Звериный подарок - Шолох Юлия (читаемые книги читать txt) 📗
Впрочем, плевать. Я сажусь сверху и прижимаю здоровую руку к его груди. Мое! Никому не отдам!
— Захочешь, чтобы я жила, — очнешься, — говорю ему на ухо и вдыхаю.
Никогда не лечила таким образом. Заращивать раны бесполезно, их слишком много, не хватит и десяти дыханий. Я просто его… целую, отдавая свою жизнь. Ведь она у нас одна на двоих…
Самым странным в искусстве целительства для меня была сама возможность… умереть. Не могла никак поверить, что организм инстинктивно не сделает вдох, это же невозможно. «Очень легко, — убеждал Атис. — Просто есть черта, за которой организм сдается, и разум бессилен, когда от тебя зависит чья-то жизнь».
В ушах звенит, а потом визжит отвратительным комариным писком, и что-то колючее пытается разорвать грудь изнутри. Готовый лопнуть мир стремительно наливается чем-то белым.
В последний момент, когда я сползла рядом, уткнувшись носом в его плечо, в оглушительном, давящем на уши грохотании услышала тихое: «Дыши…»
Сил радоваться не было, их хватило только, чтобы вдохнуть.
Глава 6
Радужные звери
Радужные фигуры зверей таяли очень медленно. Через три дня, когда Радим почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в замок, они были всего лишь немного бледнее, чем вначале, и имели почти такие же четкие очертания.
Нас конечно же встречали. Мне это все больше и больше нравится. Вернувшись домой (пусть даже тебя не было всего день), приятно увидеть лица родных. Это… очень важно.
За спиной Власты маячит восьмой альфа, Слав. Хотя… седьмой. Улем теперь свободен от данного слова и очень далеко. Интересно, получится ли заслать туда птиц с оком и разглядеть, все ли в Трясине так, как Хайли рассказывал? Хорошо бы убедиться, что они нашли, что искали. Ну да ладно, этим можно и попозже заняться.
Полян помогает Радиму подняться наверх, и среди окружающих нас радостных лиц я вижу только одно хмурое — Дынко. Во время боя ему пробили дыру в груди и сломали несколько костей, но вряд ли он из-за этого такой надутый. Власта радостно улыбается Славу, и тот улыбается ей в ответ.
Следую за матерью и отвечаю на вопросы, которые она задает мне, как обычно, просто из вежливости. Любой матери для счастья достаточно знать, что ее дети живы. Ну а то, что земля теперь по праву звериная, и так все видят, и теперь никто не осмелится противиться воле богов. Попробуй тут этого не увидь… Шагу нельзя ступить, чтобы не задеть плывущего зеленого медведя или пурпурного волка. Хорошо хоть, они словно из тумана состоят и следов на одежде никаких не оставляют.
Раскланиваясь с матерью у ее покоев, соглашаюсь поужинать вечером в небольшой компании родственников и друзей. Небольшая — это, скорее всего, человек пятьдесят, но ведь повод, чего скрывать, есть! Народные гуляния и празднования начались вечером того же дня, что и война. Интересно, было ли хоть когда-нибудь в истории нечто подобное? Предмет бога, оказавшись на своем законном месте, превратил окружающий мир во что-то совершенно невообразимое. Бой остановился в самом разгаре, когда из воздуха соткались цветные звериные фигуры, погрузив всех окружающих в заторможенное изумление. Дивы и лесные отступили, и их даже никто преследовать не стал. Лекарям пришлось проявить чудеса выдержки, чтобы таки заняться ранеными, а не пялиться с открытым ртом в небо, как малые дети.
Так что отметить есть что, кроме того, у меня есть свой, более важный повод. А пока нужно убедиться, что Радима хорошо устроили.
Между нашими комнатами и покоями матери небольшая галерея, где стены увешаны картинами, причем не портретами, а пейзажами. Вскоре тут добавятся и новые, с небом, похожим на расплывшуюся от горизонта до горизонта радугу. Через несколько лет уже подрастут те, кто ни за что не поверит, будто это не выдумка.
Там, в кресле при входе в коридор, меня уже ждет Дынко. Левая рука на перевязи, чтобы сросшиеся кости могли спокойно закрепиться, и лицо на редкость серьезное.
Он вскакивает и перегораживает мне проход.
— Что ты ей сказала? — требовательно спрашивает.
— Кому? — Такой недоуменный тон я наверняка у Радима переняла, когда он удивлялся вопросам Дынко, не желая возмещать стоимость мари. Жаль, как и Радиму, обмануть Дынко мне не удается.
— Что ты ей сказала? — повторяет, не обращая внимания на мои попытки сделать вид, будто я тут совсем ни при чем. Такую бы настойчивость, да по другому поводу!
— А, ты про это… Сказала, чтоб не тратила свою жизнь на ожидание того, что к ней идти не хочет. Или как, твое благородство действует, только если она дни и ночи напролет тебя ждет? Ты же хотел ей добра? Не ждать же ей всю свою жизнь? Любой женщине нужен муж и семья, а время лечит. Конечно, ей, может, и не повезет, попадется какой-нибудь… пьяница да повеса, может, и бить будет, но, по крайней мере, она… рискнет. Так что все, как ты и хотел. Разве нет?
Обхожу Дынко и иду дальше. Ответа слышать не хочу. Я очень люблю Дынко, он спас мне жить как минимум дважды. Безмерно его уважаю, за многое ему благодарна. Но Улем был прав — только сам человек может выбрать свое будущее. Никто не даст единственный верный и правильный совет, не укажет точную дорогу. Только сам пробуй и ищи. И ни на кого потом не пеняй, если ошибся и упустил свое счастье.
Рукой нахожу в кармане записку Астелии и крепко сжимаю. Это сейчас интересует меня больше всего остального. Прощальный подарок чернокнижницы, о котором я узнала, только когда в себя пришла рядом с Радимом. Нашла в кармане клочок бумаги, исписанный кривым почерком. Умом понимаю, конечно, почему она мне сразу не сказала, но все равно губы в улыбке растягиваются. Какое ребячество, подложить секретное послание в карман! И со стороны кого? Со стороны пожилой женщины, почти старушки! Вот уж в ком детство почти целиком осталось, да так и норовит наружу вылезти. Хотя а почему бы и нет?
Остается всего-то… подождать.
Ужин, кстати, отменили. Правитель с советом заседали всю ночь напролет, решая появившиеся вопросы. Нужно восстановить посольство в человеческих землях, а с лесными пока ждать. Возобновить охрану северной границы. И потом с дивами все равно придется так или иначе договариваться, но теперь они будут вынуждены принимать наши условия.
Я даже рада была, что отменили все. Старалась как можно реже Радима одного оставлять. Когда мы очнулись, там, в палатке, он стал со мной говорить. Так, словно бредил. Лежит, в потолок уставившись, и рассказывает…
— Знаешь, — говорит, — до сих пор не верю, что все закончилось. Просыпаюсь и лежу с закрытыми глазами, вдруг открою, а тебя рядом нет? И думаю, думаю… столько времени делать вид, что все прекрасно, и жизнь наша самая обычная, а впереди только много-много долгих счастливых лет. И постоянно помнить, что на самом деле не можешь уберечь самого дорогого человека даже от мелкой неприятности, не то что от… демонов. Не так-то легко убедить себя теперь, что это реальность, не сон.
А я лежала рядом и молча слушала. Думала, как много в нем всего накопилось ненужного, пусть выходит побыстрее и больше не мешает выздоравливать.
— Я ведь не верил, что ты сможешь бляху достать. Не признавался тебе никогда, но так и не верил до конца. А в самый последний момент, когда еще была возможность попытаться разбудить гнев предков, все-таки этого не сделал. Не смог… Подумал, пусть лучше ошибусь в тебе, но только потом, а не заранее… Я ведь был очень счастлив, несмотря на то что над головой как будто меч висит, того и гляди упадет и убьет. Как же я был счастлив, Дарька… А теперь даже страшно становится, ведь ничего больше не мешает. А уже не верится, что может быть так просто, только и ждешь, когда же из-за угла что-то жуткое снова выскочит, да еще страшнее, чем было. Хотя куда уж страшнее? И все равно… Но это все, конечно, пройдет, — продолжает. — Между нами столько всего стояло — и страх, и ненависть, и… смерть. Когда меня шарахнуло летящей косой, я даже боли не почувствовал. Только одно в голове засело: надо продержаться, ведь ты еще бляху не достала. Еще не вернулась назад. Про то, что без меня жить не станешь, даже не думал. Казалось, все равно будешь жить, ведь я так хочу, чтобы ты жила… Ты плачешь? Зачем теперь плакать, когда… Хотя нет, плачь. Что хочешь делай, я все тебе разрешаю. Что угодно…
