Бастард: Сын короля Ричарда - Ковальчук Игорь (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Корнуоллец толкнул коня пятками и поехал следом за королем.
Разговор у магистрата с перепуганными сановниками получился тягостный. Король Ричард нисколько не сдерживал себя, он орал и грозил, хотя настоящая ярость, выплеснутая в бою, его уже оставила. Гнев его величества носил скорее назидательный характер, но мессинские богачи от страха вжимали головы в плечи. Конечно, не все — Иордан Пинский, и прежде бравший инициативу в свои руки, попытался убедить короля, что слуги Танкреда здесь ни при чем и бунт затеяли «худые» горожане — те, что победнее. Вглядываясь в умные глаза де Пина, Дик уверился в том, что сказанное им, конечно, правда, но далеко не вся. Известное почти всем, то, что бой начался с банальной ссоры торговки и солдата, не желавшего платить, дружно замалчивали.
Сперва доводов Иордана не слушали, потом, когда английский государь слегка устал кричать и убедился, что достаточно напугал сановников, он все-таки выслушал их, сделал вид, что допускает подобную возможность, и предложил представить ему зачинщиков. Мессинцы заверили, что немедленно это сделают.
Приведенный молодой мужчина в рваной куртке и грязных повязках, прикрывающих руки, был, видимо, серьезно ранен, бледен, но тем не менее накрепко связан. На английского короля он смотрел с ненавистью, в которой корнуоллец ни на миг не заподозрил притворства. Да и правильно: кто будет притворяться в угоду кому бы то ни было, если рискует при этом головой? Лицо у пленника-итальянца было выразительное, а блеск в глазах — фанатичный.
Он и в самом деле мог быть зачинщиком, за такими люди охотно идут. Правда, недолго.
Ричард взглянул на приведенного молодого человека с брезгливостью всегда хорошо одетого аристократа.
— Вот этот начал бунт?
— Да, государь. Именно он произносил изменнические речи, призывал к тому, чтоб выкинуть английские войска из Мессины.
— Кто он такой?
— Кузнец.
— Мастер?
— Нет. Работник.
Молодой парень рванулся в сдерживающих его руках и с исказившимися от ярости чертами стал выкрикивать в лицо королю длинные итальянские фразы, которых государь все равно понять не мог. Судя по интонации и тому единственному слову, которое Дик понял из его речи, ругани было значительно больше, чем фраз, способных донести какую-нибудь информацию. «Maledezione! — завопил молодой сицилиец, словно обезумев. — Maledezione!» Последовавших слов корнуоллец не понял. Он рассматривал рвущегося ремесленника с долей уважения, но и с тяжестью на сердце. Именно так дьявол и играет благими побуждениями человеческой души — юноша действовал из благих побуждений, с благими устремлениями, а результатом стала бойня. Теперь оставшиеся в живых будут долго голодать, выплачивая королю возмещение за эту неразбериху.
— Что он говорит? — заинтересовался Ричард. В глазах его зажегся опасный огонек, и, будь Дик на месте бунтовщика, он бы замолчал.
Иордан Пинский смутился:
— Государь, это…
— Переведи мне. Я хочу знать. Ну!
— Он говорит, что вы — исчадие ада, ваше величество, что вы — страшное существо и не человек. Он безумен.
— Почему же? — Король подошел к пленнику, и тот вдруг замолчал, будто ошеломленный. Плантагенет рассматривал его в упор. — Он совершенно прав. Я не человек. Я — король.
Должно быть, молодой сицилиец понял сказанное, потому что он переменился в лице произнес что-то невольно дрогнувшим голосом.
— Что он сказал?
— Coeur de lion, — ответил Иордан. — Он сказал «Львиное сердце». Он сказал, что у вас в груди не человеческое, а львиное сердце.
На корнуоллца, стоявшего неподвижно, дохнуло холодком, и в зале словно бы даже потемнело. Но лицо короля Английского озарилось довольной улыбкой.
— Что ж, я с благодарностью приму столь достойное прозвание, — высокопарно сказал он. Несмотря ни на что, опасный огонек в его глазах не погас. Пожалуй, он вспыхнул с новой силой. — И отплачу достойно. Увести его. — Молодого сицилийца выволокли из залы. — Что ж, вероятно, ваши слова справедливы. Но за горожан несет ответственность магистрат, не так ли?
Молодой рыцарь позволил себе незаметно усмехнуться. Теперь разговор пойдет по накатанной колее, и оскорбление, нанесенное английскому государю, в который раз будет измерено в золоте и серебре. Мессинские богачи, судя по их лицам, уже заранее смирились с этим, решив, что дешевле откупиться, чем отвечать своими головами. Кроме того, при грабеже солдаты нахватают себе больше. Они только подсчитывали, сколько следует предложить, чтоб не обидеть ни Ричарда, ни свои кошельки, — этот Плантагенет уже обошелся им в приличную сумму, в большую, чем, скажем, Филипп-Август.
Но долгий и беспокойный день на этом отнюдь не закончился. К вечеру в магистрат явился Эд де Шалон, посланец короля Франции, и с первых же его слов стало ясно: теперь на очереди ссора Ричарда с Филиппом. Злые огоньки в глазах сына Генриха II лучше любого свидетельства доказывали, что Плантагенету прекрасно известны слухи, гуляющие по Мессине и лагерю английских солдат. Не один и не два человека видели, как подданные французского государя разгуливали по городу, не вступая в бой, их никто не трогал, на их глазах умирали союзники — и ничего. По мнению короля Английского, это было то же предательство.
Но иногда в короле просыпался дальновидный политик — не слишком часто, не слишком умный, но зато хитрый. Глядя на посланника, Ричард щурил желтые глаза хищника, но слушал внимательно. Знавшие его ожидали, что требование Филиппа немедленно снять все английские флаги со всех мессинских башен и водрузить французские вышибет искру, которая воспламенит ситуацию. Но король Англии лишь поджал губы.
— Иди, — сказал он. — И больше не являйся сюда с такими дурацкими предложениями.
Дик, не ожидавший, что его суверен сдержится и не станет затевать перебранку на глазах у мессинских сановников Танкреда, с почтением опустил голову.
Но ссора без свидетелей не заставила себя ждать.
— Этот город брал я! — кричал Ричард. — А ты разгуливал по улицам, и в ус не дуя. Ты клялся, что будешь моим союзником, а теперь вроде как и не имеешь ко всему этому отношения?!
— Да зачем вообще было кидаться в бой? Когда есть возможность договориться, я предпочитаю беречь своих людей.
— Вот и береги их в своем лагере. А на башнях Мессины будут развеваться мои знамена.
— Ты награбил кучу ценностей, получишь огромный выкуп, и из всего этого мне не перепало ни ливра! — вопил Филипп, вышедший из себя. — Так теперь ты еще хочешь представить все так, будто это только твоя заслуга? Если бы не было моих войск, ты от Танкреда не получил бы и двадцати тысяч!
— Это приданое моей сестры!
— Да получит ли она хоть ливр из этиой суммы?
— Это наше семейное дело!
Двое королей были в покоях одни, но кричали так, что слышали их слуги и рыцари, стоящие за дверью.
Дик, став свидетелем перебранки, достойной двух крестьянских сынков, делящих оставшийся после батюшки инвентарь, переглянулся с Вильгельмом из Бара. Обоим было не по себе. За дверями продолжался спор на повышенных тонах, хотя теперь речь шла о Сицилии, вернее, о сферах влияния на этом острове. «Они делят остров, как кусок пирога, — подумал Дик. — Притом что ни один не имеет прав на него». Ричард не отстаивал положение сестры, чтоб править от ее имени, кроме того, сицилийская знать никогда не согласится на это. Филипп же не имел достаточно явных родственных связей с домом Гвискаров.
Но власть на острове они делили, хотя оба договаривались с Танкредом, чем косвенно признавали законность его положения на троне. Де Лечче ни в чем не мог помешать этим королям.
Ричард кричал, что монастырь Гриффен и Баниар — слишком малый залог за сорок тысяч унций золота и что он собирается придержать Мессину с этой целью. Доводы Филиппа, что этот вопрос был решен однозначно только утром, не поколебали его. Тогда король Французский, вспыхнув, обвинил Плантагенета в том, что именно он спровоцировал бунт, чтоб оправдать захват города, который давно планировал. Ричард ответил не меньшим количеством обвинений, и Дик стал опасаться, как бы в покоях не завязалась драка.
