Кот баюн и чудь белоглазая (СИ) - Ладейщиков Александр (полная версия книги TXT) 📗
— И что? — не понял боярин, но народ уже загоготал, некоторые мужики упали на колени, уткнувшись головами в остатки последнего снега, утирая слёзы.
— Говорят, слегка умом тронулся. Не красавицей она оказалась… далеко не красавицей. Зато умницей. Вон, волокут его! — заржал дружинник, указывая на служивых.
— Пусть уж поспит, болезный, сегодня вечером пир — князь велел. После катания на тройках!
Все разошлись, ухмыляясь — новая байка рождается не каждый день.
Внезапно Литвин увидел шатёр — синий, высокий, остроконечный. По углам шатра висели жёлтые кисти, полог охраняли два молодца — усатые, брови вразлёт, смуглые, без оружия, со сложенными на груди руками. «Э! Да это же шатёр булгарского гостя!» — подумал Литвин и степенно направился к сказочному сооружению. Стоящие у входа в шатёр молодые булгары, узнав Литвина, сопровождавшего караван, поклонились, отдёрнули полог. Литвин зашёл внутрь.
В шатре было таинственно, тускло — сквозь синюю ткань пробивался солнечный свет — тоже синий. Жёлтая свеча в позолоченном подсвечнике трепетала зелёным нимбом. На низком диване, без ножек и спинки, возлежал Бабай-Ага, перед ним стоял низкий же столик. На скамеечке, спиной к выходу, сидела старая женщина, вся в чёрном, седая. На столике были разложены женские украшения местных мастеров — шёл торг.
При виде новоявленного боярина (слух о назначении за полчаса облетел весь город, а уж рынок — за пять минут), Бабай степенно встал, поправил тюрбан, из-под которого выбивались чёрные пряди волос, огладил чёрную же, с сединой бороду, вдумчиво кивнул. Женщина обернулась, её тут же снесло со скамеечки, она поклонилась в ноги, с трудом выпрямилась.
— Заходи, дорогой боярин! Смею поздравить тебя с новым назначением. Пусть дни светлого князя, его семьи, и твои, Литвин, пребудут в счастье и богатстве! Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!
— И тебе здравствовать, почтенный Бабай-ага! Как идёт торговля, никто ли не обижает в стольном граде?
— По милости Творца, торговля идёт, никто не обижает!
В это время за пологом, разгораживающим шатёр на две части — торговую и жилую, раздались смешки, женский шёпот на ромейском языке.
— Ну, вижу, у тебя всё хорошо!
Бабай нахмурился, промолчал. Потом вдруг сказал:
— Скажи своим людям, чтобы не шалили! Уж, доложу тебе — как я ревнив, как ревнив! Кровь горячая!
— Скажу, скажу! — промолвил Литвин, усмехаясь в усы. Он сел на низенькую скамейку, Хава встала сбоку. На столике лежали женские украшения — местных мастеров и соседних народов.
— Княгиня Рогнеда велела выменять, — шепнула Хава на ухо боярину, тот изумлённо выгнул бровь.
— Такое доверие? Я и подумать не мог…
— Сколько лет — верой, правдой! Да и куда мне? Мой дом — здесь!
— Ну да, ну да! Действительно, — Литвин окинул взглядом чудные вещички, коими женщины прельщают мужчин. — А что, у тебя, Бабай, разве нет диковин с Востока? — обратился он к купцу.
— Подумай сам, боярин, — засмеялся Бабай, — сколь много городов в Булгарии Волжской! А в Великой Хазарии, которой мы, булгары, пока платим дань, как и вятичи, и мурома, и меря, и киевские поляне — городов ещё больше! Все диковины из древней Персии и таинственной Индии, оседают в тех городах!
— Кто к тебе приходит, Бабай?
— Грубер был. За три связки благородных чернобурок продал ему мешок греческих орехов, да мешок орехов миндальных. Взял он также веник лавра сушёного, для супа, не для бани! И ещё, — гость наклонился к уху Литвина, — коробочку перца, специи драгоценной, жгучей как огонь, из дальних стран. Повар попробовал, долго плевался, брать не хотел. Потом я ему объяснил зачем, он взял, — рассмеялся булгарин. — Вот ещё, Хава пришла от княгини. Да и так заходят.
— Эй, Хава, что тебе велела выменять княгиня?
— Да уж заканчиваю, боярин, заканчиваю. Смотри, Бабай, — обратилась она к гостю, — какие чудные украшения делают наши мастера! — старуха провела сухой рукой по разложенным изделиям.
— Вот перстни золотые, с птицами чудесными, подвески самые разные — какие душа пожелает! Вот золотые кони, медведь серебряный, с кольцами звенящими, подвеска с целующимися голубями — это молодым. Вот серьги с драгоценными изумрудами — таких серёжек и в Хазарии не сыщешь! Вот фибула золотая с оленями и грифонами, вот кольца узкие — девичьи. А височных колец, что жёны в волосы вплетают — не перечесть! Любуйся! Вот от кривичей — словно маленькие браслеты, от словен — словно щит золотой, от вятичей — с семью лопастями, от северян — словно улитки!
Бабай вздыхал, жался, рвал бороду, уходил за полог, кричал, что его ограбили, что путь далёк, а опасностей так много. Торговался. Наконец, ударили по рукам, под строгим взглядом боярина: Хава унесла рулон драгоценного жёлтого шёлка, купленный Бабаем у купцов на Великом шёлковом пути, кусок байберека, да кусок же камки. Плюс ко всему был куплен малый хрустальный сосуд с притёртой наглухо крышкой, под красным сургучом, с таинственной арабской вязью — в нём находилось благовоние из неведомых цветов, стоящее дороже золотого талера — его старуха спрятала в юбки.
Когда рабыня ушла, Литвин наклонился к Бабаю, — Слушай, Бабай, я бывал в Словенске, там торг не сравнить с нашим! Но чудесных благовоний и перца я там не встречал!
— Там их там и не может быть! Везти диковины отсюда в Словенск — накладно, не окупается. А по Днепру — великому торговому пути, нельзя. Весь товар оседает в Восточной империи. Ромеи жадны до редкостей, скупают всё. Вот франки и сидят без пряностей и благовоний.
— Бабай, — шёпотом, улыбаясь глазами, промолвил Литвин. — Ты про водные пути больше не кричи — сам ведь знаешь, гость — он тут купец, там — воин, для хана своего — соглядатай. Я ведь всё понимаю, мы тут тоже не лаптем щи хлебаем.
— Что нужно для торговли я уже узнал, — серьёзно сказал булгарин. — И более того не буду выведывать.
— Если ты и в воинском искусстве силён, как в торговле, то должен знать — в войне не только подвиги совершают, но и руки-ноги теряют. Опять же, княгиня рожает.
— Вот ты о чём…
— Не тяни — снадобье есть? — красный рубин из неведомых пещер, сверкая кровавым внутренним огнём, покатился по столу.
Золотую монету, изъятую у корчмаря, боярин придержал. Одноглазый торговец жаловался, что монета колдовская, дескать, превратилась в шмеля, цапнула за руку. Однако при досмотре оказалось — золото, как золото.
Через минуту Литвин уходил, прощаясь с кланяющимся купцом, крепко зажав в кармане флакон с порошком, о котором в Европе ходили только смутные слухи. Снадобье из мака до франков не доходило.
— Ты чей, мальчик?
— Я… мамкин. С Чудово я. Отца Скилуром зовут, он охотник.
Князь улыбнулся, бояре, сидящие по лавкам вдоль стены, засмеялись.
— Ну, известно, какие охотники рассказчики. Значит, сын в отца пошёл.
— Светлый князь! Я расследовал это дело! Пам Папай сам видел оборотня, известного, как Кот Баюн! — воевода Чудес остался стоять в ожидании ответа.
— Воевода! — убедительным голосом промолвил князь. — Да они там, в лесу и в леших верят!
— Всё селение видело!
— Не на праздник ли? Напялил какой-нибудь озорник личину, да захотел посмеяться над дураками — вот и вышла байка про оборотня. А если они ещё и браги выкушали…
— Ну, князь… мы с Аминтой на реке ледяного великана видели.
— Воевода! А не в полусне ли? Может, вы там замерзали, вам и пригрезилось? Вон, сейчас даже боги молчат. А уж боги-то самые сильные. Я, конечно, верю, что в древние времена, при наших славных предках, что-то такое и могло быть. Но, сейчас! Не смеши меня. — Князь победно оглядел бояр и воеводу. — Мальчик, ты видел, как Кот Баюн в человека превращался?
— Видел, — стоя на коленях перед князем, отвечал Ари, — Первый раз это было в пещере. Я подглядывал в щёлку, там сильно вспыхнуло! А потом человек из света вышел. И в кургане видел. Правда, там факел почти погас…
