Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга I - Лазарчук Андрей Геннадьевич (книги регистрация онлайн бесплатно .txt) 📗
Остатки лодочного флота и полтора десятка кораблей Филомена, поднявшие пиратские флаги, собирались в бухтах и бухточках, которыми изрезаны были берега залива Фелис, и у острова Чур, расположенного у горловины залива, – чтобы прикрыть берег от высадки десанта. Впрочем, ожидать появления армады кораблей не приходилось: обширная область рифов и блуждающих мелей, именуемая Тёркой, делала судоходство в этой части моря делом в высшей степени ненадёжным и рискованным.
Через Кипень всё ещё время от времени перебирались с севера потрёпанные группки отважников. Под покровом темноты другие группы уходили в поиск.
Мелиора. Долина Роз
Рогдай, не стесняясь присутствием посторонних, обнял Алексея. Отодвинул его, вцепившись в локти, на всю длину своих крепких ручек. Вновь – обнял.
– Как же ты долго ходил, – сказал он тихо. – Я отчаялся ждать.
Алексей сглотнул.
– Не буду спрашивать, – продолжал Рогдай. – Якун уже разъяснил мне, что Кузня – это совсем не то, что мы о ней думаем. Только всё – потом, потом… Отправляйся к нему. Решите, что делать дальше. И – делайте, чёрт возьми. Никого не спрашивая. Ты меня понимаешь? Уже некогда совещаться, просить позволения…
– Да, стратиг, – прошептал Алексей, – вот это я понимаю.
– И вот ещё, – не отпуская, сказал Рогдай. – Не верь себе. Душа твоя будет говорить: всё пропало. Не верь. Это – чары.
– Моя душа мне такого больше не скажет, – качнул головой Алексей. Только это не чары, подумал он.
Как, оказывается, легко жить, когда уже нечего терять…
Рогдай потрепал его по плечу правой рукой, а левой потащил за собой. При этом он глянул на Алексея так, что у того вдруг бросилась кровь к щекам.
Похоже было, что дядька Рогдай если и не знает всего, то обо всём догадывается…
– Сутки тебе даю, – сказал он на ходу. – Ночь пьёшь и к девкам, день отсыпаешься. Завтра вечером – в Артемию.
– Если надо – могу сейчас…
– Я всё сказал. Дохлый ты никому не нужен. И в тоске ты тоже никому не нужен. Встряхнись.
– Понял, стратиг.
Шатёр Рогдая был составной – из трёх: большого, среднего, маленького. В третьем – стоял низкий стол, при котором не сидят, а лежат. Там уже лежала припомаженная матрона с подведёнными глазами и волосами серебряного цвета, две музыкантши в чём-то прозрачном наигрывали на китаре и тихой дудочке, а темнокожая танцовщица-южанка, одетая лишь в ожерелья, пояс да тонкие сапожки до колен, покачивалась, держа в руке широкую чашу с вином.
– Во, видишь – Терентий прислал, – ухмыльнулся Рогдай. – Подымать дух и плоть. Приказ мой тебе: пить, петь и веселиться. До утра отсюда чтоб ни ногой.
– Зря ты это затеял, дядюшка…
– Нет, – твёрдо и очень серьёзно сказал Рогдай. – Есть вещи, в которых я кое-что понимаю. Эта – среди них.
Тебе так кажется, подумал Алексей. Я тоже думал, что кое-что понимаю…
Ночью, лёжа в обнимку с двумя скользкими девками, Алексей слышал, как буря ломает шатёр, но плюнул на всё. Я ведь решил: а пусть всё катится в пропасть, – сказал он себе. Девки слегка насторожились, но, в общем-то, не придали буре особого значения. Лишь третья, которая так и играла в углу на своей тихой дудочке, на время замолчала и к чему-то прислушалась, но потом всё равно продолжила свою игру. Алексей узнал мелодию: тема неизбывной страсти из действа "Свеча и мотыльки". Уставшая танцовщица щекотала его волосами…
Мелиора. Крайний север
То, что случилось в ту ночь на Доле, описывать было некому, и как Лупп совершил то, что совершил, так никто и не узнал. Отряд его, пересидев незамеченным в прибрежных камнях двое суток в ожидании облачной погоды, нашёл-таки лазейку в охране башни, просочился – и захватил башню без единой потери со своей стороны. Теперь охране, чтобы вернуть башню, биться следовало лишь в дверях или же на винтовой лестнице, а это значит – очень долго. И, в отличие от злосчастного чародея Сарвила, Ферм получил достаточно времени, чтобы разобраться во всех хитросплетениях защитного колдовства.
Славы внизу гибли один за другим, забирая с собой по крайней мере пятерых солдат Конкордии, а Ферм всё ещё медленно распутывал нарочито простой, а на самом деле чрезвычайно хитрый узел…
Он сам не заметил за этим занятием, как прошёл день.
Лишь заполночь была выдернута последняя нить…
Долго не происходило ничего.
Потом – с тонким невыносимым свистом расселся стеклянный фонарь, венчавший башню. Воздух дёрнулся и потёк. Настоящих молний не было, но всё вокруг заискрилось; с ветвей засохшего дерева, стоящего неподалёку, потянулись к небу лиловые веера "ведиминых свечек". У всех живых зашевелились и дыбом поднялись волосы, одежда облепила тело. С неба медленно стал спускаться страшный множественный шёпот: будто души умерших предупреждали о чём-то…
Ферму, измотанному насмерть, показалось вдруг, что конкордийские солдаты, окружавшие башню плотной толпой, упали на четвереньки и завыли в безумной тоске. Но, может быть, именно показалось… а в следующий миг с мягким пыхтением, будто сложена была из сырой глины, башня расселась внизу, вздулась пузырём – и опала внутрь себя, погребя под неодолимой тяжестью своих защитников и губителей – и побив камнями множество тех, кто хотел, кто обязан был, да вот не смог её спасти…
Тем временем ветер набирал силу. Кто был вдали от башни, уже не могли ничего другого слышать и ни о чём другом думать. Свист… вой… рёв… летящие камни и брёвна, сметающие палатки, а потом и дома… и – нисходящая с небес чернота, ещё более непроницаемая, чем ночная тьма…
Море раскачивалось долго. Ветер срывал вершины волн и нёс, дробя на капли, взбивая в тучи. Некоторые корабли успели поднять паруса и выброситься на берег. Совсем немногие ушли на запад и спаслись в закрытых бухтах, недоступных даже ураганам. Но это были – десятки кораблей. Сотни же их – опрокидывались, разбивались о прибрежные скалы, уносились на Тёрку…
В эту ночь перестал существовать конкордийский флот. Построенный по унизительному диктату, он был обречён на бесчестье в любом случае: даже победы. И гибель в буре казалась иным гибнущим незаслуженно лёгкой.
Душа адмирала Адальвольфа успокоилась в эту ночь…
Конкордия. Порфир. Детский Дворец
Пист уронил мешок и сел на него. Летящий дождь пробивал кожу плаща. Лицо казалось деревянным. Рядом опустилась госпожа Кремена. За рёвом ветра приходилось кричать.
– …отменим!.. – услышал Пист себя. – …сделали!..
– …нельзя… слишком много (или "многие", Пист не понял)…
– …флот…
– …нет! чтобы люди… ужас, катарсис…
Пьеса, подумал он. Деревенский театр.
Беда в том, что она права, подумал он ещё. Не главное – флот. Совсем не главное. Возмутить конкордийцев против степняков, заставить негодовать…
Я думал, что это мы жестоки… Он скосил глаза на спутницу. Заливаемая дождём, она походила на кладбищенскую статую скорби.
Две тысячи мальчиков-сирот и не сирот, а так, из бедных семейств. Да, готовятся в архаты и чиновники. Но чтобы их – убивать…
Погибнут многие.
Я не чувствую к ним жалости, вдруг понял он. Это что-то другое, не жалость. Они… будто мои выпускники, которые уходят в сечу. Тёмная горькая гордость…
И то же самое – за себя.
А вот к этой статуи скорби… странно – вообще никаких чувств. Стёрто. Что-то было, но что – не знаю.
– …дальше… – ото рта до уха только это и долетело.
Он оторвал прилипший к земле мешок и пошёл против дождя. Дождь был с примесью горькой соли.
Мелиора. Окрестности Фелитополя. Конкордийский лагерь
Когда Демиру Иерону доложили о катастрофе на море, он только прищурился и кивнул головой. Ему не раз приходилось воевать без тылов и вырывать победу у противника, уже решившего, что разделался с ним лишь потому, что отрезал или захватил его, Иерона, обозы. Здесь было, в сущности, всё то же самое, разве что чуть крупнее масштабом.
