Реальность сердца (СИ) - Апраксина Татьяна (книги онлайн без регистрации .txt, .fb2) 📗
— Отрадно видеть, как вековая дружба Алларэ и Эллоны способствует благополучию обеих земель! А коня я тебе и подарить мог, все равно ведь с наших заводов жеребец…
— Щедростью моего герцога я не настолько беден, — улыбнулся Андреас. Мальчики быстро привыкали к своему положению, привыкали, но не заносились. Ларэ вспомнил указ о возведении в ранг владетеля любого простолюдина, дослужившегося до чина капитана. Перед ним сидели два живых примера того, насколько разумным было подобное решение. Оба молодых человека были воспитаны не в замках, а в приютах, но оказались достойны своего положения. Даже Алессандр, которого недавно пришлось сурово отчитать, прекрасно понимал, в чем состоит его долг; Андреас же и раньше держался с тем врожденным благородством, что куда дороже званий и титулов.
Подумав об этом, Ларэ вздохнул. Увы, но цена притока живой крови была слишком высока: разрушение всей иерархии вассалитета. От возведения в сословие благородных людей простолюдинов один шаг до принадлежности всех земель Собраны короне, по образу и подобию Тамера и Оганды. Вместо наследственного права на титул и землю — награда за верное служение королю, который может пожаловать наделом, а может и лишить его…
Благо это или проклятие для Собраны? Бескровно подобные перемены не проходят, никто не отдаст землю, которой владеет тысячи лет. Будет множество междоусобных войн, но если король-самозванец преуспеет, что последует за этим?
— О чем замечтались, Фьоре?
— Думаю о будущем.
— Лучше б вы думали о настоящем! — фыркнул Реми. — Оно так увлекательно… Ларэ показалось, что за насмешливой самоуверенной улыбкой герцог Алларэ прячет полную растерянность. Немудрено — тщательно рассчитанные планы пошли прахом в одночасье. Все уже было готово: владетели всех земель готовились к походу на запад, церковники были предупреждены и ждали своего часа, чтобы благословить войну против еретиков и самозванца, сопредельные державы обещали держаться нейтралитета — по крайней мере, должны были пообещать, возвращения гонцов ожидали со дня на день, и вот, пожалуйста, все решительно переменилось за одно утро! Герцогу Скорингу в изворотливости не откажешь… За три седмицы, прожитые во дворце, Ларэ не сумел сблизиться с ним. Скориец был предупредительно вежлив и равнодушен, королевский бастард был для него пустым местом, которое не стоило принимать в расчет. Ни одной беседы, зашедшей далее, чем расспросы о самочувствии, ни одной возможности понять, что он из себя представляет. Тогда будущий регент и принца Араона обходил девятой дорогой: он обозначил свою роль в заговоре лишь в день гибели короля. Старший Гоэллон просил Ларэ понять, что происходит во дворце, но выбрал негодного помощника. Вспомнив об этом, Фиор вздохнул. Все творилось прямо у него под носом, но господин комендант ничем себя не выдал. Да, во дворце стало много бруленцев и скорийцев, но в том не было ничего удивительного; да, принц Араон все сильнее заносился и вел себя так, словно вот-вот сядет на трон, а отец им гордился и поощрял подобные замашки — тем не менее, жизнь шла вполне обыденным чередом… …потом прогремел взрыв. Сегодня прогремели трубы герольдов.
— Реми, я думаю, что мы должны отправить приглашение брату вашего доносчика.
В детстве Ханна Эйма хохотала над сказками про Простака-Все-Невпопад, которые представляла для нее нянька, свернув тряпичную куклу из старого платка. История дурачка, который на свадьбе плакал, на похоронах плясал, на сборе урожая советовал затянуть животы, а нищим — процветать вовеки представлялась очень забавной.
— Идет Простак-Все-Невпопад, видит, утопленников хоронят. Таскать, говорит, вам — не перетаскать. Тут его опять побили… Увидев такого Простака воочию, Ханна едва не заплакала. Герой нянькиных сказок хоть был простецом, а не сидел на троне. Его величество король Араон III словно вылез из той уморительной истории, только вот на голове у него был венец Аллиона, а любое нелепое пожелание могло стать указом, написанным на гербовой бумаге и подкрепленным Большой печатью. Подросток, которому еще не исполнилось шестнадцати, был невероятно несуразным. И с виду он оказался неловким — ни одежды, пошитые лучшими портными, ни его попытки выглядеть величественным, не могли спрятать дурную осанку, щуплое тело и дрожащие руки; и в душе у него, наверное, играли три безумных музыканта, а король пытался плясать под три мелодии сразу. Потребовав обед, он через два десятка минут уже требовал унести приборы, говоря, что не голоден — успевал нахвататься сладкого печенья. Звал художников, чтобы позировать для портрета, и не мог усидеть на месте и половины часа, бранился, повергая живописцев в трепет, потом велел их прогнать. Фрейлины и камердинеры сходили с ума, пытаясь угодить прихотям его величества за тот короткий срок, что Араон еще помнил о них.
Пил этот подросток, как не пили и при дворе графа Къела владетели зрелых лет, а потому каждое утро походил на грязную половую тряпку… если бы тряпка умела стонать, ругаться и угрожать казнью всем, кто немедленно не облегчит его страдания. «Горе-Злосчастье», называла его про себя Ханна.
При всем при том юный король не был по-настоящему зол. Да, он бранился, топал ногами, грозился всех перевешать и отрубить головы, сослать и отдать палачам, но забывал об этих обещаниях уже через час-другой. Чтобы спастись от его гнева, достаточно было спрятаться до вечера. По здравому размышлению, старшая фрейлина пришла к выводу, что перед ней до мозга костей несчастный, а потому капризный и нервный ребенок, и обращаться с ним надо соответственно. Из рассказов отца и мачехи Ханна узнала, что королева Астрид никогда не уделяла сыну и толики материнской любви. Как вскрылось недавно, она и не была матерью белобрысого Горя-Злосчастья. Это отлично объясняло, почему она едва ли не после родов отдала его нянькам и гувернерам, а младшего принца не спускала с рук. Покойный отец же если и любил старшего сына, то любовью настолько удивительной, что Ханна предпочла бы подобной добрую искреннюю ненависть.
Сама она выросла под теплым уютным плащом отцовского обожания. Владетель Эйма когда-то искренне любил жену, а когда она умерла родами, оставив малютку дочь, растил ее сам. Что бы Ханна ни натворила, она знала, что отцовское прощение ей обеспечено, а худшей карой будет искреннее огорчение родителя. Даже когда пятнадцатилетняя доченька, переросшая к тому времени половину возможных женихов, заявила, что копье и охотничий лук ей так же милы, как пяльцы и канва, владетель Эйма только посмеялся, сказав, что Ханна вольна сама выбирать, чем занимать свои дни, если только это не будут заговоры против короля и Собраны. Араона же, наверное, никто никогда не гладил по голове и не хвалил за какой-нибудь пустяк просто в знак родительской любви. Глядя на плоды подобного воспитания, Ханна иногда мечтала о том, чтобы со всем подобающим почтением возложить обе руки на шею королевы Астрид и сжать их, да покрепче. Уж если ты взяла из монастыря младенца-сироту и назвала его своим сыном, так изволь обращаться с ним, как с сыном!.. Ханна исподтишка показала кулак портрету покойной королевы. Статная черноволосая дама с рубиновой диадемой в волосах покорно стерпела такую непочтительность со стороны фрейлины-северянки. Что ей еще оставалось делать? Сойти с портрета у нее никакой возможности не было — кто же отпустит такую мерзавку из Мира Воздаяния? Демоны с такой сладкой добычей не расстанутся, пока все грехи не искупит. Зазвенел колокольчик: его величество желает видеть старшую фрейлину. Девица Эйма вздохнула, потом показала королеве язык и резво направилась к спальне короля. Араон сидел в постели, приложив к голове мокрое полотенце.
— Я болен… — простонал он. — Меня отравили! Ханне очень хотелось рассказать его величеству о том, что если начинать с вина обычного, а заканчивать вином огненным, то можно и своими силами отравиться до смерти, не понадобится никакого яда, но вместо того она изобразила на лице ужас и присела в реверансе.
