Серебряный Вихор - Майерс Джон Майерс (читать книги онлайн бесплатно серию книг txt) 📗
Ступени были широкими и пологими. Фаустофель спускался довольно проворно, а я не отставал ни на шаг, стараясь не думать, с чем придется столкнуться на очередном витке. Охваченный невеселыми предчувствиями, я мало обращал внимания на величину пройденного пути, но, должно быть, позади остались тысячи ступеней, прежде чем мы, по знаку Фаустофеля, задержались на небольшой площадке.
— Здесь имеется окошечко, через которое виден подлунный мир, — заметил Фаустофель таким небрежным тоном, словно демонстрировал туристу вид на озеро Мичиган. — Можешь полюбопытствовать.
С этими словами он уступил мне место у пробитой в толще скалы амбразуры диаметром в три-четыре фута. Я посмотрел в нее, но не увидел решительно ничего. Потом, вцепившись покрепче руками в подоконник, высунулся наружу.
Мы находились под землей, но ожидаемой тьмы вокруг не было: не было ни тумана, ни облаков — ничего, что могло бы препятствовать взору. Воздух, казалось, тоже отсутствовал — или же был прозрачнее дистиллированной воды. Я посмотрел вверх, прямо перед собой, по сторонам — направо и налево, посмотрел вниз. Нигде ничего — полная, совершенная пустота… Глаза тщетно искали опоры, на которой могли бы остановиться; я вдруг почувствовал, что они готовы вырваться из орбит — и само тело погружается в зыбучее, невидимое, бесплотное пространство. Задрожав, я испуганно отпрянул от амбразуры.
— Там же ничего нет! — вскричал я с упреком, словно Фаустофель был тому виной. Пустота вокруг не слишком меня удивила, но бездонный вакуум внизу потряс до глубины души. — Из окна самолета что-нибудь да увидишь — тучку или радугу, а тут — хоть шаром покати… Упасть некуда.
— Да, падение здесь будет вечным и бесконечным, — подтвердил Фаустофель. — Это и есть та самая, известная тебе Бездна.
Ни о чем подобном раньше я и не подозревал, но немного ободрился и с наигранной беспечностью переспросил:
— Бездна? Та самая?
— Та самая, — кивнул Фаустофель, явно довольный произведенным на меня впечатлением. — Ты ей сродни, поэтому советую познакомиться поближе. Бездна содержит все сущее: она порождает весь материальный мир.
— Ну, если ты хочешь сказать, что все содержится в воздухе, я, пожалуй, не прочь с тобой согласиться. В Чикаго, если ветер подует со стороны боен, то чего только не нанюхаешься…
Фаустофель шутки моей не поддержал.
— Бездна — это вовсе не воздух, хотя зачатки воздуха носятся и в ней. Так, по-твоему, там пусто, ничего нет?
Пустота, или Бездна, как Фаустофель ее называл, поражала ужасающей бесцветностью.
— Конечно, пусто — что же там может быть? — с вызовом бросил я. — Ни соринки, ни пылинки, ни малюсенькой блестки.
— Таких громадных предметов там, разумеется, не сыщешь, — задумчиво проговорил Фаустофель, облокотившись на подоконник в позе созерцающего живописный пейзаж. — Тем не менее в Бездне находятся во взвешенном состоянии микроскопически малые частицы всего, что существует на белом свете. Я употребил термин «взвешенное состояние», однако действительности он не соответствует. Первичные зачатки материи проносятся сквозь Бездну стремительнее, нежели способно нарисовать себе воображение.
Поколебавшись, я рискнул спросить о том, с чем был знаком хотя бы понаслышке.
— Так, значит, это атомы?
Он оборотился ко мне с саркастическим видом.
— Я, в отличие от ваших ученых, называю их проще — первичными зачатками, но коли ты с ними на короткой ноге — попробуй употреби свое влияние, сделай их видимыми.
— Но ведь это ты веришь, что они там есть, — не я!
— Протяни руку — увидишь сам.
Я больше не решался выглядывать из амбразуры, но Фаустофель силком ухватил мою руку и высунул ее в отверстие ладонью вверх.
— Следи внимательно! — приказал он мне. На первых порах я ничего не замечал. Потом ощутил, как на ладонь падают словно бы мельчайшие бусинки росы или дождя. Вскоре можно было уже различить две крошечные капли влаги — почти столь же бесцветные, как сама Бездна.
— Наталкиваясь в полете на преграду, первичные зачатки сцепляются вместе, будто мартышки, — пояснил Фаустофель. — И вследствие этого становятся видимыми. Пока еще неясно, что именно ты выудил, однако результат всецело зависит от самого первого, исходного элемента. Сливаться в единое целое могут только родственные частицы, принадлежащие одной разновидности.
Невольно заинтригованный, я оперся локтем на подоконник и неотрывно стал следить за тем, что происходит у меня на ладони. Количество частиц стремительно прибывало, однако в покое они не оставались ни на секунду — мелькали и мельтешили, будто рой комаров над стоячей водой. Капельки плясали, то взлетая, то опускаясь, а когда сталкивались между собой — либо сливались вместе, либо отпрыгивали друг от друга. Иные с силой взметывались ввысь, выбрасываемые из общей массы, и, оказавшись за пределами моей ладони, исчезали бесследно.
Между тем некоторые капельки постепенно увеличивались в размере. Вскоре одна из них выросла настолько, что движение ее замедлилось; она почти что застыла на моей ладони, и характер мелькания других мелких частиц изменился. Теперь это скорее походило не на воинственную пляску комаров, а на роение пчел. Процесс удаления чужеродных частиц продолжался, однако остающиеся капельки бурно вращались наподобие веретена вокруг центрального ядрышка, которое сделалось средоточием новообразованного объекта на моей руке.
— Поживешь, так чего только не насмотришься! — проговорил я нарочито небрежно, стараясь скрыть охватившее меня благоговейное волнение и пристально разглядывая крохотульку, которая теперь покоилась у меня на ладони совершенно недвижно. — Кто бы мог подумать, что из этих крупинок получится всего-навсего комочек глины?
— Не очень-то советую задирать нос, — остерег меня Фаустофель. — Семена, породившие твой собственный состав, когда-то тоже пребывали в этой безличностной утробе. Да-да, и зародыши твоего Бога, твоих богов и кого угодно.
— Возможно, спорить не стану, — согласился я. — Но ты забыл упомянуть одну малость.
— Какую же?
Вопрос его прозвучал вызывающе — и с тем большим удовлетворением я нанес ему, как мне казалось, решающий удар.
— Жизнь! — торжественно воскликнул я, отшвырнув катышек глины подальше от себя и с триумфом воздев руку. — Жизнь не может зародиться сама по себе. Формулы жизни не сыскать ни в одном учебнике химии.
— Ты штудировал совсем не тот учебник. Я тоже отдал дань псевдонаучным заблуждениям.
По лицу Фаустофеля пробежала тень от явно неприятного ему воспоминания, но он быстро взял себя в руки.
— Погоди секундочку, — отрывисто бросил он мне, усевшись на подоконник в немыслимой для меня раскованной позе. — Проверим, есть ли еще порох в пороховницах.
Невероятно длинными пальцами левой руки он зачерпнул горсть частиц из Бездны, рассмотрел их на ладони и объявил:
— Парочка-другая вполне сгодится. Особенно примечательного, правда, нет, но кое-что сойдет за милую душу.
На его ладони произошел точно такой же процесс творческого кипения. Результат оказался ошеломляющим. Предъявленная мне для обозрения микроскопическая крупица несомненно обладала всеми признаками жизни.
— Что эта вот личинка, что ты сам — разницы ни малейшей! — изрек Фаустофель. — Можешь считать Бездну своей матушкой.
— Но ведь речь идет о животном! — запротестовал я. — Нечего и сравнивать: одно дело — какая-то букашка, а человек — совсем другое.
— Да неужто? Я-то думал услышать, что человек, в отличие от всех прочих существ, способных к жизнедеятельности, наделен душой, и душа вложена в него божеством, словно клинок в ножны: захочет — вытащит обратно.
— По правде говоря, — смущенно пробормотал я, — мне самому в наличие души не очень верится.
— И все же ты склонен полагать, будто в тебе помещено нечто такое, без чего вселенной не обойтись. Плоть твоя бренна — на этот счет у тебя сомнений нет, однако внутренний голос тебе подсказывает, что твое «я», малая искорка твоей собственной жизни замаринуется навечно той самой заботливой силой, которая ее и создала. — Фаустофель ткнул локтем в сторону Бездны. — Вот твой творец. Ищи в этом вакууме любовь и покровительство: в конце концов именно туда ты и возвратишься.
