Лиходолье - Самойлова Елена Александровна (читать книги полные TXT) 📗
– Я не смогу их вывести, – тихо произнесла я, неторопливо развязывая узлы бечевки, которой был стянут посох. – Ровина, наверное, и смогла бы, но я не знаю, как открывать дорогу берегинь без ромалийского посоха. А этот сломался и уже умер. Даже если его починить, в нем не будет силы. Теперь это просто старая деревяшка.
Узлы веревки наконец ослабли, и посох с тихим треском рассыпался на узкие, тонкие и острые щепки. Но уцелел деревянный шар в оголовье – он всего лишь покрылся сетью глубоких трещин, будто переспелый плод, упавший с высокой ветки.
– Его… нужно просто сжечь, – пробормотала я, кидая первую щепку в огонь, который пугливо прижался к прогорающим веткам, а потом все ж таки начал неохотно охватывать гладкую деревяшку. – Волшебные инструменты никогда не выбрасывают, их хоронят в огне, как и владельцев.
Вторая, третья…
Щепки летели в постепенно разгорающееся пламя, превращая маленький, тусклый огонек в жаркий костер путника, способный обогреть каждого, кто набредет на него. Последним в огонь упало растрескавшееся, почерневшее оголовье, и тогда огонь неожиданно ярко вспыхнул, языки пламени взметнулись высоко в небо, на несколько мгновений окрасившись травяной зеленью, которая была видна не только мне, но и моим спутникам.
А мне неожиданно стало легче. Будто бы я выполнила свой последний долг, наконец-то отдала все полагающиеся почести инструменту, который верой и правдой служил вначале моей наставнице, а потом и мне. Инструменту, который когда-то стал почти живым, стал опорой и помощником, а ныне обрел заслуженный покой.
Зеленое пламя быстро опало, пугливо прижавшись к ярко-красным угольям обычным рыжим огнем. Искра встрепенулся первым, встал, чтобы подбросить в огонь несколько веток, а дудочник молча положил мне теплую ладонь на плечо. И, заглянув в его разные глаза, я осознала, что он, похоже, действительно понимает эту тонкую, неуловимую и неочевидную для непосвященных связь между мастером и его волшебным инструментом. Между создателем и его творением, выстраданным, известным до мельчайших деталей, надежным и почти бесценным для владельца.
– Тебе надо отдохнуть, – тихо сказал он, убирая руку. – Ты справишься и без посоха, все равно самая большая твоя сила сокрыта не в нем, а в твоих глазах и золотой чешуе. Я тебя видел там, в Загряде. Ты можешь выстоять, где ни один человек не выстоит, с волшебным инструментом или без него. А если пошатнешься – тебя поддержит не только твой железный оборотень, но и я.
– Ты прав, – вздохнула я, снимая с пояса кожаный мешочек с таррами. – Человеческие игрушки завтра мне не помогут.
Я уже хотела бросить в огонь и тарры, но Вик перехватил меня за запястье и осторожно вытащил из моих пальцев эту «игрушку».
– Не нужно избавляться от всей той памяти, которая причиняет тебе боль. Можешь пожалеть об этом в самый неподходящий момент. – Змеелов покачал головой и сунул потертый мешочек в свою и без того раздутую дорожную сумку. – Я сохраню для тебя эту память. И верну, когда она тебе понадобится.
– Тогда уж забери сразу и это. – Я торопливо, будто бы опасаясь, что могу передумать, расстегнула один за другим золотые браслеты с колокольчиками, все четыре, и протянула их музыканту. – Все равно, когда я сброшу человечью шкуру, они, скорее всего, сгорят, а так у них есть шанс уцелеть.
– Значит, я и их приберегу. Хорошие инструменты не заслуживают того, чтобы от них бездумно избавлялись, – улыбнулся он, принимая браслеты из моих рук, а потом неожиданно подался вперед и поцеловал меня в лоб. – Спи, Ясмия. Завтра нам всем будет нелегко.
Удивительное дело, но после этих его слов я заснула легко и почти мгновенно.
И, засыпая, впервые за долгое время ощутила себя затаившейся под личиной шассой, а не человеком…
Разбудил меня солнечный луч, пригревшийся на щеке. Я заворочалась, перекатилась со спины на бок, а потом услышала приглушенные мужские голоса неподалеку. Разобрать слова не удалось – мои спутники говорили довольно тихо, да и ветер сносил их слова куда-то в сторону, но мне уже стало любопытно, о чем могут разговаривать змеелов и железный оборотень, потому открыла глаза и неохотно села.
– О, ты уже проснулась. – Вик, до тошноты свежий и бодрый, поднялся с места и подошел ко мне, держа в руках кусок хлеба, посыпанный солью, и сыр, нарезанный по городской манере тонкими, почти прозрачными ломтиками. – Завтракать будешь?
– Буду, – призналась я, чувствуя необычно сильный голод. – А вы давно встали?
– Часа два как, – ответил вместо дудочника Искра, выкладывая на чистую белую тряпицу перевязанный тонкой бечевой кусок копченой ветчины и берясь за широкий охотничий нож со знаком Ордена Змееловов на светлой березовой рукоятке. – Тебя решили не будить. Куда торопиться? Если та зараза много лет как обосновалась в городе, вряд ли она решит сбежать из него прямо сейчас, не дожидаясь нашего появления. Так что мы с Виком посовещались и решили, что нет смысла торопиться на смертную битву, да еще и на голодный желудок. А то вдруг не добежим, а?
Харлекин улыбнулся, нарезая мясо толстыми ломтями, а я, взяв у дудочника хлеб и сыр, подсела поближе к Искре, выхватив у него очередной кусочек едва ли не из-под ножа.
– Змейка, ты так не делай больше, а то нож у нашего музыканта такой острый, что не заметишь, как без пальца останешься. Я не шучу.
– И зачем он ему такой острый? – как бы между делом поинтересовалась я, кладя мясо на хлеб и откусывая первый кусок. Дудочник лишь неопределенно пожал плечами, а взгляд харлекина ощутимо похолодел.
Давно я уже не видела у него такого взгляда – усталого, серьезного, полного решимости идти до конца. Взгляд загнанного в ловушку, уже порядком измотанного и израненного лиса, к которому тем не менее не решается подойти ни один охотник. Потому как этот лис, нехорошо зыркающий золотисто-карими глазами из того самого угла, куда его загнала тявкающая собачья стая, непременно попытается вцепиться в горло первому, кто подойдет на расстояние прыжка. Захочет продать свою жизнь подороже, и можно поставить пять к одному, что у него это получится.
– Трофеи легче добывать с помощью хорошо заточенного инструмента. Шкуры снимать, к примеру, – наконец-то произнес Искра таким тоном, что аппетит у меня как-то улетучился, и смотреть на широкое блестящее лезвие, аккуратно нарезающее нежно-розовую ветчину, стало неприятно.
– Мне что, извиниться? – едко поинтересовался Викториан, нарочито беззаботно присаживаясь рядом со мной и беря с расстеленного на камне льняного полотенца краюшку. – Так я запросто, мне не жалко. Только вот странно, почему сидящий передо мной людоед так ненавязчиво намекает, что использовать нож для добивания раненой нечисти плохо, а приобретать новую личину через поедание человеческой плоти – хорошо? И кстати, для «добывания трофеев» у меня есть совсем другое орудие, а это я ношу для хозяйственных нужд.
– Вот только не подеритесь, – вздохнула я, отворачиваясь и глядя с высоты козырька на большой город, раскинувшийся у подножия ноздреватой охряно-желтой горы.
Красивый такой – белые, будто слепленные из снега небольшие домики, похожие на детские кубики с узкими окошками под самой крышей, узкие улочки, переплетающиеся друг с другом и образующие причудливый, сложный лабиринт, а в самом центре города на большой площади стоял не то дворец, не то храм, обрамленный двумя кольцами зелени. Несколько узких башен, каждая из которых была увенчана сияющей в лучах утреннего солнца золотой маковкой, тесно обступали основное строение с воздушным узорчатым куполом, который издалека казался переливчатой чешуей всех цветов радуги. Высокая оборонная стена с аркой ворот и опущенным подвесным мостом, в который упирался наезженный торговый тракт. Широкий ров, заполненный мутной зеленой водой, – из-за жары он обмелел, и кое-где над маслянисто блестящей поверхностью показались облепленные грязью и тиной острия кольев.
Город был живым, он дышал и существовал своей собственной суетливой, но в то же время ленивой жизнью. Он уже проснулся, главные ворота были раскрыты настежь, и по подвесному мосту с неторопливой деловитостью ехали груженные добром телеги, запряженные волами, шли погонщики, торговцы, да и просто дорожные люди.
