Путы для дракона (СИ) - Радин Сергей (первая книга .TXT) 📗
— Может, отойдём? — предложил док Никита. — Переночуем в лесу? Первый раз, что ли?
— Нет, нам надо туда, — ответил Леон. Он поддерживал ветви орешника и напряжённо вглядывался в дом, чья серая глыба грузно осела в кустах и траве.
— Ты вспомнил, командир?
— Нет. Просто в доме есть что‑то такое… Я чувствую: я должен войти.
— Игнатий, среди твоих припасов найдётся приличная тряпка завязать ему глаза?
— Найдётся. Думаешь, настал момент завязать? Неужели Мигель предполагал, что мы с Леоном можем дойти до охотничьего домика?
— Оставил же он в пещере зеркало.
— Ну, насчёт зеркала — это ещё бабушка надвое сказала. А если оно было приготовлено на тот случай, когда бы Леон пошёл с ним?
— Вы мне, кстати, так и не объяснили, что там с зеркалом.
— В твоём нынешнем состоянии эта определённым образом настроенная стекляшка, не встань Роман на твоём пути, быстро бы превратила тебя в зомби. Или в биологически низший вид. Или в растение. Страшная штука. В университете упоминается о таком, но к рецепту настройки прилагается куча предупреждений, главное из которых гласит: мельчайшая ошибка — и настройщик зеркала сам превращается в абсолютного идиота.
Смотреть сквозь желтоватую к вечеру листву на дом было бы приятно и спокойно, если бы не раздражающее мельтешение «тараканов». Рядом с Леоном на корточки присел Игнатий. Рашид негромко предупредил, что на него собирается прыгнуть Туська. Сокол Игнатия перебрался на правое плечо, поняв намерение животного. Поведение Туськи, во что бы то ни стало возжелавшей оседлать Игнатия, объяснялось просто: с плеча человека кошка вытянула шею и разглядела то, что видели все. Её хвост заходил ходуном из стороны в сторону, а затем послышалось низкое угрожающее рычание. Туська узнала своих мучителей.
Понаблюдав за кошкой, Леон машинально взглянул на Романа. Тот сидел на тёмно–зелёном ото мха корне, прислонившись к стволу дерева. По его обнявшим колени рукам, приподнятым плечам, по сжатому побелевшему рту нетрудно определить, что он напряжён и лишь усилием воли сдерживается, чтобы напряжение не взорвалось в нём слепой яростью.
«Ну, успокойся, — мысленно попросил его Леон. — Нам всем сейчас тяжело, а кошке тяжелее всех: из детишек только один уцелел, а ещё раньше бездомной стала и жила в мире страшном, населённом чудовищами. Ничего ведь, оправилась. Вон, спрыгнула с Игнатия, устроилась на мешках кормить своего малыша. Чихать она хотела, что за кустами её враг бегает. Очень неглупая кошка, знает: если что — мы поможем… Так чего же ты‑то рвёшься вперёд, один? Расслабься, встряхнись, как Туська, и живи, как Туська: пока не случилось ничего из ряда вон выходящего, что волноваться?»
Он сел почти напротив Романа, из интереса скопировал его позу, чтобы точнее представить, каково ему… «А зачем ты это делаешь?» — спросил кто‑то из гулкого, отдающего эхом–шепотком пространства. «Потому что так надо, — откликнулся не Леон, а кто‑то внутри него. — Я не помню всех деталей, не вижу общей картины, но знаю, что так надо».
И минуты не прошло, как Леон обнаружил, что просиди он ещё минуту в позе Романа — и ноги сведёт судорогой. Пальцы ног уже приподняло неприятным расправляющим движением. Сочувственно поглядывая на Романа, Леон поспешно вытянул ноги, а потом с удовольствием потянулся, разминая застывшие мышцы. И снова сел — уже спокойно, с улыбкой засмотрелся на Туську, которая так энергично вылизывала своего детёныша, что тот падал на спинку и всеми лапами оборонялся от слишком усердной мамы.
А Роман заснул. В очередной раз взглянув в его сторону, Леон замер от неожиданности, а затем объяснил себе: «Их… нас… ведь этому учили. Какой‑нибудь приём релаксации. Он, наверное, тоже ощутил своё напряжение…» Как бы то ни было, но Роман ссутулился и привалился к дереву, съехав ниже корня, на котором только что сидел.
Шелестящее потрескивание сбоку заставило Леона поднять глаза. Брис.
— Неплохо получилось. И я подумывал о том же, но Роман меня сразу бы засёк. Он в этом отношении чувствительный мальчик.
— А… что неплохо получилось?
Привычная улыбка Бриса медленно уступала странно отрешённому выражению лица, превратившему приветливого симпатягу парня в насторожённого следопыта.
— Ты сидел, как сидел Роман. Потом расслабился. Было?
— Было.
— Помнишь, тебе понравилась моя походка? Ты ещё пытался её повторить.
Какое‑то слабое впечатление — призрачное впечатление забытого сна — полустёртым фрагментом заколыхалось в воздухе. Леон знал, что Брис подводит его к частице прошлого, хочет, чтобы он сам сделал вывод. Но понять, что произошло, тяжеловато. Анюта любила тренировать глаз на развлекательных картинках, когда даются две почти одинаковые картинки и предлагается: «Найди десять различий». А здесь — немного наоборот: картинки разные — задание противоположное. Ну, хорошо. Одно сходство Леон уже нашёл. И там, и здесь он пытался подражать: Брису, потому что захотел научиться его походке, и Роману — потому что не мог представить, что человек может быть так напряжён.
— Я как‑то воздействую… воздействовал на вас?
Тяжёлый вздох Бриса продолжался недолго: этот парень всегда умел найти, чему улыбнуться. И сейчас его, видимо, позабавила мысль, которую он и высказал:
— Странно общаться с человеком на двух уровнях. Замечание делаешь прежнему Леону — не понимает нынешний. Никак не заставлю себя объяснять тебе твои промахи от и до, чтобы ты понимал всё изначально. Для меня это всё равно, что дикарь пытается объяснить программисту, что такое программа.
— А ты объясни — что, а не как. Мне достаточно знать, что можно, а что нельзя. А знать почему — только как последствия.
— Твоя сила заключается не только в физическом превосходстве. Опустим то, чему нас учили. Единственное, что можно сказать о тех годах: пока мы учились развивать свои силы, ты учился их сдерживать. И научился. На инстинкте. То есть пока ты не применяешь их сознательно, действуют барьеры, придуманные тобой и возведённые, когда ты усвоил полную программу работы с энергией.
— А если барьеры исчезнут?
— Такого не случится никогда — и слава Богу.
— Почему — никогда?
— Ты свои барьеры поправлял и совершенствовал всякий раз, как только узнавал или придумывал что‑нибудь новенькое.
— Слушаю тебя, и мне всё больше не нравится тот Леон, которого знаете вы. Зачем ему вообще барьеры?
— А ты представь человека, который с детства вынужден высокомерно относится к миру вокруг, потому что только такое отношение позволяет ему держать свои эмоции в кулаке. А каждый эмоциональный всплеск в его жизни — катастрофа для окружающих. И не только эмоциональный всплеск… Ладно, мы перешли на излишние обобщения. Так вот, насчёт барьеров. Последнее. Барьеры — те же ворота: не только выпускают, но и не впускают. Мы уже пробовали к тебе пробиться, ты знаешь… — Брис вдруг оборвал объяснение — и ошеломление в его глазах заставило Леона поёжиться от неприятных предчувствий. — С ума сойти можно… Хотя… Опять‑таки предположения… После разрыва с семьёй ты вернулся в университет. Все думали — у тебя депрессия, потому что ты всё время повторял, что тебе надоела такая жизнь, что ты хотел бы попробовать радикально другого. Жаловался, конечно, только нам. Просто мне подумалось: может, ты уже тогда, будучи преподавателем университета, надумал изменить собственную личность, может, уже начал изменять — и взрыв в Ловушке, разбросавший нас… Господи, нет! Это слишком невероятно!
Теперь ошеломлён был и Леон. Но ошеломлён не предположением Бриса, а бездной, вновь показавшейся на мгновения, и ясно услышанным свистом и треском жёстко рассечённого воздуха — и его сердце ухнуло в бесконечность и больно затосковало по призраку, скользнувшему краем памяти.
— В общем, подражая мне или Роману, ты жёстко входишь в ритм нашей энергетики, а поскольку ты сильнее, сознательно или бессознательно, но ты подчиняешь нас себе. Ты начал входить в моё поле — ещё хорошо, что я сразу почувствовал и притормозил тебя. Но с Романом сложнее. Чисто физически он отдохнёт, а вот защитный его слой нам придётся восстанавливать всем скопом.
