Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
Он сделает все, что должен. Проследит, чтобы монахини Рикона, не уследившие за королевой (или же сознательно ей навредившие), были препровождены в самый строгий монастырь из существующих и никогда больше оттуда не вышли. Выпустит трех дурочек-ведьм из подземелий -- потому что казнить их теперь было бы лицемерием. Передаст лично Эйриху и нескольким надежным людям из замкового гарнизона все сведения о безопасности Шеана, все планы потайных ходов и места сборов всех бандитских шаек. Милорду Эску, который из остатков королевского совета единственный отличался здравомыслием, опишет, какие действие необходимо предпринять, чтобы не допустить голода после чумы и нападения Остеррада. Сожжет планы реформ -- или отдаст их Эйриху для вечернего чтения.
А после этого положит в сокровищницу кольцо доверенного лица короля, прикажет Джилу свалить в один сундук самое необходимое -- и покинет столицу. Он утратил право карать и миловать от имени короля. Ему здесь больше не было места.
Пусть лучше вокруг высятся разрушенные стены Дойла, в котором он бывал всего несколько раз. Он займется восстановлением замка, объедет верхом все поля, будет вслушиваться в жалобы крестьян на погоду и поломанные ветром мельницы.
Сначала будет тяжело. Он не сразу привыкнет не ждать гонцов из столицы, не вслушиваться в шепотки, стараясь расслышать намеки на заговор. Но со временем слух потеряет шпионскую чуткость. Сон станет крепче и спокойней. Пальцы забудут, каково это -- писать по многу страниц в день.
Он будет много и часто гулять по своим владениям. Выучит названия всего, что растет на его земле. От частого пребывания на улице бледное лицо покроется загаром. Люди привыкнут издалека узнавать его по походке и будут выходить из домов, отрываться от пахоты или жатвы и кланяться ему, но в их глазах не будет злобы или ненависти. Они никогда не увидят, что его руки по локоть в крови -- и не только воинов. Он для них будет просто добрым милордом Дойлом, хорошим господином, который не мучает поборами и не портит девиц.
Вечерами он будет читать. Засядет учить эмирский по старым сказкам. Поймет, наконец, что такого интересного содержится в "Анатомиконе". Закончит начатую еще в юношестве и так и не дочитанную "Историю Старого города".
А когда, спустя годы и годы, его волосы полностью поседеют, а все члены утратят силу, он сможет без страха встретить смерть, что бы она ему ни готовила.
Картины этой жизни явственно встали перед его внутренним вздором, и от них теплело на душе. Это было то, чего он хотел. В нем больше не осталось задора и пыла, не осталось отваги и не осталось той безусловной преданности, которая делала его незаменимым слугой Эйриха. А главное, ушла вера в свою правоту. Глава тайной службы короля не имеет права на сомнения, он должен выполнять свой долг спокойно и уверенно, зная, что даже если льется кровь -- она льется не напрасно, а за корону, за короля и за королевство. Отпустив ведьму, пойдя против закона и против самого себя, он лишился веры в себя. А еще раньше, предав Эйриха, лишился права служить ему.
Осознав это, Дойл не стал ждать. Как любой удачный план, этот исполнялся безупречно. Он отдавал указания об аресте монахинь и об освобождении ведьм с едва сдерживаемой улыбкой -- обещая себе, что это последнее его решение подобного рода.
К Эйриху он шел твердо и не колеблясь, но, увидев осунувшееся, больное от пережитых потрясений лицо брата, вдруг засомневался -- но только на мгновение. Потянулся снять кольцо -- но обнаружил только обручальное и хмыкнул -- снова все кольца остались в шкатулке. Не слишком-то важно.
Эйрих понял все без слов. Опустился на трон и спросил:
-- Ты ненавидишь меня?
-- За что? -- Дойл покачал головой. Нет, он ненавидел не брата, а себя. -- Ты -- лучший брат, которого можно желать. И я по-прежнему люблю тебя, как и всегда любил.
-- Тогда почему ты уходишь? Пять лет назад... ты хотел уехать на север, помнишь, что я тебе сказал? -- Эйрих с силой сжал подлокотник. -- Ты мне нужен. И сейчас -- как никогда прежде.
-- Я не могу, -- ответил Дойл тихо. -- Прости, брат. Я должен уехать.
Эйрих молчал какое-то время, а потом сказал:
-- Если это из-за нее... Я никогда не считал магию абсолютным злом, ты знаешь. Пусть она останется. Она спасла жизнь мне и моему сыну -- это стоит того, чтобы разом простить всех ведьм королевства.
-- Возможно, она и останется, -- заметил Дойл, глядя в сторону. -- Я -- нет. Прости меня, брат. Я пришлю тебе письмом все, что знаю о делах столицы и страны. И храни тебя Всевышний.
-- Храни тебя Всевышний, -- эхом отозвался Эйрих.
Письма можно будет написать уже из Дойла -- не стоило длить время пребывания в Шеане, ставшем душным, тяжелым и чужим в одночасье.
Дойл вернулся в свои покои и обнаружил, что Эльза, уже в чистом платье и с вымытыми влажными волосами, сидит на постели, обхватив колени руками. Он замер в дверях -- залюбовался ею. В своих мыслях он не позволил себе представлять ее рядом -- не стоило везти ее с собой, в глушь. Она приехала, чтобы изменить несправедливость этого мира -- и она в силах это сделать. Так пусть. Может, она будет удачливее него.
Джил копался где-то у окна. Дойл прикрикнул на него и велел:
-- Собери платье и доспехи, запакуй как следует. Мы уезжаем на рассвете.
Мальчишка пискнул что-то, похожее на "Да, милорд", и закопошился среди вещей. Эльза грустно улыбнулась -- как и Эйрих, она обладала замечательной способностью читать в его душе безо всяких слов.
Дойл почувствовал себя неловко от ее взгляда. Нужно было что-то сказать, как-то объясниться, но гремящий доспехами Джил отвлекал, не позволял подобрать слова. Наверное, так даже лучше.
-- Мальчик, -- произнесла Эльза спокойно, не отводя от Дойла взгляда, -- выйди.
Они остались одни, и неловкость еще возросла. Дойл сглотнул, надеясь обрести над собой контроль -- но не вышло. Сердце забухало в ушах, во рту стало солоно.
Элза гибко поднялась с кровати, сделала несколько шагов к нему и прижалась губами к его губам, смело, открыто и жарко -- как никогда раньше.
Выдох -- и она потянула за шнуровку его рубахи. Холодная вспышка -- и бесполезная ткань упала к его ногам. Грудь и спину обдало прохладой, но Эльза поцеловала его здоровое плечо, и Дойл застонал, не понимая, поцелуй это или ожог.
Рванул ее платье -- но оно растаяло в его пальцах дымкой. Эльза вскинула голову, подставляя его губам беззащитную шею.
На нежность его выдержки не хватало -- страсть сводила с ума, лишала контроля. Он целовал сильно, почти кусал -- и ощущал, как царапают его спину маленькие быстрые пальчики.
-- Торден! -- Эльза обхватила его за шею, и в то же мгновение они оказались на постели. Запахло грозой, и это был лучший из ароматов, который Дойл слышал в своей жизни.
До сих пор он владел ей, она принадлежала ему -- но в это мгновение их близость стала полной: он стал принадлежать ей в равной степени.
Когда бушующее пламя утихло, Эльза положила голову Дойлу на плечо, обняла его за шею, погладила по лицу. Дойл прикрыл глаза. Он думал о словах, которые нужно сказать, об извинениях или упреках -- но слова не понадобились. Все было сказано -- и все было понятно. "Я ведьма", -- без слов, но во весь голос заявила Эльза. "Ты моя ведьма. Несмотря ни на что", -- ответил он. Этого было достаточно -- даже слишком.
Спустя час или полтора Дойл еще раз крепко поцеловал ее, встал и начал собираться. Джил закончил укладывать сундук и прикорнул в углу -- ему тоже пришлось непросто в последние две ночи.
С первым лучом солнца, скользнувшим в не закрытое ставнями окно, Дойл поднялся на ноги и велел Джилу выносить сундук. Мальчишка вместе с еще двумя замковыми слугами утащили его вниз -- карета уже должна была быть готова. Эльза, ничуть не таясь, провела ладонями по своему телу, от груди к бедрам, и поверх рубахи само по себе возникло зеленое, лишь немногим темнее ее глаз, платье. Еще одно движение -- и волосы сами собой заплелись в тугие косы и обвились вокруг головы.
