В плену королевских пристрастий - Колесова Марина (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации .TXT) 📗
— Тебя она сейчас не столько любит, сколько понимает, что необходима ты ей, чтоб оградить от всех неприятностей и обеспечить неплохое существование. Не обольщайся, Алина, и на любовь ее не надейся. Если почувствует она, что сможет вырваться из-под твоего контроля, она постарается сделать это, и никакие чувства к тебе ее не остановят. Тебе очень непростая девочка в дочки досталась, и сладить с ней тебе очень непросто будет.
— Зачем Вы так настраиваете меня против нее, матушка? Хотите, чтоб я здесь ее оставила?
— Ты не оставишь, Алина. И я знаю это… И еще знаю, что предаст она тебя рано или поздно… и от того будешь ты к этому готова или нет, сможешь ты этому что-то противопоставить или нет, зависит жизнь и судьба всех, кто дорог тебе, да и твоя тоже.
— Вы хотите сказать, что я не сумею наставить ее на путь истинный и обреку душу ее на погибель?
— Этого я не знаю, Алина… Знаю лишь, что чем больше успеешь вложить в нее веры в Бога, стремления его заповедям следовать и страха, что может душу свою на вечные муки обречь, коль еще раз оступится, тем больше шансов у нее будет избежать подобной участи.
— Я постараюсь, матушка.
— Вот и хорошо. Я знаю, как непросто тебе будет, и жалею тебя очень, но ты сама путь этот выбрала.
— Отец-настоятель сказал, что Господь ведет меня по нему, потому что осуждала Вас, матушка. Вот сейчас Вашу роль на себя и примеряю, чтоб грех тот лучше осознать могла…
— Алина, так я тебе поводов для осуждения столько дала, что и не перечесть, так что это скорее мой грех, чем твой. Ты просто до сих пор поверить не можешь, что иногда лишь такие методы действенными оказываются, вот и пытаешься доказать, что лишь любовь может врачевать души, а взыскательность и строгость вовсе ни к чему. Только ты учти, с Катариной твоей ничего подобное не пройдет. Ей жесткий контроль нужен. Сил самой противостоять искушениям у нее нет.
— Отец-настоятель предупредил… Сказал, что не отпустит со мной Катарину, если не пообещаю строго следить за ней. Я, правда, надеялась, что она скоро сама поймет к чему стремиться надо, и мне надо будет лишь поддержать ее на этом пути.
— Не рассчитывай на это, горлинка моя… по правде сказать, ей лишь в монастыре место, и ты сама это знаешь.
— Не готова она сейчас Богу жизнь посвятить, а без этого в монастыре делать нечего…
— Алина… ты всей свой жизнью доказываешь обратное, осознание приходит и тут…
— Наверное… но, матушка, не вынесет она сейчас жизни монастырской… жалко мне ее… я отняла у нее единственное, чем она дорожила… ненароком отняла то, что хотела всегда иметь сама и никогда не имела…
— Я и говорю, ты с собой ее ровняешь и по себе судишь, а она не такая. Твоя дочь, не задумываясь, преступила заповеди Божьи и обрекла на погибель ни в чем неповинного младенца. Ты оправдываешь ее желание убить тебя тем, что не сумела обеспечить ей более комфортное существование, осуждая себя. А он чем перед ней провинился? Он еще не родился, а она уже видела в нем угрозу своим интересам и решила его убить. Ты представляешь, что должно быть в душе у того, кто решился на такое? Ты бы так смогла?
— Не знаю, матушка… Господь был милостив ко мне, мне такие мысли в голову никогда не приходили. Я лишь знаю, как больно ощущать, что единственный на всем белом свете родной для тебя человек не любит тебя… И знаю, как такая боль туманит разум. Мне жить от нее не хотелось. Я лишь благодаря любви отца-настоятеля смогла почувствовать любовь Бога и твердую опору в жизни получить… Если бы не он, то и не знаю, что было бы со мной… может, и убила бы кого, как знать…
— Ой, Алина, не надо. Ты про убийства не придумывай. Ты лишь душегубов-горцев, этих разбойников, да убийц без дрожи в руках убивала, причем спасая и защищая в первую очередь других, а потом уж себя, да притом с благословения отца-настоятеля… Испытав в малолетстве боль сама, ты не озлобилась, а стала других от боли и страданий защищать. Я очень хорошо помню, и как ты за Нину заступалась, и как щенка сначала от смерти спасла, а потом защищала всегда… Ты была готова даже ради твари бездушной пожертвовать и своим достоинством и собственными интересами… Мне ведь в начале казалось, что ты это делаешь, лишь, чтобы мне досадить, я лишь потом поняла, горлинка моя любимая, что ты иначе просто не можешь, так как жалеешь всех… А от дочки своей такого не жди… Никто ей не дорог, никого она не жалеет кроме себя, и не будет она ничем жертвовать ни ради кого…
— Почему Вы в этом так уверены, матушка? Ну не могу я поверить, что Катарина столь эгоистична… Должна она на доброту и ласку тем же отозваться. Должно же быть у нее хоть что-то светлое в душе. Помолитесь о ней, матушка, чтоб Господь призрел ее и помог ей душу от скверны очистить…
— Зря жалеешь ты ее, Алина, ей не жалость твоя нужна, а узда крепкая и шоры, чтоб только в нужном направлении смотрела, и свернуть никуда не могла. Я, конечно, буду молиться о ней, только мало что это даст, если ты ее так не взнуздаешь и с плеточкой в руке в нужное направление не направишь. Да при этом готова всегда будешь, что в любой момент взбрыкнуть она может, чтоб узду ту порвать попытаться.
— Буду, буду строго ее направлять и контролировать… и то, что Вы сказали мне, матушка, учту… Хоть и тяжело мне постоянно в голове держать, что дочь моя еще раз что-то против меня предпринять может попытаться… Но я понимаю, что неспроста Вы решились обет нарушить… Что-то Вы знаете о ней, что я не вижу… или не хочу видеть…
— Не хочешь, горлинка моя, просто не хочешь… Я не хотела когда-то хорошее за плохим видеть, а вот ты, наоборот, Алина, за хорошим плохое отказываешь разглядеть.
— Уж коли Вы говорить стали, матушка, скажите, неужели Вы и правда, как только что сказали, раньше считали, что я за Нину, да и за щенка заступалась, лишь, чтобы досадить Вам?
— Да, Алина. Уверена была. Думала, что противостоять мне пытаешься лишь по гордыни своей… я ведь и отцу-настоятелю не верила, полагала, что привязался к тебе просто он и потакает во всем поэтому… Казалось мне, что спасение души возможно лишь при строгом соблюдении канонов и правил. А оказалось, что правилами этими я душу свою замуровала, и глуха стала и к состраданию, и к любви, и к промыслу Божьему… и сама, уверовав в безгрешность свою, в грех впала, демонам на радость, да потеху… И ведь если быть до конца откровенной и с Нины строже взыскивала из-за того, что ты защищала ее, а уж про щенка и говорить нечего… Не могла я при тебе поступить иначе, казалось мне, что достоинство свое этим уроню и правила, что отстаиваю, предам. В общем, пока ты демона мне, что смеется у меня за спиной, не показала, была я уверена, что противостоишь ты мне и всячески в искушение ввести пытаешься, и щенка для этого притащила, и Нину с пути истинного сбиваешь, и отцу-настоятелю голову заморочила… Одним словом обвиняла я тебя во всех грехах, и видеть не хотела, что грехов никаких и нет, а есть любовь, забота и сострадание. Так что, горлинка моя, пыталась я разглядеть соринку в твоих ясных очах, не замечая бревна в своих. В чем все это время каюсь…
— Бревен в глазах и у меня достаточно, так что про сор и ясные очи не утрируйте, матушка. И вообще я не к тому спросила… Я уверена была, что Вы все про меня знаете, лишь переделать пытаетесь… И тогда я действительно противостояла Вам, только не с целью досадить. Я почти святой Вас считала, но очень хотела, чтоб Вы поняли, что нельзя с других требовать то, что Вы для себя нормой определили, у каждого своя планка, и я уверена была и тогда, да и сейчас, что Господь радуется всем попыткам совершенствования души, а не лишь безупречно идеальным. Нина старалась, а то, что сил у нее не хватало, так то не вина, а беда ее была. А когда Вы взыскивали с нее так сурово, у нее совсем руки опускались… Боялась она Вас очень, а если в душе страх, любовь за ним не разглядеть… Мне же так хотелось поделиться со всеми тем, что я узнала, что каждый может чувствовать любовь Бога… Вот я и старалась это до нее донести и поддержать ее, и внушить ей, что Вас нечего бояться. А со щенком еще проще. У меня же никогда не было ни игрушек, ни друзей… и вдруг живая, пушистая игрушка, умеющая радоваться, печалиться и даже полюбившая меня и ставшая моим преданным другом. Да я что угодно была готова сделать, лишь бы его никто не обидел и не разлучил нас. Хотя если бы тогда я увидела, что ему хорошо без меня у нового хозяина, я бы отступила и вернулась бы без него…
