Ведьма - Вилар Симона (читать полностью бесплатно хорошие книги .TXT) 📗

Похоже, странного незнакомца эти воспоминания и впрямь оживили, он даже зашелся сухим негромким смехом, его широкие прямые плечи затряслись мелко. Да только Енею его радость не развеселила, наоборот, она сжалась вся, сообразив неожиданно, что с нежитью дело имеет. Неужто же с таким ей когда-то сойтись пришлось? Да и как сойтись! Она ведь любилась всегда до крайности, себя забывала, когда чуяла в себе проникающее мужское, когда Уд [78] наполнял ее истомой и вожделением. Однако сейчас при мысли, что с нежитью спаривалась, Енею едва не мутить стало.

Незнакомец вновь заговорил своим бесцветным голосом, словно ветер по сухой листве проходил:

— Я-то помню, а вот ты?

— Тебя я не припоминаю, — сказала Енея, даже глаза прикрыла, чтобы не смотреть.

— Может, и так. Но опять же, я не в своем обличье был, в человеческом. И ты так распалила меня, что даже слезы на глаза навернулись. А это мне сладко… Так что спасибо тебе, Енеюшка, за негаданно доставленную радость. Я тогда даже пожалел тебя, не съел сразу.

Енея только рот открыла, задышала бурно. А незнакомец повернулся к ней, поглядел из-под нависшего башлыка, да только оттуда темнота исходила. Словно и не было там никого.

— Да, не съел, не выпил крови твоей, Енея. А мне это необходимо… Полюбиться с красавицей, добиться ее милостей, а потом выпить ее кровь горячую, сгрызть мясо сладкое до самых косточек. Что может быть радостней? Я-то обычно долго желанных добиваюсь, мне без этого есть их не хочется. Ты же так меня тогда приняла… Да только как слез я тогда с тебя, ваши мужики наскочили, да еще мокрые от священной в Купальскую ночь воды, вот и пришлось мне отступить. Думал, потешатся они с тобой, я в сторонке подожду, а потом уж не упущу своего. Но ты тогда такой ненасытной была, все мало тебе было. А я ждал, смотрел, как они тебя ярили, целовали, лапали, даже вновь разохотился. Говорю же, не в своем обличье я был, иная кровь во мне бурлила. А когда стал к тебе вторично подбираться, расталкивая других сластолюбцев, уже петухи кричать начали. Вот я и удалился поспешно, пока заря меня не осветила. Думал, как-нибудь явлюсь еще раз, сойдусь с тобой так же сладко… Да только злато блестящее отвлекло меня, приманило. Ну, а после, как стал отыскивать тебя, чародейское озеро и показало мне, что ты брюхатой ходишь. А бабы с пузом меня не прельщают. Однако тогда мне и в голову не пришло, что мое порождение под передником у смертной! Так, подумал, пусть живет баба. И забыл бы тебя, да только проболталась как-то вещая птица Гамаюн [79] , что живет среди людей мое порождение. А вот кто и где, не поведала. Но мне стало интересно. Слыханное ли дело, чтобы я жизнь кому-то дал? Я! И мне долго пришлось думать, гадать, кто да где, выпытывать. Никто из этого мира мне подсказать не мог, ну а то, что в тебе именно мое семя росток дало да еще после стольких других… Но я хитер, нашел, как выведать. Правда, не сильно возрадовался, узнав, что дочка у меня родилась. Мне сына было надобно! Однако позже узнал, что сила в дочери моей чародейская немалая, а это уже важно. Иметь подле себя дочь чародейку… Многого бы я смог добиться с такой-то помощницей. Вот и надумал разыскать ее.

— Болтун ты, — неожиданно произнесла Енея. — Болтаешь тут всякое. Да чтобы я от нежити понесла… Тьфу! Сам же сказывал, что и опосля тебя меня покрывали. Вот от кого-то из них и дало росток семя. Не от тебя, поганого.

И Енея отвернулась от неожиданного собеседника, в душе же страх роился скрытый. Малфутка… Да неужто?! Догадывалась Енея, что черный этот говорит именно о той ночи, после которой ее меньшая родилась. Да и было всегда в Малфутке нечто такое… Но все одно, человеком была ее младшая, девонькой людской, пусть и диковатой, но ласковой и игривой, как всякая малышка. И чтоб Енея ее этому выдала?.. Даже захоти она, не смогла бы. И старая древлянка впервые поблагодарила Долю [80] , что та развела их с Малфуткой. Где-то та теперь? Поди, сыщи.

Однако этот черный, похоже, о чем-то догадывался. Сказал уже совсем тихо:

— От меня ничего не скроешь. Не языком, так памятью своей подскажешь, где порождение мое.

Он поднялся, стал подходить медленно, вырастая неимоверно. Енея глаза хотела закрыть, но почему-то смотрела на него, замерев, словно околдованная. А видела… Вроде все та же темень под складками, но и как будто мерцание некое шло — зеленоватое, призрачное, какое порой на кладбище бывает над свежевыкопанными могилами. А как склонился над ней черный… Енее стало казаться: что-то холодное давит на нее, дикая боль проникает в голову, подчиняя своей воле, и как бы она ни противилась, даже руку подняла, заслоняясь — все равно замелькали перед ней во вспышках боли яркие, быстрые видения. Вот Малфутка маленькой девочкой сидит на завалинке избы с кошкой, вот она свою первую поневу надевает, вот Малфутка в зимнем тулупчике и треухе меховом, с выглядывающим из-за плеча луком. А вот, когда и последний раз видела — с растрепанной косой, гневная, вырывающаяся из рук уводящих ее в одрину Громодара сосновичей. Потом мелькнули лица сосновичей в то утро, когда они нашли окровавленного Громодара — оскаленные, злобные, орущие.

— Та-а-а-к, — услышала Енея рядом глухой голос черного. — Ушла-таки от людей девица. А куда?

Он еще ниже склонился, почти ложась на нее, обдал тяжелым зловонным дыханием, и Енея неожиданно увидела его вблизи — зеленовато светящиеся из мрака черты, мешанина гнилого мяса и выступающих костей, темные мутные провалы глаз. И вдруг в ней словно что-то рванулось, она закричала истошно от распирающего леденящего ужаса, завопила пронзительно, вкладывая в крик остатки сил. Как и различить смогла, что черный отстранился от нее, глядит в сторону, словно прислушиваясь к чему-то или приглядываясь. А потом растаял во мгле, разошелся темной дымкой, обдав напоследок холодной струей. Енея же по-прежнему голосила, пока не сорвала голос, стала задыхаться, но именно в этот миг, как в полусне, заметила на сваленных рядом бревнах бурелома отсвет огня. А потом прямо над ней и впрямь мелькнул яркий свет горящего факела и кто-то крепко взял ее за плечо горячей рукой, чуть тряхнул.