Год змея - Лехчина Яна "Вересковая" (бесплатные серии книг .txt) 📗
— Ну, давай-давай. — Фасольд грозно свел брови, хотя тут же улыбнулся и похлопал Хортима по спине. — Еще надорвись и сляг.
— Не слягу. — Хортим отдал кувшин и рассеянно поблагодарил девушку, высматривая краем глаза, как ее брат. Чуеслав держался молодцом: набирал полные пригоршни снега и растирал напряженное тело — Хортим же кутался в шубу. Порой ему сильно не хватало гуратского тепла.
Арха сполз на ступень рядом. Солнце, на мгновение просочившееся сквозь тучи, осветило его лицо — точеное и серовато-прозрачное, с алой дымкой подкожных сосудов.
— Девица, а девица, — весело сказал он Рынке, — ты гляди осторожнее, а то просмотришь в моем князе дырку — будут новые ожоги.
— Твоему князю хуже уже не станет. — Хортим устало опустил веки, а Рынка зарделась и дернулась, будто ее саму обожгло.
Фасольд хохотнул, поглаживая седой ус костяшкой пальца. Чуеслав обернулся — от снега его кожа стала еще краснее.
— Дело говоришь, воин. — Он вскинул бровь. — Эй, Рынка, а мне воды не полагается? Я, конечно, не Горбович, но все же брат тебе. — На озерную княжну было жалко смотреть: кровь отхлынула от ее алого лица, и Рынка побелела. Тогда Чуеслав смягчился. — Ну, полно, сестра, мы же шутим.
Хортим приоткрыл правый, начавший заплывать глаз и укоризненно заметил, что порой Чуеслав чересчур строг, — так ему стало жаль эту девицу, нелепо и смущенно замершую среди воинов. Рынка втянула голову и ничего не ответила брату. Только поставила кувшин у ног и поспешно скрылась в дружинном доме, словно боялась, что смех ратников ударит ей в спину.
— Ну вот, — вздохнул Чуеслав. Кто-то из его друзей подал ему рубаху и дубленку: князь одевался, то и дело похрустывая костяшками пальцев. — Можешь сказать, что я жесток, Хортим Горбович. Но она моя сестра — мне за ней и следить.
— Твое право, — признал Хортим, поудобнее устраиваясь на ступенях. Шуба приятно грела тело. — Я-то, может, со своей сестрой всю жизнь не слишком ладил. И никогда не думал ее оберегать — а что я делаю сейчас?
Я пытаюсь ее спасти.
— Эй, отшельник, — свистнул Арха. Крикнул ни с того ни с сего: Вигге держался обособленно — сидел на том же крыльце, только низко, у самого мостка. И, казалось, думал о своем, глядя на других воинов, сходящихся в кулачном бою. — Отшельник, поди сюда.
Вигге медленно обернулся и столь же медленно выпрямился во весь рост. Поднялся по ступеням, оказавшись напротив Хортима и присоединившегося к нему Чуеслава. Посмотрел на князей сверху вниз холодными глазами — так спокойно, будто не его только что подзывали, словно пса.
— Послушай, отшельник, — начал Арха с любопытством, — мы тут говорили о сестре Чуеслава Вышатича, за которую он радеет, — это ведь его семья. А моя семья — дружина моего князя, когда семья Хортима Горбовича — это мы. И вот что я думаю, отшельник: как же ты прожил так много лет совсем один? Если не считать женщину, которую ты, кажется, совсем не любишь.
— Кого я люблю или не люблю, — хрипло ответил Вигге, — то не твое дело. Будь ты хоть правая рука своего князя, а будь хоть сам князь.
— Справедливо, — согласился Хортим. — Арха, ты чего лезешь?
— Прости, княже. — Тот склонил голову так, будто каялся. — Да только мы этого человека взяли к себе на борт. Делились с ним пищей, везли до Девятиозерного города — и что мы о нем узнали? Ничего.
— А тебе, я смотрю, больно любопытно. — Вигге не менялся в лице.
— Страх как любопытно, отшельник. — Арха улыбнулся, показывая бесцветные клыки.
Тут вмешался Фасольд — подбоченился, отвел взгляд от воинов, мерившихся силой на мостке. Слегка согнул затекающие ноги и сказал:
— Арха, может, и лезет куда не нужно, но говорит здраво. Ты ходил с нами на одном корабле, Вигге, а мы до сих пор не знаем, кто ты таков.
— Так спрашивай, — бросил тот, устраиваясь на одной из ступеней. Хортим, предчувствуя неладное, поднял лицо — облака, будто гигантские змеи, оплетали хмурящийся небосвод.
— Что же, — продолжал Фасольд, почесывая небритые щеки, — у тебя нет семьи? Ни сестер, ни братьев?
— Братья есть, — сухо ответил Вигге. — Семьи нет.
— Похоже, ты с ними не очень ладишь, — протянул Чуеслав, осушив чарку, которую подали ему соратники. Перед дружинным домом было шумно: кто-то сражался, кто-то смеялся, кто-то шутил… Мелькали рубахи и кулаки, дубленки и шубы. Кувшины и пузатые корчаги, плывущие на девичьих руках.
Только Вигге говорил неизменно тихо, даже не пытаясь повысить голос:
— С моими братьями мало кто ладит.
— Неужели? — удивился Фасольд. — Настолько они у тебя суровые?
Казалось, что с каждым словом Вигге становился все серьезнее.
— Да нет, — проговорил он. — Один мой брат хитрый и жадный, и на его руках столько крови, что он не сумел бы отмыться от нее, даже если бы захотел. Он любит богатства, но больше самых древних сокровищ ценит себя. И он трус, каких поискать.
— Говоришь, что твои братья трусливы? — фыркнул Фасольд. — А сам ты — смелый?
— Другой мой брат не трус, — мрачно произнес Вигге. — Он воин и притом великий.
— О, — засмеялся Арха, — прямо-таки великий?
Арху боги сшили на славу. Они вложили в него такое воинское бешенство, что в нору было завидовать, — где найдешь того, кто встал бы с ним вровень?
— К сожалению. — Хортиму стало жутко от того, как холодно и прямо говорил отшельник, — глаза у него были неживыми. — Говорят, нет в Княжьих горах того, кто способен его одолеть.
— Говорят, кур доят. — Фасольда это задело. — Так болтают про каждого рослого парня в деревне. Твой брат и вправду настолько силен?
— Силен.
— Что же мы тогда про него не слышали?
— Готов поспорить, воевода, — Вигге сверкнул льдистым инеем из-под век, — что ты слышал.
Фасольд не терпел, когда при нем возвышали незнакомых воинов. Тем более если утверждали, что такому бойцу и сам Фасольд — не противник.
— А сам-то ты что? — рассердился он, хмуря брови. — Храбр ты или труслив, хорошо ли держишь удар? Как мне понять, чего стоят твои рассказы, если я не знаю, чего стоишь ты? Может, ты слаб настолько, что каждого мнишь великим.
Отшельник откинулся назад, расправляя плечи.
— Я не касался оружия уже много лет, хотя и в молодости не слыл первым мечником. Мои кулаки куда слабее кулаков моего брата, но если ты хочешь, чтобы я вышел против тебя на этом мостке, — говори.
И Фасольд сказал.
…Хортим думал, что его воевода переносил холод лучше, чем кто-либо. Колодезников сын, выросший в северных фьордах, он приехал в Пустошь наемником, но вскоре стал доверенным гуратского князя, — если не ему, то кому чувствовать себя уверенно в Девятиозерном городе? Как и полагалось, Фасольд был бос и обнажен по пояс. Он стоял на покачивающемся мостке так же крепко, как и на палубе драккара, и выглядел внушительно и грозно. «Малика, Малика, и не побоялась же ты отказать ему при всем дворе…» У Фасольда — широкие плечи и грудь, мощные руки, до сих пор не утратившие силы. Хортим знал, что из всей Сокольей дюжины лишь Арха сумел бы одолеть Фасольда, да и то потому, что был младше почти на тридцать лет. Седые волосы лизали воеводе плечи — Фасольд дышал стылым воздухом, выпуская изо рта облачка пара. Казалось, он совсем не испытывал холода, только его кожа, как и у всякого человека, краснела на морозе.
Но кожа Вигге не меняла цвета. Отшельник стоял напротив Фасольда — жилистый и поджарый, чуть ли не обгоняющий воеводу в росте, хотя и уступающий ему в ширине плеч. Вигге не казался болезненным или хрупким: под его рубахой скрывались рубленые мышцы. А когда соперники обошли мосток кругом, будто волки, желающие вцепиться друг другу в глотку, Хортим увидел, что на спине Вигге тоже были ожоги. Смятая, рубцеватая полоса ползла вдоль позвоночника и напоминала скошенный гребень. Позже князь высмотрел длинные шрамы, обрывающиеся повыше середины предплечий, — будто кто-то распорол отшельнику руки.
Кто же тебя так, Вигге?
Фасольд нанес первый удар. Его кулак мог пробить дерево, но когда врезался Вигге в грудь, то даже не заставил его покачнуться. Будто тот был вытесан из камня или… Хортим, вскинув от удивления брови, пытался подобрать нужное слово. Или вырезан из огромной ледяной глыбы. Кровь булькнула в горле Вигге, просочилась изо рта. Утерев губы, отшельник выдохнул из ноздрей струи белого пара. Переступил босыми ступнями по мостку, криво дернул уголком губ. А затем метнулся к Фасольду и обхватил его так, что затрещали кости, — но воевода был несгибаем и крепок, словно мачта на драккаре. Вигге не смог его повалить, а когда его руки стиснули чужие бока, Хортима ужалила странная мысль: какие длинные у Вигге пальцы, какие тонкокостные, такими бы не соперника молотить, а…