Охотник за смертью - Игнатова Наталья Владимировна (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Казалось бы, велик ли срок в восемь недель для тех, у кого впереди вечность? Но вкусить вечности им еще не довелось. А за полсотни лет, прошедших с того дня, как Орнольф отыскал Паука в замке в Карпатах, они не успели даже привыкнуть к тому, что снова вместе. Да что там – привыкнуть, если одна мысль о том, что столетия одиночества остались в прошлом, заставляла глупо и счастливо улыбаться.
Случалось, что Орнольф просыпался и обнаруживал Хельга в своей спальне. Тот всегда сидел в одном и том же кресле, не двигался и смотрел не мигая. А встретив взгляд датчанина, тихо вздыхал:
– Я тут подумал, а вдруг тебя нет… пришел проверить.
Смешно сказать, но за все эти годы, за полстолетия, они ни разу не расставались дольше, чем на несколько часов. Потому что Орнольф тоже боялся. Это Хельг никогда не скажет: «мне было страшно», он говорит: «я подумал, а вдруг…» Орнольф боялся и признаваться в этом не считал зазорным. И после его «мне страшно» следовало то же самое: «а вдруг тебя нет».
Что ж, мысли, может быть, и не самые достойные – такие мысли пристали скорее женщинам, нежели мужчинам и бойцам, – однако нужно мириться с ними. Этот страх, холодные всплески воспоминаний, леденящее «а вдруг» – суть неизбежная плата. Орнольф платит за предательство и за то, что не считал себя предателем. А Хельг – за гордость, переросшую в гордыню.
И теперь уже восемь недель не кажутся смешным сроком. Право же, этот срок ровно на семь недель и шесть дней длиннее, чем хотелось бы.
Отсюда и беспокойство обо всем, вообще обо всем, что может случиться с неугомонным Пауком. А между тем по здравому размышлению становится ясно, что не грозит ему ничего страшнее легких недоразумений с полицией. И то, что Хельг позволяет опекать себя – удобная иллюзия, полностью устраивающая их обоих. Практика же показала, что с большинством своих проблем Паук способен справиться самостоятельно. А когда не способен – вспоминает о праве сильного и опять-таки справляется.
М-да. Только в тварный мир он предпочел бы все-таки не ходить.
Однако деваться некуда. Хельгу нужна Марина, нужен ее создатель, нужно поддерживать с девочкой постоянный контакт, для чего желательно быть с ней рядом. А смертной не место на Меже. Даже если она очень необычная смертная. Люди, повадившиеся забредать на границу Волшебной страны, не живут долго. В лучшем случае они умирают, в худшем – сходят с ума. Вот и получается, что раз уж Марине нельзя уйти к Пауку, Пауку следует уйти к Марине.
«…я побоюсь немножко, а потом все сделаю…»
Он сделает. В этом Орнольф не сомневался. Но сама мысль о том, что Хельг, его бесстрашный и раздражающе гордый Хельг, признается в том, что боится, заставляла усомниться в правильности их затеи.
А выправление необходимых бумаг для Маринки, как выяснилось, могло растянуться чуть не на полгода. Непонятно, почему так долго, но вникать еще и в это Орнольф не собирался. Скрепя сердце, он прибегнул где к чарам, где – к принуждению, а где к подкупу, чтобы как можно скорее завершить бесчисленные бюрократические процедуры. В итоге все решилось за месяц. Орнольф немедленно связался с Хельгом, чтобы доложить о готовности, а заодно со всей возможной мягкостью и настойчивостью вывести Паука из хандры, а Хельг ответил весело и нагло. Как всегда. Как будто не прятался неделю от всего неволшебного мира.
– У Олега Змеевича бо-ольшие проблемы, – сообщил он, закуривая, – больше, чем у меня. А вообще-то, знаешь, рыжий, смертные куда забавней демонов. Скучно нам с тобой не будет.
И от многообещающей паучьей ухмылки у Орнольфа заныло под ложечкой.
Маришка об этом заявлении Альгирдаса не знала. А если бы знала, – подписалась под последней частью, не задумываясь. Для нее со сдачи сразу двух сессий началась новая жизнь. Снова. Второй раз за полгода. И определенно это была еще одна ступенька вверх. Хотя когда ей предложили учиться в ИПЭ, казалось, что ничего более фантастического просто не может случиться.
Сейчас же в ее сумочке лежал новенький загранпаспорт и визы на длительное проживание во всех странах мира… о многих из них, надо сказать, Маришка даже не слышала никогда. А сама она походкой королевы шествовала через просторный зал аэропорта под руку с парнем, на которого оглядывались все без исключения. Женщины смотрели с восхищением, мужчины – с легкой завистью, а он и внимания ни на кого не обращал. Ну, и Маришка тоже. Не обращала. Однако все подмечала: каждый взгляд, каждый вздох, чуть ли не каждую мысль – благо, понять, о чем думают люди, глядя на Орнольфа было не так уж трудно.
А когда-то ей казалось, что слова насчет того, что при чьем-то появлении наступает мертвая тишина – поэтическое преувеличение.
Как же! Сейчас они с Орнольфом оказались именно в такой ситуации, и Маришка наслаждалась всеобщим вниманием. Пусть даже ей его почти и не досталось – все пришлось на долю рыжего датчанина, такого красивого, стильного, такого… нездешнего, что казалось, даже Альгирдас потерялся бы рядом с ним.
Но это, конечно, только казалось.
Орнольф был красивым и стильным, Паук – прекрасным и безупречным. Орнольф был нездешним, Паук – потусторонним, Орнольф… он был. Вот под пальцами рукав его куртки, а если протянуть руку, можно дотронуться до волос, собранных в рыжий как у лисицы хвост, и еще Маришка знает, что на ладонях его жесткие мозоли.
А Паук – Паука не было. Только образ, игра света и тени, узоры мороза на стекле, солнечный зайчик, снежинка на горячей ладони. Нечто неощутимое, неуловимое, невозможное.
Жаль, конечно.
Но никто ведь не сказал, что чудеса закончились, правда?
Чудеса и впрямь не закончились. Они продолжились в виде личного самолета, обставленного так, как, наверное, обставляются гостиные в пресловутых «лучших домах». Не то, чтобы у Маришки был большой опыт по части этих самых гостиных, она просто не представляла, что бы такое нафантазировать, чего не хватает в салоне. Там обнаружилась даже серебряная посуда, тисненая кожа на стенах и креслах и мебель с инкрустациями. Коренная уральская жительница во всяких там яшмах-агатах и прочих змеевиках не разбиралась совершенно, зато опознала слоновую кость. Даже успела погордиться собой, прежде чем Орнольф сообщил, что, вообще-то, это не кость, а обработанные перья какой-то там волшебной птицы. То есть Орнольф-то сказал, какой именно, но Маришка все равно не взялась бы повторить. Прежде чем такое выговаривать, следовало научиться завязывать языком вишневые черешки.
Орнольф, когда она эту мысль озвучила, похмыкал и сообщил, что – таки да, он умеет. И не только вишневые, черешневые тоже.
Бог знает отчего, Маришка смутилась и уставилась в иллюминатор.
А там ничего интересного не было. Беспросветные облака. И не понять: летит самолет или в воздухе завис.
Заскучать она не успела. Если честно, даже не заметила, как пролетели часы. Разговаривали с Орнольфом – вроде бы ни о чем, но было интересно. О самолетах, о том, что даже самым могущественным магам приходится использовать человеческие изобретения. О Меже. И о том, что Паук – ужасный ретроград.
Межа – это и было преддверие Лаэра. Граница между былью и сказкой. Никакой не астрал, но все равно место странное. А башенка, в которой проходили занятия, оказалась вроде как арендованной и принадлежала какому-то духу или колдуну – в этом Маришка не разобралась. Поняла только, что это было самое близкое обжитое место, куда она могла попасть прямо из города. Надо же, как оно! А ей-то казалось, что в астрале… ну, ладно, не в астрале, просто в волшебных краях расстояния, а уж тем более привязка к реальной местности, не имеют значения.
Орнольф сказал, что когда-то давно, путешествуя по Меже, можно было очень быстро попасть из одной страны в другую. Еще он сказал, что тогда и стран-то еще по большому счету не было, но дело не в этом, а в том, что из неоткрытой людьми Америки в сердце Европы маги добирались за две-три недели. А сам Орнольф однажды за пять часов преодолел расстояние от Кайласы до Гродно. Но это, как он сам сказал, была стрессовая ситуация. Из тех, в каких девяностолетние бабушки таскают на себе рояли.
