Воин Арете - Вулф Джин Родман (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Он знает язык амазонок и заверил судей, что этих женщин послал сюда великий Бог войны. Но судьи по-прежнему отказывались допускать их к соревнованиям.
Тогда он повернулся к Фемистоклу и старому Симониду, и они втроем стали что-то очень быстро обсуждать, но говорили так тихо, что подслушать было невозможно.
Наконец они согласно закивали головами, и Фемистокл выступил вперед, обращаясь к судьям – а точнее, ко всем присутствующим. Его зычный голос разносился по всему двору.
– Вы должны извинить мне мое невежество, друзья, – начал он, – но прошло уже много лет с тех пор, как я принимал участие в этих Играх.
Судьи заверили его, что они очень рады прибытию столь великого человека.
– Мне сказали, что мой дорогой друг регент Павсаний из Спарты решил принять участие в гонках на колесницах, – продолжал Фемистокл. – Но неужели он сам будет управлять своей колесницей? Неужели сам будет держать поводья?
При этих словах кто-то из судей указал на меня, пояснив, что управлять колесницей от имени Павсания буду я.
– А та прекрасная ваза – это и есть главный приз? Так это ее получит Латро, если выиграет? Счастливчик!
Судьи поспешили объяснить Фемистоклу, что ее получу не я, а Павсаний – ведь считается, что это он участвует в состязаниях.
– Ах вот как! – сказал Фемистокл. – Тогда все понятно. Но я хорошо знаю Латро, и он никакой не эллин…
Судьи сказали, что решили считать меня эллином и потому разрешили мне участвовать в двух видах состязаний.
– Но не в гонках на колесницах, – возразил Фемистокл. – Ведь в этом виде состязаний участвует регент Павсаний, не правда ли? Скажите, а что, закон запрещает всем женщинам участвовать в Играх?
Этот вопрос, казалось, ужасно озадачил судей. Они пошептались, а потом сказали, что, поскольку женщины участвовать не могут, то, согласно правилам, им это и не разрешается.
– Замечательно! – Фемистокл потер свои крупные руки и широко улыбнулся.
– Но я-то могу участвовать? Я ведь мужчина и эллин, да и колесница у меня отличная.
Судьи сказали, что были бы счастливы включить его в число участников; вопрос о его мастерстве даже стоять не может.
– Ну так я приму участие в Играх! – заявил он. – Запишите меня, пожалуйста. Я – Фемистокл из Афин, а эта женщина будет моим возничим. – И он указал на Фаретру.
Потом я долго тренировался под наблюдением Диокла – занимался тем, что пинал ногами бурдюк, набитый просом и подвешенный на веревке. Агатарх, один из судей, пришел посмотреть, поскольку именно он вносил мое имя в списки. Он сказал, что многих записавшихся, возможно, вычеркнут, когда судьи понаблюдают за их тренировками, но меня не вычеркнут совершенно точно. Диокл заявил, что я работаю все лучше, и он, хоть и совершенно не одобряет занятий любовью во время тренировок и перед началом Игр, все же устроил мне кое-что приятное, отчего я, видимо, и повеселел. Я его не понял; но у Ио, которая смотрит, как я пишу, спрашивать мне что-то не хочется. Я чувствую… Вон какие там скалы – если с них броситься либо на камни, либо в море, то непременно погибнешь.
Странный я провел вечер, и снилось мне тоже что-то очень странное.
Сперва я должен написать, что же на самом деле со мной случилось, а потом, если останется время, пересказать свой сон. Ну а потом, если останется еще немного времени, рассказать, как я себя чувствую сейчас. Это самое важное, в сущности, но вряд ли стоит писать об этом в первую очередь.
Итак, мы с Ио пошли в гостиницу, где остановился тот поэт, и он пригласил нас войти. А увидев, как я устал, предложил полежать на его постели, пока он будет мне петь. Я так и сделал, но мне почему-то все время казалось, что точно так же поют и для мертвых – в преддверии вечного отдыха и покоя. И вдруг я заснул, и мне приснился тот сон, а потом я услышал слова поэта: "На сегодня все. Боюсь перенапрячь голос".
И при этих словах я сел.
Ио плакала. Она обнимала и целовала поэта, без конца повторяя, какая замечательная у него музыка и чудесные стихи. Ну а я не мог вспомнить ни одной строчки! Однако ощущал себя героем, который способен разрушать города и воздвигать новые; так что я улыбался во весь рот, как дурак, и тоже обнимал Пиндара, и мы хлопали друг друга по спине.
– Я знал, что тебе поможет, – говорил он. – Ведь если бы у тебя не было вкуса к поэзии и такой удивительно восприимчивой души, ты никогда бы не вспомнил тот отрывок из моей поэмы, который декламировал судьям сегодня утром. И как только ты умудрился его вспомнить – ведь ты все забываешь!
Однако Светлый бог способен исцелить тебя, а Парнас – его дом, и он наш покровитель.
Было темно, как в могиле, когда мы с Ио покинули гостиницу и побрели по улицам Дельф; идти нам было далеко, и я пожалел, что не захватил с собой меч.
– Пиндар, наверное, лучший поэт в мире, – с чувством сказала Ио. – И подумай только – ведь он наш друг!
Я спросил у нее, не храпел ли я во сне.
– Так ты все проспал? Господин мой, но как же ты мог? Это ведь было просто замечательно! Да и глаза у тебя все время были открыты.
– Боюсь, что я все же заснул, хоть и ненадолго, – сказал я. – Вроде бы одну или две строфы я помню.
Ио покачала головой:
– Ну ладно, что тут поделаешь. Хорошо хоть ты не храпел – впрочем, я бы тебя сразу разбудила. Но тебе сейчас явно стало лучше! Даже Диокл так говорит. Не потому ли, что ты увиделся с Фаретрой? Ты очень тосковал по ней, но теперь она снова здесь, с тобой, и все идет на лад.
Вдруг чей-то незнакомый голос громко сказал прямо у меня над ухом:
– И она куда ближе, чем ты думаешь, Латро. – Из арки перед нами появились тот хромой человек, царица амазонок, Фаретра и маленькая хрупкая женщина с длинными развевающимися волосами, головой не достававшая Фаретре и до плеча.
Ио воскликнула:
– Эгесистрат! Какое счастье! А знаешь, Латро теперь значительно лучше!
– Так и должно было быть, – кивнул Эгесистрат.
Я почувствовал, как рука Фаретры скользнула в мою ладонь.
Царица амазонок заговорила на своем языке, которого я не понимал, и Эгесистрат перевел:
– Мы идем взглянуть на лошадей. Не хочешь ли с нами? Эти лошади будут в колеснице твоего соперника.
Мы направились к лагерю, где остальные три амазонки охраняли лошадей.
Они посветили нам факелами. Честное слово, никогда не видел лучших коней!
Они сверкали, точно языки пламени в неровном свете факелов, всхрапывали и нервно переступали копытами. Ио сказала, как хорошо, что Фемистокл так помог амазонкам, а хромой Эгесистрат посоветовал Фемистоклу записаться в число участников. Хромой только головой покачал в ответ на ее слова и сплюнул в огонь.
– Фемистокл теперь стал другом спартанцам, – сказал он. – Ради благополучия всех его следовало бы за это дискредитировать, а спартанцев уничтожить. – Спохватившись, он велел нам помалкивать насчет подобных его высказываний.
Эгесистрат еще остался с царицей амазонок и остальными женщинами, когда мы с Ио пошли домой; с нами ушла и Фаретра. Оказалось, какая-то женщина уже лежит в моей постели, и когда она увидела Фаретру, то бросилась на нее, размахивая кинжалом. В результате проснулся Павсаний, потом Киклос и все остальные, но никто не рассердился – наоборот, все стали смеяться и подшучивать над дерущимися женщинами. Наконец Фаретра выбила кинжал у своей соперницы, скрутила ее и бросила в канаву.
Когда все снова улеглись спать, Фаретра легла со мною. Хотя она почти так же велика, как крупный мужчина, целовала она меня совершенно по-женски. Я очень люблю ее. Она знает несколько слов по-эллински и сказала мне, что однажды мы с ней украли священных белых коней и спрятали их в пещере. Ей хотелось знать, помню ли я Иппостизию, которая умерла там, на севере. (Я не помню.) Поздно ночью она сказала мне, что ее страшат состязания, ведь, если она проиграет, царица амазонок наверняка принесет ее в жертву их богу-покровителю, желая его умилостивить. После этих слов я особенно крепко обнял ее. Она разбудила меня, когда уходила, и с тех пор я все пишу и пишу свой дневник, вынеся лампу во двор.
