либо становились рабами. Только когда застарелая, не знающая пощады кровная месть переходила все мыслимые пределы взаимного озлобления, человек мог позволить себе такой плевок в лицо врагу. Похвалиться подобным деянием значило накликать на свою голову куда более жестокое возмездие... и, в конце концов, союз с Бреговичами уже окажется недостаточной защитой для Ордена. Я понимал, сколь высоки ставки в этой игре. Если Шиманского раздразнить до неистовства, то в следующий набег будут снаряжены не три полка солдат, одетых как серые воины, а десять тысяч закованных в броню пехотинцев, несколько кавалерийских полков и сотни магов; они, как стая ядовитых насекомых, слетятся на землю епископства. Я не мог молчать и попытался переубедить Катаржину:
