Имаджика. Примирение - Баркер Клайв (читаем книги онлайн TXT) 📗
Но Башня еще не истощила запас своих сюрпризов. Проводя Целестину через вестибюль, он замер, устремив глаза на дверь — скорее не на дверь даже, а на льющийся сквозь нее солнечный свет. В нем золотились мириады мельчайших частичек: пыльца и семена деревьев и растений, пыль, занесенная сюда с шоссе. Хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка, в солнечном луче происходил причудливый танец.
— У нас посетитель, — сказал Клем.
— Здесь? — спросила Юдит.
— Вон там, впереди.
Она посмотрела на свет. Хотя ничего похожего на человеческий силуэт различить было нельзя, частицы двигались отнюдь не произвольно. В их танце заключался какой-то организующий принцип, и Клем, похоже, знал, как его зовут.
— Тэйлор, — сказал он голосом, хриплым от волнения. — Тэйлор здесь.
Он оглянулся на Понедельника, и тот, не нуждаясь в дополнительных просьбах, немедленно приблизился, чтобы поддержать Целестину. Она вновь была на грани потери сознания, но когда Клем направился к освещенной двери, она подняла голову и вместе со всеми стала смотреть ему вслед.
— Ведь это ты, правда? — сказал он тихо.
В ответ танец пылинок стал еще более оживленным.
— Я так и думал, — сказал Клем, остановившись в паре ярдов от границы солнечного пятна.
— Чего он хочет? — спросила Юдит. — Ты можешь понять его?
Клем оглянулся на нее. На лице его смешались благоговение и испуг.
— Он хочет, чтобы я впустил его, — ответил он. — Он хочет быть здесь. — Он похлопал себя по груди. — Внутри меня.
Юдит улыбнулась. Пока день принес не слишком много хороших новостей, но вот была одна из них — возможность союза, который никогда не казался ей осуществимым. Но Клем колебался, сохраняя дистанцию между собой и пятном.
— Я не уверен, смогу ли я, — сказал он.
— Но он же не сделает тебе больно, — сказала Юдит.
— Я знаю, — согласился Клем, оглядываясь на свет. Позолоченная пыль пришла в еще более лихорадочное движение. — Дело не в боли…
— Что же тогда?
Он покачал головой.
— У меня уже есть опыт, парень, — сказал Понедельник. — Просто закрой глаза и думай об Англии.
У Клема вырвался тихий смешок. Он по-прежнему смотрел на свет, когда Юдит привела последний аргумент.
— Ты любил его, — сказала она.
Смех застрял у Клема в горле, и в полной тишине, что за этим последовала, он прошептал:
— Я по-прежнему его люблю.
Он напоследок оглянулся на нее и улыбнулся. Потом он шагнул в свет.
Зрелище имело самый обыденный вид: человек шагнул в лучи солнечного света, льющегося сквозь стеклянную дверь. Но Юдит видела в нем значение, которое раньше никогда бы не открылось ей, и в памяти у нее всплыло предостережение Оскара. Когда они готовились к поездке в Изорддеррекс, он сказал ей, что она вернется на Землю изменившейся и увидит привычный мир новыми глазами. Теперь она убедилась в этом. Возможно, солнечный свет всегда был таким таинственным, а двери всегда намекали на переход более значительный, нежели из одного помещения в другое, но она не замечала этого вплоть до настоящего момента.
Клем простоял под лучами секунд, наверное, тридцать, подставив свету свои открытые ладони. Потом он обернулся к ней, и она поняла, что Тэйлор уже в нем. Если бы ее попросили конкретно указать, в каких местах она ощущает его присутствие, она не смогла бы этого сделать. Лицо Клема не изменилось ни в чем, разве что в таких тонких нюансах — наклон головы, подвижность губ, — которые невозможно было зафиксировать глазом. Но Тэйлор был внутри него, вне всяких сомнений. А вместе с ним в Клеме появилась и спешка, которой не было еще минуту назад.
— Выведите отсюда Целестину, — сказал он Юдит и Понедельнику. — Там наверху происходит что-то ужасное.
Он стремительно двинулся к лестнице.
— Тебе нужна помощь? — спросила Юдит.
— Нет. Оставайся с ней. Ты ей нужна.
В ответ на это Целестина произнесла первые слова с тех пор, как покинула камеру.
— Я в ней не нуждаюсь, — сказала она.
Клем немедленно развернулся и приблизился к женщине лицом к лицу так, что их носы разделяло расстояние не более дюйма.
— Знаете, леди, я нахожу, что мне трудно испытывать к вам симпатию, — отрезал он.
Юдит громко рассмеялась, услышав, как в голосе Клема явственно пробиваются раздражительные нотки Тэйлора. Она позабыла уже, насколько их характеры дополняли друг друга, пока из-за болезни желчь и уксус Тэя не выдохлись.
— Мы сюда пришли из-за тебя, помни это, — сказал Тэй. — И ты бы до сих пор ковырялась бы в пупке у себя в подвале, если б Джуди не привела нас.
Глаза Целестины сузились от ярости.
— Так отведите меня назад, — сказала она.
— А вот за это… — сказал Тэй. Юдит задержала дыхание — ведь не потащит же он ее обратно, в конце концов? — …я собираюсь наградить тебя пламенным поцелуем и очень вежливо попросить перестать корчить из себя сварливую старую каргу. — Он чмокнул ее в нос. — А теперь за дело, — сказал он Понедельнику, и, прежде чем Целестина нашлась с ответом, он уже двинулся к лестнице, одолел первый пролет и скрылся из виду.
Утомленный своими скорбными излияниями, Сартори отвернулся от Миляги и двинулся к стулу, на котором сидел в самом начале разговора. Шел он не спеша, наградив пинками несколько аморфных сгустков, которые кинулись изъявлять ему рабскую преданность, и чуть помедлив у трупа Годольфина. Внимательно оглядев, он качнул его, словно маятник, так что на протяжении дальнейшего пути к его маленькому трону подвешенное тело то заслоняло, то вновь открывало его Миляге. Перипетерии окружили его льстивой толпой, но Миляга не собирался дожидаться, пока Сартори натравит их на него. Его двойник не стал менее опасным, выплеснув перед ним все свое отчаяние; напротив, он, похоже, отбросил последнюю надежду на примирение. Отбросил ее и Миляга. Настало время положить всему этому конец, а иначе дьявол, в которого Сартори решил окончательно воплотиться, вновь разрушит Великий Замысел. Миляга набрал в легкие воздуха. Как только его брат повернется, пневма вылетит и сделает свое дело.
— А почему ты вообще решил, что можешь убить меня? — спросил Сартори, не оборачиваясь. — Папаша Бог в Первом Доминионе, мамаша издыхает в подвале. Ты один. Все, что у тебя есть, это твое дыхание.
Тело Годольфина продолжало раскачиваться между ними. Сартори по-прежнему стоял к Миляге спиной.
— А если ты уничтожишь меня, что случится с тобой? Об этом ты подумал? Может быть, убивая меня, ты убьешь и себя?
Миляга прекрасно знал, что Сартори способен сеять подобные сомнения хоть целые сутки напролет. Ремесло взращивания новых возможностей на благодатной почве было дополнением к его собственному дару соблазнителя. Но его такими штучками не остановишь. С пневмой наготове он двинулся на Сартори, на мгновение помедлив лишь для того, чтобы пропустить качающийся труп. Оставив Годольфина у себя за спиной, он остановился. Сартори по-прежнему не оборачивался, и Миляге не оставалось ничего другого, как потратить часть убийственного дыхания на слова.
— Посмотри мне в глаза, брат, — сказал он.
Он увидел, как Сартори начал оборачиваться, но, прежде чем перед ним возникло его лицо, за спиной у него раздался какой-то звук. Обернувшись, Миляга увидел третье действующее лицо — Годольфина, труп которого сорвался с виселицы. Он успел заметить угнездившихся в нем овиатов, а потом тело навалилось на него. Казалось бы, увернуться было легко, но твари не просто угнездились в трупе — они внедрились в прогнившую мускулатуру Годольфина, осуществив своеобразное воскрешение, о котором умолял Милягу Сартори. Труп вцепился в него мертвой хваткой и своим весом, к которому прибавился вес вселившихся в него овиатов, увлек Милягу на колени. Пневма вышла из него в виде безвредного выдоха, и прежде чем он успел выхватить изо рта следующую, руки его были заломлены за спину.
— Никогда не стой спиной к мертвецу, — сказал Сартори, наконец-то показав лицо.
Несмотря на то что он сумел обезвредить врага одним быстрым маневром, победного ликования в его голосе не слышалось. Он обратил свой скорбный взгляд к облаку перипетерий, которое служило Годольфину виселицей, и большим пальцем левой руки описал в воздухе круг. Они немедленно поняли намек.
