Минос, царь Крита (СИ) - Назаренко Татьяна (книги регистрация онлайн бесплатно txt) 📗
Внезапно резкая боль пронзила мою голову. Она была столь сильна, что на мгновение в глазах помутилось, и вдруг я увидел яркий свет и… знакомую спираль, пылавшую среди переплетения раскаленных, сияющих нитей. Мириады синеватых искр, теснясь, неслись по спирали, от туго закрученного завитка к краям. И я слышал шум — словно вошел в пещеру и потревожил летучих мышей. Ободренный видением, я с удвоенной силой принялся молить Аида ответить на мой зов:
— Владыка душ умерших, владыка моей души, гостеприимнейший из богов, Эвксенос! Тот, чей облик сокрыт от взоров живых, незримый Аид, хозяин несметных богатств, что таятся под землей, мудрый и могучий Плутон… Внемли моему призыву, к стопам твоим припадая, зову я тебя!
Боль исчезла. Окружающий мир для меня потерял свою четкость, я едва различал Итти-Нергал-балату, его сыновей, пылающий костер. Потом их заслонила чья-то фигура. Я отчетливо увидел узкие ступни босых ног с широкими медными браслетами на лодыжках. Складки черного одеяния, серебристый наконечник посоха, вонзившийся в землю. Ощутил сладковатый, мускусный запах — странный, очень слабый, тревожащий. Боясь поверить, что мольбы мои не остались без ответа, робко поднял голову и увидел прямые плечи, узкое, безбородое лицо с длинным, четко очерченным носом, густые брови, сросшиеся на переносице. Все еще сомневаясь в том, что до меня снизошли, перевел взгляд на навершие посоха, который явившийся муж сжимал в руке. Два острых зубца, подобные рогам священного быка, тускло поблескивали в лунном свете.
— Ты? — прошептал я и почувствовал, что все слова, которые я целый день нанизывал в своем сердце, дабы не оскорбить грозного владыку непочтительностью, застряли в горле. Не от страха, просто… Я судорожно вдохнул, чтобы вознести восхваления и мольбы, и понял, что сейчас разрыдаюсь — впервые с того дня, как услышал о смерти Андрогея, — так неудержимо, как не плакал, наверное, с ранней юности. Если скажу хоть слово… И я, не желая выказать свою слабость, безмолвно обхватил колени владыки Эреба, покрыл их поцелуями, сполз вниз, облобызал босые ступни.
— Встань, сын Муту, и ответь, какое горе заставило тебя воззвать ко мне? Уши мои открыты для твоих слов, — мягко произнес Аид. Голос у него был низкий, глуховатый, и говорил он негромко. Я подчинился, но ничего не мог сказать. С мольбой и отчаянием смотрел в его черные, похожие на глубокие колодцы, на дне которых едва угадывается живительная влага, глаза. Владыка Эреба положил мне руку на голову и, выждав немного, произнес:
— Что же, молчание красноречивее слов. Теперь мне ведомо, зачем ты призвал меня, смертный. Сердце твое разрывается от горя, разум мутится от боли, ты не в силах понять, что вершится. Все для тебя покрыто мраком. Хотя я не вижу причин для страдания. Поверь, твой сын принят в Эребе с почетом и удостоился за праведную жизнь пребывания в Землях блаженных. Я знаю, ты хочешь отомстить. Но к чему это? Разве отмщение вернет тебе сына?
Я не знал, что ответить на эти слова. Но Аид сам продолжил:
— Ты полагаешь, что боль, причиненная врагу, умерит огонь скорби, сжирающей твое сердце? — он глядел на меня внимательно и… вовсе не сурово. Мне казалось, он видит меня насквозь, великий бог, которого так боятся люди. Но мне не было ни стыдно, ни страшно. Так, наверное, младенец чувствует себя, прильнув щекой к теплому плечу матери. — Что же… Я помогу тебе. Даже если не понимаю твоих желаний, сын Муту. Знай: души умерших афинян придут в дома своих родичей, и их прикосновения принесут болезни и смерть. И доколе не выполнят афиняне твои требования, мертвецы останутся в городе.
И, еще раз коснувшись моей щеки прохладной ладонью, Аид исчез. Я в изнеможении осел на землю. Потом подошел Итти-Нергал, поднес к моим губам свою походную флягу с неразбавленным вином и силой заставил меня сделать несколько глотков. Помог встать.
Румяноликая Эос еще не вышла на небосклон, когда мы вернулись. Я добрел до палатки… Едва ее полог опустился за моей спиной, как невероятная усталость сковала все мои члены. Я рухнул на ложе и…
Дочери лакедемонянина Гиакинфа. (Афины. Девятый год восемнадцатого девятилетия правления анакта Крита Миноса, сына Зевса. Граница созвездий Скорпиона и Стрельца)
…Душа покинула мое тело. Я скользнул взглядом по тщедушному человечку, распластавшемуся ничком на подушках. Итти-Нергал заглянул в палатку, подошел, встревожено сжал мне запястье пальцами, сосредоточенно послушал голос сердца. Должно быть, он оказался ровен, поскольку выражение лица моего верного Итти-Нергала стало почтительным, почти благоговейным. Он осторожно накрыл тело одеялом и, пятясь, вышел. Приказал стражникам под страхом смерти не тревожить анакта, явно избегая называть мое имя.
Я сошел с корабля. Мое войско уже пробуждалось. Люди поднимались, потягивались до хруста в костях, зевали и утробно рычали спросонья, зябко поеживались — видно, утро было холодным. Сам я прохлады не чувствовал.
Не дожидаясь, когда мое огромное войско двинется в путь, я поднялся над островом и заскользил по воздуху в сторону Афин. Так, должно быть, летают над миром бесплотные души, навсегда покинув свои тела.
Скоро показался ненавистный берег Аттики. Пустынный, выжженный Пирей, пепелище на месте афинского асти, среди которого сиротливо высились алтари и нетронутые храмы с закопченными стенами; скала с крутыми склонами, которую венчали толстые, в десяток локтей, стены акрополя. Некоторое время я парил над ним, изучая сверху расположение площади, дворца, храмов и домов. Было раннее утро, и город едва пробуждался ото сна. Ходили, ворча на порывистый ветер и кутаясь в плащи, воины на стенах, сновали слуги, встающие раньше господ.
И тут я увидел быкоголового — огромного, должно быть, не менее двух сотен локтей. Мой ненавистный хранитель приблизился к твердыне Афинского акрополя, и, запрокинув морду, яростно взревел. Его медные мускулы, оплетенные канатами набухших вен, перекатывались под толстой кожей, покрытой жесткой курчавой шерстью, лоснящейся в первых лучах солнца.
Никогда в нем не было столько мощи, и он был прекрасен. Минотавр наклонил голову и поддел огромным, красиво изогнутым рогом скалу. Она задрожала, словно в лихорадке. Стены Афин, построенные в незапамятные времена киклопами, затряслись, но выстояли, зато с крыш царского дворца и храмов дождем сыпалась черепица. Перепуганные люди, разбуженные земной дрожью, выскочили на улицы, в отчаянии призывая богов.
"Корабли!" — сердце в груди рухнуло: землетрясение такой силы не может не вызвать шторма. Я оглянулся на море. К моему изумлению, водная гладь оставалась почти спокойной. Воистину, могущество богов не знает границ!!!
А в городе тем временем творилось невообразимое. Люди, моля богов и призывая родных, в ужасе метались по улицам. Среди них я увидел Эгея, полуодетого, с растрепанной бородой, пытавшегося среди этого хаоса держаться с подобающим царю достоинством, и других басилевсов, тщетно созывающих воинов. Только мудрый Эак, отойдя на безопасное расстояние от пошедших трещинами стен, взывал к Зевсу, словно моя змееокая Пасифая в дни Катаклизма.
А на Акрополь опускалась туча. Издали казалось, будто стая огромных летучих мышей вьется над Афинами, но я отчетливо видел людей. Странных людей. Серые, бесплотные, с безмятежными, счастливыми лицами, они опускались на улицы и входили в дома. Я понял, что это давно умершие жители Афин спешили к своим родственникам.
Они обнимали людей и целовали их. Каждый, кому доставался приветственный поцелуй, тотчас ощущал непереносимую тоску и немощь во всем теле. Безразличные ко всему, люди оставались в рушащихся под ударами быкоголового домах, или даже садились прямо на улицах — там, где застигал их недуг.
Толпы перепуганных и оттого разъяренных афинян устремились ко дворцу Эгея. Его обитатели, спасавшиеся во дворе от землетрясения, даже не пытались сдержать их.
— Керы парят над городом, — хрипло стонал какой-то старик, подняв к небу заплывшие бельмами глаза. — Они сеют черную немочь!
