Черная магия - Йолен Джейн (книги txt) 📗

— Видишь это лицо? — спросил он меня. Я кивнул. — Несмотря на свою дьявольскую улыбку, оно прекрасно.

Я попытался представить себе мантикору без этой усмешки, но перед моим мысленным взором упорно представала усмешка без мантикоры. Достаточно сказать, что кожа у нее была темно-красной, как и мех, а глаза имели цвет желтых алмазов. Волосы ее жили своей собственной жизнью — густо-пурпурные плети, повиновавшиеся ее велениям. И еще эта гримаса…

— Моя любимая жила рядом со мной, и волосы у нее были такие же длинные, как у этой мантикоры, только золотистые. Я был чуть младше, чем ты сейчас, она чуть старше. Лишь однажды мы с ней ушли вместе в пустыню и забрались в дюны. Там, в развалинах, в подземелье, мы нашли высеченное в камне лицо обезьяны-горбуна. Мы легли рядом с ним, поцеловались и уснули. Наши родители и соседи искали нас. Поздно ночью, когда она спала, с поджатых губ каменного лица сорвалось дуновение, предупреждая меня об опасности и о времени. Проснувшись, она сказала, что во сне побывала у океана, где вместе с мантикорой ловила рыбу. В следующий раз мы поцеловались на нашей свадьбе. Запиши это! — крикнул Уоткин. Я сделал, что смог, не понимая, то ли мне рисовать мантикору, то ли волшебника с ней на берегу. — И еще насчет усмешки: она непрерывно, беспрестанно издает скрежет за счет врожденного вращательного механизма, состоящего из хорошо смазанной челюсти и трех рядов зубов, — даже после смерти, в могиле, она жует непроглядную тьму.

— Это мне тоже записывать? — уточнил я.

Волшебник снова двинулся вперед. Несколько мгновений спустя он отозвался:

— Нет.

Затем положил трость на край стола и обеими руками взялся за лапу мантикоры.

— Посмотри на эти когти, — произнес он. — Как ты думаешь, сколько голов она снесла?

— Десять, — предположил я.

— Десять тысяч, — уточнил он, роняя лапу и вновь беря трость. — А сколько еще она снесет?

Я не ответил.

— Лев — это мех, мышцы, сухожилия, когти и скорость, пять важных компонентов непостижимого. Некогда дришский король захватил и приручил выводок мантикор. Он повел их в битву на железных цепях, каждая длиной в тысячу звеньев. Мантикоры прошли сквозь передние ряды атакующих айгридотов с такой ловкой целеустремленностью, какую сам король демонстрировал лишь с наиболее примечательными красотками.

— Это записывать? — поинтересовался я.

— До последней буковки, — кивнул волшебник. Он медленно перемещался, и в конце концов его трость стукнула по полу. — Предположительно внутри однокамерного сердца мантикоры плавает еще один более маленький орган. У него в центре находится небольшой золотой шарик — из такого чистейшего золота, какое только мыслимо. Такого чистого, что его можно есть. Говорят, если его употребить в пищу, узришь миллион прекрасных грез, и все они — о полете. У меня был дядя, который охотился на это существо, убил одно, вырезал золотой шарик и съел. После этого мой дядя бывал в здравом рассудке лишь пять раз в день. Он постоянно ходил, свесив язык; взгляд его блуждал. Однажды ночью, когда никто не видел, он ушел из дома в лес. Некоторое время доходили слухи о святом в лохмотьях, а потом один посетитель вернул дядино кольцо и часы и объяснил, что нашли голову дяди. Когда ее благополучно поместили под стекло, я впервые в жизни применил магию и заставил голову говорить о последней встрече дяди с мантикорой. Голова изрекла: «Когда мы покончим с этим, мальчик, возьми прядь моих волос. Когда состаришься, свяжи их узлом и носи в кармане жилета. Они отвратят опасность… до какой-то степени».

— А насколько быстро они бегают? — спросил я.

— Насколько быстро? — повторил Уоткин и остановился.

Сквозь окна и портики галереи пронесся ветерок. Волшебник быстро обернулся и через плечо бросил взгляд в окно. Грозовые тучи, пышная живая изгородь, влажность роз и коричного дерева. Мухи вились уже целым роем.

— Очень быстро, — произнес волшебник. — Запиши это. Отметь, что она не ранена. Охотники не убили ее. Она умерла от старости, а они ее нашли.

Уоткин застыл в безмолвии, заложив руки за спину. Я уже подумал, что его речь окончена. Но волшебник кашлянул и продолжил:

— Есть точка, в которой гримаса боли и улыбка сливаются в своей напряженности и имеют почти — но все же не совсем — одно и то же значение. В такой, и только в такой момент ты можешь понять скорпионий хвост мантикоры. Лоснящийся, черный, ядовитый, острый, как игла, он движется, словно молния, пронзает плоть и кость, впрыскивает химический реактив, который стирает всякую память. Когда ты ужален, тебе хочется кричать, бегать, всадить стрелу из арбалета в ее пурпурное сердце, но, увы… ты все забыл.

— Я записываю, — напомнил я.

— Великолепно! — Уоткин провел свободной рукой по одному из гладких фрагментов скорпионьего хвоста. — Не забудь упомянуть про забывание, — Он рассмеялся над собственными словами. — Одно время яд мантикоры использовали для излечения определенных разновидностей меланхолии. Очень часто в сердце депрессии таится какой-то случай из прошлого. Если зеленый яд продуманно отмерить и при помощи шприца с длинной иглой ввести в уголок глаза, он мгновенно парализует воспоминание, уничтожив заодно и причину печали. Я слышал об одном типе, который принял слишком большую дозу и забыл, как забывать, — он помнил все и не мог выбросить из головы ничего. Каждая секунда каждого дня заполняла собою его голову, которая в конце концов взорвалась. Однако этот яд не убьет тебя. Он всего лишь ошеломит тебя неспособностью помнить, благодаря чему зубы доберутся до своей цели. Случается изредка, что мантикора ужалит кого-то, но не сожрет. Все выжившие впоследствии описывали одну и ту же иллюзию: мгновенное путешествие в старый четырехэтажный летний дом с гостевыми комнатами, закатами и комарами. Пока продолжалось действие яда — это примерно около двух дней, — жертвы пребывали в этом пристанище… в воображении, конечно же. С наступлением темноты там дул прохладный ветерок, ночные бабочки, бьющиеся в оконную сетку, отдаленный шум прибоя — и жертва приходила к выводу, что она здесь одна. Полагаю, умереть в муках от воздействия этого яда — словно навечно остаться одному в этом прекрасном месте.

Я произнес, не задумываясь:

— Каждый аспект этой бестии приводит человека к вечности: улыбка, чистейшее золото, жало.

— Запиши, — велел Уоткин. — Что еще ты можешь добавить?

— Я помню, что в тот день, когда я прибыл к вам на службу, — сказал я, — наша повозка остановилась из-за мертвого тела, лежавшего на длинном участке дороги, обсаженном тополями. Когда мы проехали дальше, я выглянул и увидел кровавое месиво на земле. Вы тоже были в собравшейся там толпе.

— Ты не в состоянии понять мою тайную связь с этими созданиями — своего рода симбиоз. Я его ощущаю тут, пониже спины. Вся магия собирается в одну точку, уходящую в будущее.

— А вы можете вернуть это чудовище к жизни? — спросил я.

— Нет, — ответил Уоткин. — Так не бывает. У меня на уме кое-что другое.

Он отошел к верстаку, оставил на нем трость и взял топорик. Вернувшись к телу мантикоры, волшебник медленно дошел до хвоста.

— В тот день ты видел на дороге мою жену. Убитую мантикорой. Вот этой самой мантикорой.

— Простите, — смутился я. — Думаю, вам следовало бы усерднее торопить смерть этого чудовища.

— Не пытайся понять. — Уоткин поднял топорик над головой и одним быстрым ударом отсек жало от хвоста твари. — Под воздействием этого яда я отправлюсь в тот летний дом и спасу ее от вечности.

— Я пойду с вами, — вызвался я.

— Тебе нельзя. Ты можешь застрять в вечности с моей женой и со мной — подумай об этом, — предостерег Уоткин. — Нет, я должен попросить тебя еще кое о чем, пока я не под воздействием яда. Отнеси голову мантикоры в лес и похорони там. Их головы превращаются в корни деревьев, плоды которых — детеныши мантикор. Ты отнесешь последнее семя.

Пока я переодевался в уличную одежду, волшебник отделил голову существа от туловища.