Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина (книги онлайн полные TXT) 📗
И когда отозвалась тонким голосочком телефонная барышня, обратился к ней.
— С Познаньском соедините. Нумер тринадцать-двадцать один.
На линии зашипело.
Заурчало.
Послышался будто бы смех чей-то, и даже уши покраснели при мысли, что смеются над ним, дурнем, застывшим с коровьим рогом у уха. Но вот что-то щелкнуло и отозвалось:
— Слушаю.
— Мне бы Машеньку, — страх ушел, смятение тоже. — Передайте, будьте любезны, что дядюшка звонил. Очень свидется желает…
…недолгое ожидание.
…и голос мягкий, медовый…
— Заказ имеется на пару чулок шелковых с алою каймой. Для друга нового расстараться хочу… с доставкой… чтобы все в наилучшем виде… и главное, чулки должны быть крепкими, чтоб надолго хватило.
— Куда доставить?
— Гольчин. И поскорее, — Порфирий Витюльдович угрызений совести не испытывал. Напротив, снизошло вдруг на душу его немалое спокойствие.
— За доставку придется заплатить отдельно, — томно произнесла неведомая девица. И от голоса ее побежали по спине мурашки.
— Заплачу… и втрое, если друг мой на пару вопросов ответит…
— Ответит.
И поверил: вправду ответит. Этим людям, о существовании коих Порфирий Витюльдович предпочитал не вспоминать в иные, спокойные, моменты своей жизни, все отвечают.
Глава 24. В которой повествуется о том, что иная родственная любовь похуже ненависти будет
И ненавидели они друг друга долго и счастливо, и преставились в один день.
Из одной ведьмачьей сказки
Гражина спустилась к завтраку.
Одевалась она тщательно. Впервые, пожалуй, сама изволила подняться на рассвете, открыла платяной шкаф и выбрала из дюжины нарядов именно тот, который, казалось, всецело соответствовал нынешнему ее настроению.
Простое домашнее платье. Сизо-серая ткань в красную клетку. Прямая юбка. Узкий рукав. Воротничок строгий. И два ряда пуговиц, обтянутых красной тканью. Самой Гражине платье чем-то напоминало отцовский мундир, и потому чувствовала она себя куда как спокойней.
Она позволила расчесать себе волосы.
И велела заплести косу.
Прическа? Щипцы? Понравится жениху? Какому, простите Боги, жениху? Ах, в доме говорят… конечно, домашние иных дел не знают, кроме как говорить… и не жених это, а родственник. Что с того, что дальний, а значит, свадьбе сие родство не помеха?
Почему-то от одной мысли о замужестве с Геральдом Гражину затрясло. Она обняла себя, успокаиваясь.
Ленту в косу простую.
И брошь не нужна. И цепочка. И не собирается она прихорашиваться… а что Геральд горничным по нраву пришелся, так это их, горничных, проблемы. Не надо их на Гражину…
…она собиралась, пожалуй, слишком долго, нарочно оттягивая момент, когда придется покинуть безопасную свою комнату.
И все же вышла.
Распрямила спину. Подбородок задрала. Она, в конце концов, генеральская дочь, а потому не пристало ныть и жаловаться…
Матушка уже спустилась. В наряде темно-зеленом, вдовьем, который не надевала уже давно, она гляделась старше и строже. И волосы зачесала, гладко, заколола простыми шпильками. А из украшений — цепочка с камеей, отцом дареная, и обручальное кольцо.
— Прекрасно, — Геральд тоже был внизу. Устроился в матушкином кресле с книгою. — Премного рад видеть, дорогая, что ты уже поправилась.
Захотелось его проклясть.
И желание было столь острым, что руки зачесались. Гражина и почесала. А Геральд только усмехнулся. Конечно, он пока в силе, и не позволит Гражине ускользнуть.
— В таком случае пусть подают…
Надо же, без году неделя в доме, а ведет себя хозяином, и главное, ни у кого из дворни и мысли нет, что сие неправильно. Напротив, радостные мечутся. Конечно, где это видано, чтоб бабы и без мужика хозяйство вели.
Злость заполняла Гражину.
И Геральд погрозил пальцем.
— Осторожно, дорогая, так и до беды недолго.
Матушка взяла Гражину под руку и тихо произнесла:
— Ты много себе позволяешь, кузен…
— Ах, кузина, вам ли не знать, что иным от рождения позволено больше, чем простым смертным…
И эта улыбочка преотвратная, которую хотелось стереть. Гражина сделала глубокий вдох. Злостью себе не поможешь. Думать надобно… только не получается, потому как мысли суетливые и трусоватые… может, и неплохо?
Выйдет замуж… что без любви, так нет этой любви… морока одна… многие вон выходят… и живут… и ничего… в силу войдет, тогда-то и посмотрим, кто в семье главным станет.
Правда, имелись сомнения, что и вправду ей позволят в силу войти.
К столу она пошла с матушкой.
И Геральд только рассмеялся.
Обидно.
Завтракали молча. Геральд занял место по правую матушкину руку. А в какой-то момент показалось, что он вовсе собирается во главе стола устроиться, но нет, погладил стул высокий по спинке и отступил.
Усмехнулся, мол, не сейчас.
Еще не время.
…овсяную кашу щедро сдобрили медом и маслом. Булки были свежи. Варенье духмяно. И утро-то задалось, светлое, ясное. Жить бы таким и радоваться, только как-то оно не получалось.
— Не печалься, дорогая, — Геральд облизал пальцы. — Скоро все это перестанет тебя заботить… завтра мы уедем.
— Нет.
— Кузина, — он произнес это слово с насмешкой, будто подчеркивая, что само сие родство есть недоразумение, не больше. — Вам ли вмешиваться в наши дела? Живы остались и радуйтесь.
— Я радуюсь, — матушка подняла кубок с водой. — Я так радуюсь, что тебе не передать.
Она глядела на Геральда сквозь эту воду.
— Но моя дочь никуда не поедет. Без меня.
— Тогда собирайтесь и вы, — Геральд не желал отступать и матушке ответил широкою счастливою улыбкой. — В поезде всем места хватит.
— Соберусь. Когда сочту нужным.
— Ее сила…
— Вам не достанется, — матушка отстранилась и кубок подвинула, так и не прикоснувшись к воде. Боялась, то Геральд ее отравит? Или же просто пить не хотела? Вот у Гражины в горле пересохло. А еще появилось детское желание спрятаться куда-нибудь.
Хоть бы под стол.
— Или, дорогой кузен, — матушка тоже умела говорить таким тоном, от которого у Геральда щеки вспыхнули, — полагаешь, что я настолько наивна? Да, меня обделили силой. Но не знанием. И я вижу, что вам нужно… твоя матушка всегда желала стать первой, верно? По праву рождения… вот только моя была сильнее, а право рождения в нашей семье значит куда меньше, чем сила. Это ей казалось несправедливым.
Родственничек себе налил не воды, а вина, которого по взмаху руки поднесла Лушка.
Угодливо.
С поклоном и восторгом в очах.
Что она в нем нашла-то? А ему этот восторг по нраву, вот и не спешит Лушку отсылать. Любуется собой в ее глазах. Мерзко…
— И теперь, когда моя мать готова предстать… перед богами, — маменькин голос все же дрогнул. — Она очень надеялась получить то, что полагала своим. Только вот родовая книга выплюнула новое имя, так? С ней бывает… мерзкий артефактишко.
Геральд улыбался.
И Лушкину ладонь поглаживал, а та трепетала…
— И это огорчило мою дорогую тетушку. Не могло не огорчить. Как же… власть уходит, а еще сила… и ей подумалось, почему, собственно говоря, она должна эту силу упускать? Ведь можно иначе… Гражина же наверняка необученная. Кому ее обучать-то было? А этим воспользоваться легко… тебя вот отправить, связать вас узами брака законного, а там уже… что решите? Силу вытянуть через камень? Или просто запереть? Это ведь тоже выход…
— Необученная колдовка опасна.
— Само собой, опасна. Прежде всего для твоей матушки. А вот дети от такого брака сильные пойдут. И видишь, как хорошо все сложится? Вы живете… если получится, то душа в душу, а не выйдет, то хоть как-нибудь. Она беременеет и рожает… чем больше рожает, тем лучше. Твоя матушка, сколь помнится, всегда мечтала о сильном и большом роде… вот и получит. Станет во главе. Воспитает в уважении к собственной особе, в преклонении пред силой…
