Эльфийский порноспецназ в логове национал-вампиров (СИ) - Лирик Тимоти (читаем книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
В момент наисладчайшего переживания, когда брюшко мое стало растягиваться под тяжестью съеденного, я поднял глаза от дыры в еще дрожащем от боли боку клопоматки и встретился с глазами своей прекрасной Сонечки.
«Присоединяйся скорее!» — хотел крикнуть я, но я увидел, что моя любимая, мое божество и мой идеал… Что она… Она застыла от страха.
От страха и вселенского отвращения.
Я всё понял.
Нет!
В тот миг я, конечно, ни бельмеса не понял!
Я растерялся и замер, сжимая в лапе клопеныша. Он шевелил маленькими цепкими конечностями, проклятый ксеноморф…
«Будьте вы прокляты, паразиты! — кричал я мысленно. — Вы запрограммировали Соню на сочувствие к себе!»
Да, клопы отняли у наших соплеменников, оставшихся под их влиянием, саму возможность смотреть на них как на пищу.
Осознание чудовищной ошибки сковало меня, словно морозный ветер. Я потерял Соню!
— Идиот!!! — раздался крик шефа.
Один из клопят вырвался через мою дыру в боку матки и бросился к моей девочке!
Выстрел Оборонилова настиг живчика в прыжке, который закончился бы на мордочке Сони. А она! Великие предки!.. Она тянула к нему лапки, вы можете себе такое представить?
От боевого импульса клопеныш мгновенно вскипел и лопнул, забрызгав Сонечку с ножек до прекрасной ее головки…
Нас, вылезавров, не тошнит, конечно, но моя богиня задвигалась конвульсивно, то впадая в оцепенение, то выходя из него. Она упала на бетонный пол, бессмысленно водя лапками, бедная моя девочка.
— Зангези, Эбонитий! — взревел наставник. — Помогите ей!
Я взглянул на наших помощников.
Эбонитий сидел возле комбинизомби, который лежал, неестественно вывернув руки и ноги, и мелко трясся.
Да что же это такое!
Я сорвался в широкий контекст и мгновенно оказался возле Сони.
— Дурак! — донесся голос Ярополка Велимировича.
Потом были выстрелы излучателя. Очевидно, твари полезли из дыры бодрее.
Я обтирал личико моей красавицы, прижимая ее к полу.
Вскоре она затихла.
Где-то над нами взревела толпа футбольных фанатов. Очевидно, кто-то заколотил-таки дурацкий мяч в дебильные ворота. Ваши игроки так редко умудряются попасть, что каждый такой случай провоцирует едва ли не общенациональный праздник.
Я захотел выпустить недоеденных клопят на это стадо приматов, а потом сжечь этот город, а лучше — планету.
Я был зол на себя. И на шефа…
Мы возвращались с охоты, везя в фургоне два бессознательных тела.
Зангези лежал, словно мертвый. Синеватое лицо усиливало впечатление.
Моя Сонечка непрерывно подергивалась, будто ей снился кошмар, от которого она силилась пробудиться и не могла.
Мы с Оборониловым — две откормленные ящерицы в обличье уродливых людей с брюхами до пола, сидели рядом с пострадавшими, Эбонитий вел микроавтобус, аккуратно минуя следы погромов и группки праздно шатавшихся пьяных стай москвичей. Скипидарья молчала на переднем пассажирском, источая флюиды сытости и счастья.
Шеф тоже благодушествовал.
— Почему ты ей позволил с нами?.. — выдавил я.
— Я сказал, чтобы ты сам принимал решение, Яков. — Шеф деликатно рыгнул в кулачок. — И откуда мне было знать, как она отреагирует? Я — охотник, а не психолог.
Конечно, мы мало знали о наших угнетенных соплеменниках, предпочитая не общаться с ними, но в те страшные для меня минуты я не руководствовался холодным разумом. Вы меня поймете, теплокровные мои прямоходящие…
— Что делать? — задал я один из главных вопросов вашей интеллигенции, отложив «Кто виноват?» до лучших времен.
— На базе полечим. Рекреационная камера. На большее нельзя рассчитывать.
Оборонилов переваривал клопят. В детенышах клопоидола содержится особое вещество, которое приносит радость и наслаждение вкусом, притупляя остальные чувства. В силу этого шефу сейчас было совершенно до звезды, что творится вокруг.
Мне, должен признаться, тоже. Например, вообще не кольнуло состояние Зангези. Но чувства к Соне оказались сильнее химического удара по мозгу. Высшее наслаждение сменилось всепоглощающей злостью, и я врезал кулаком по соседнему сидению, проломив и смяв его, словно картонное.
— Полегчало? — равнодушно спросил Ярополк Велимирович.
До самой базы мы больше ничего не сказали.
Зангези очнулся наутро. Это была реакция на смерть носителя хапуговки. Его половинка симбиота погибла вслед за половинкой Разоряхера, едва не превратив комбинизомби в овощ.
А с Сонечкой оказалось все сложнее: медицинская интеллектуальная система проанализировала ее состояние и ввела мою красавицу (ах, мою ли?) в гибернацию. Глубокий сон продолжался почти трое земных суток, всё это время специальные боты лечили нервные связи в Сонечкином мозге.
Когда она очнулась, я сидел, прижав лоб к прозрачной стенке рекреационной камеры, в которой плавала моя девочка.
Она испугалась, я подумал было, что меня, но ее ужаснуло замкнутое пространство камеры. Соня заметалась и развоплотилась, расширив контекст. Медсистема отреагировала — выключилась, откачав физраствор и отодвинув крышку.
Я тоже перешел в широкий контекст.
— Вернись, Соня, камера открыта.
Наклонившись ко мне, моя любовь погладила меня по щеке и сказала:
— Мне и тут хорошо, милый. Здесь нет… — Она обвела широким жестом призрачное пространство, окружавшее нас. — Нет ничего плохого…
— Но и хорошего тоже нет! — Я уже распознал в ее глазах огоньки сумасшествия, но отказывался верить… — Пожалуйста, пойдем со мной.
— Ты иди, я скоро догоню.
Она одарила меня блаженной улыбкой и лизнула раздвоенным язычком в лоб.
Я вернулся в твердую реальность.
В комнате уже околачивался шеф.
— Проснулась, значит…
— Да.
— И как?
— По-моему, она не в себе. Говорит, там — лучше. И глаза…
Оборонилов запросил отчет медсистемы.
— Физическое здоровье пациентки отличное. Выявлены необратимые психические отклонения. Нарушены ассоциативные связи… — Я слушал и буквально погибал, а слово «необратимые» многократно отражалось от стенок моей пустой дурной башки.
Нет, безволосые мои приматы, это была уже не Сонечка. Она снизошла-таки до возвращения в текущий контекст, еще более кроткая, чем раньше. Послушно оделась, хотя обошлась бы и без нарядов, нагота не смущала ее. Потом ее разозлил вид Ярополка Велимировича, и шеф выслушал несколько обидных слов, сказанных неумело, но от всей покореженной души.
Уже в ее комнате, когда уложил ее поспать, ведь после гибернации мы, вылезавры, такие сонные, я удостоился еще более уничтожающего:
— Яша, ты же не убьешь меня, правда? Ты же меня не съешь?
Она выглядела такой… жалкой…
Зачем я это всё рассказываю?
Какая надобность заставляет меня выворачивать перед вами душу?
Только вина. Конечно, вина перед моей богиней, которую я сам, получается, лишил божественности.
Я покрылся красками величайшего стыда и ответил ей:
— О чем ты говоришь, милая? Сонечка, я люблю тебя.
— Я видела, как ты ешь клопов, Яша. Ты ешь разумных существ, наших лучших друзей.
— Это был сон.
— Тогда почему ты плачешь?
— …такими крупными слезами? — Я улыбнулся. — Ты болеешь, хорошая моя, и я очень хочу, чтобы ты выздоровела, чтобы стало, как раньше.
— Как на том песчаном острове? — В ее взгляде появилась какая-то детская лукавость, и меня передернуло от самой мысли, что мы воспламенимся с этим потусторонним, безвинно покалеченным мной существом.
Это как… Как с ребенком, что ли…
— Да, милая, как на острове, — тихо сказал я и лизнул ее в глазик. — Спи.
Она задышала ровнее, я посидел на краю ее постели, проклиная тот день, когда мне стукнуло в голову стать охотником.
В животе глухо ухнуло — остатки клопяток приветствовали своего пожирателя.
Кто пробовал это блюдо, тот никогда не откажется от новой облавы.
Я пошел к наставнику.
Скипидарьи на секретарском посту не было, дверь оставалась полуоткрытой, шеф сидел в кресле и барабанил пальцами по модной книге «Примерноноль», лежавшей на его коленях.
