Книга без переплета - Гарина Инна (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗
А Баламут, услышав новость, в отчаянии махнул рукой.
— Спятил ваш Овечкин, — только и сказал он, и смуглое лицо его, и без того не отличавшееся в последнее время румянцем, еще более побледнело.
Он углубился в мрачные размышления, не слушая Фирузу, которая с жаром пыталась ему что-то доказать, и так и сидел молча, пока на улице не стемнело и не явился Пэк, который сказал, что им с Ловчим не удалось добиться от Овечкина никаких объяснений своему поступку, кроме двух слов «так надо».
Босоногий колдун разнервничался и, по своему обыкновению, забегал по комнате, дергая себя за бороду и невнятно что-то бормоча. Затем они с Пэком принялись обсуждать, не отправиться ли за советом к Великому Отшельнику, отцу Григорию, и так разгорячились, что не заметили, как Баламут тихонечко поднялся со своего места и покинул занимаемую ими комнату, а затем и постоялый двор. Они обнаружили его отсутствие лишь тогда, когда пришли к решению послать к отшельнику Пэка и огляделись наконец по сторонам. Доркина нигде не было. Начав его искать, они обнаружили, что исчезла также и Фируза.
Ловчий и Пэк вынуждены были оставить Овечкина в покое, ибо обстоятельства никак не позволяли им схватить «наследного принца» за грудки и вытрясти из него больше, чем два слова. Они надеялись дождаться ночи и тогда уж поговорить с ним по душам, но королева пригласила принца Тайрика на ужин, с которого он не вернулся. Вместо того пришли слуги и перенесли его вещи в другие покои, объяснив, что нынешнюю ночь знатный гость желает провести в одиночестве и просит его не беспокоить. Дворянину Мартусу пришлось скрыть свое негодование за вежливой улыбкой, и Пэк в результате отправился к Босоногому колдуну ни с чем.
Михаил же Анатольевич явился на ужин к ее величеству со стесненным сердцем, предвидя неприятный разговор. Однако деваться ему было некуда.
И едва поднялись из-за стола, королева отпустила слуг и, как он и ожидал, приступила к допросу.
— Говори, — потребовала она. — Зачем тебе понадобилось выкидывать этакую глупость?!
Овечкин вздохнул.
— Государыня, — сказал он, — прошу вас, не требуйте от меня ответа. Я не хочу лгать вам, а правды сказать не могу…
— Правды! — она ударила кулаком по столу, и только сейчас Михаил Анатольевич увидел, как сильно она рассержена. — Ты думаешь, я не знаю правды? Или хотя бы не догадываюсь о ней? Для чего тогда затевалось все это? Неужели ты еще честней, чем кажешься, и, не желая более лгать, собираешься подставить грудь под шпагу Ковина?
— О нет, нет, — торопливо сказал Овечкин. — Прошу вас! Вы не должны думать обо мне лучше, чем я того заслуживаю…
— Молчи, — перебила королева. — Но впрочем… что же тогда? Я, кажется, ясно дала понять, что принимаю тебя, кем… каким бы ты ни был, и поверь, у меня есть причины так поступить!
— Я знаю, — кротко ответил Михаил Анатольевич. — Я бесконечно благодарен вам, ваше величество, за поддержку. Но поверьте и вы мне — и у меня была причина так поступить. Я могу сказать только одно — каким бы ни был исход завтрашнего поединка, у вас останется сын, которым вы еще сможете гордиться.
Королева нахмурилась.
— Я не понимаю тебя…
— Ведь это суд чести, — сказал он. И видя, что она по-прежнему смотрит на него с недоумением, добавил: — Нас рассудит то, что превыше нашей правды и лжи.
Она нахмурилась еще сильней.
— Ты сошел с ума, Тайрик? Ты…
— Государыня, — взмолился Овечкин, — прошу вас! Я ничего не могу объяснить вам более!
— Ты действительно не владеешь никаким оружием?
— Да.
— Он убьет тебя. Разве ты не понимаешь?
— Понимаю.
— Ты хочешь умереть?
— Нет.
— Тогда объяснись, — жестко сказала королева. — Я хочу знать все до конца.
Овечкин ответил ей теми же словами, что и своим товарищам:
— Так надо.
Несколько мгновений она сверлила его глазами, но Михаил Анатольевич молчал, стиснув зубы.
— Ты намерен упорствовать, как я погляжу, — сказала наконец королева. — Что ж, ступай. Ступай и делай, что хочешь. Я-то надеялась…
Не договорив, она отвернулась.
Овечкин поднялся на ноги, помедлил.
— Ваше величество, — тихо сказал он. — Не позволено ли будет мне провести эту ночь не с моим воспитателем, а в каком-нибудь другом месте? Я хотел бы сегодня побыть один…
— Помолиться перед смертью? — с горьким сарказмом спросила она, по-прежнему не глядя на него. — Хорошо, я распоряжусь.
Она вызвала слуг, сухо отдала необходимые распоряжения. Овечкин молча стоял в стороне и ждал. Но перед тем, как покинуть королеву, он поклонился и тихо сказал:
— Надейтесь, государыня…
ГЛАВА 34
Беспокойная ночь опустилась на Тагон, столицу Дамора. Задул сильный ветер, горячий, тревожный, не только не разогнавший остатки дневного зноя, но как будто еще больше сгустивший их. Он хлопал ставнями, гремел черепицей на крышах, стучал вывесками, и мало кто из горожан сумел забыться в эту ночь крепким безмятежным сном. Тех, кто спал, мучали кошмары, а кто не спал — терзался дневными заботами, подступившими вдруг с удвоенной неотвязностью и представшими в совершенно неразрешимом виде…
Михаил Анатольевич относился к числу тех, кто не спал в эту ночь. Но в отличие от прочих, был он спокоен. Он ждал.
Ближе к полуночи он поднялся с кровати, на которой лежал не раздевшись, и вышел на балкон.
Внизу шумел сад, верхушки деревьев волновались, как море в шторм, и листья терлись друг о друга, издавая странный, дребезжащий, какой-то жестяной шорох. Овечкин оперся на каменную балюстраду, вдохнул всей грудью горячий воздух. Камень под его руками тоже был горячим, не остывшим после дневного зноя. Ветер трепал волосы, бил в лицо, не принося свежести, а напротив, как будто прилипая к коже. Но Михаил Анатольевич ни на что не обращал внимания. Он был поглощен ожиданием, зная неведомо откуда, что внезапное озарение его должно подтвердиться нынешней ночью. И ждал он без всякого нетерпения, с тихой грустью перебирая в памяти то немногое хорошее, что было у него в этой жизни. Матушка, книги. Красота Маэлиналь, преданность Фирузы. Одобрение друзей, которые появились так поздно… Он любовно вспомнил каждого и мысленно попрощался с ними. Книга его жизни, не имевшая начала, все-таки должна была оборваться на середине. Но зато…
— Появился переплет, — негромко сказал кто-то у него за спиной, насмешливо, но как будто даже и с участием.
Звук этого голоса слился с дребезжащим шорохом листвы и вряд ли мог быть услышан кем-нибудь, кроме Овечкина, который ждал его.
Михаил Анатольевич кивнул не оборачиваясь. Он знал, что никого не увидит.
— Это не так уж и важно, — пробормотал он.
— А что же важно для тебя?
— Важно то, что я могу еще что-то сделать для тех, кого люблю.
— И ты, разумеется, это сделаешь.
Овечкин снова кивнул.
— Я только хочу быть уверен в том, что это действительно последнее необходимое действие. Что это — счастливый конец. Ты ведь не станешь препятствовать мне?
— Не стану, — согласился голос. — Принцесса Май уйдет из Данелойна, и мне это, в общем-то, только на руку, если не считать незначительных деталей. Но я свое наверстаю, так или иначе. А за принцессу можешь быть спокоен. Кровь смоет все.
— Кровь смоет все, — одними губами повторил Михаил Анатольевич.
Вот теперь он и вправду мог быть спокоен. Наконец все встало на места.
…Птица чатури основательно перепутала откровения своих богов, получив их в пьяном забытьи. Но теперь Овечкину было известно, как в действительности обстояли дела. Никакой счастливый брак не мог избавить принцессу Май от того, что было предсказано ей колдуньей Де Вайле, ибо колдунья знала, что говорит. А знала она это потому, что сама же и наложила чары на принцессу, повинуясь приказанию Черного Хозяина Данелойна, — чары, в результате которых внушенная принцессой любовь будила одновременно и то дурное, что заложено в людях, будила зло тем активней, чем больше было его в человеке, хотя бы оно и таилось до поры до времени. Прекрасный мистический дар был запятнан, и принцесса не смогла бы стать счастливой никогда и ни с кем, ибо обречена была вызывать и раздоры, и кровопролития. И дар ее надлежало очистить — опять-таки кровью.
