Вавилон - Куанг Ребекка (бесплатные серии книг .TXT, .FB2) 📗
— Бао, — сказал профессор Ловелл. — Радикал, означающий огонь. И рядом с ним радикал, обозначающий насилие, жестокость и буйство; тот же радикал, который сам по себе может означать необузданную, дикую жестокость; тот же радикал используется в словах, обозначающих гром и жестокость.* И он перевел его как burst, самый примитивный английский перевод, настолько примитивный, что он едва ли вообще переводится как таковой — так что вся эта сила, это разрушение было заперто в серебре. Он взорвался в ее груди. Раздвинул ее ребра, как открытую птичью клетку. А потом он оставил ее там, лежащей среди полок, с книгами в руках. Когда я увидел ее, ее кровь залила половину пола. Все страницы были в красных пятнах. — Он передвинул брусок по столу. — Держи.
Робин вздрогнула.
— Сэр?
— Подними его, — огрызнулся профессор Ловелл. — Почувствуй его вес.
Робин протянул руку и обхватил брусок пальцами. Он был ужасно холодным на ощупь, холоднее, чем любое другое серебро, с которым он сталкивался, и необычайно тяжелым. Да, он мог поверить, что этот слиток кого-то убил. Казалось, в нем гудит запертый, яростный потенциал, как в зажженной гранате, ждущей взрыва.
Он знал, что спрашивать об этом бессмысленно, но все равно должен был спросить.
— Откуда вы знаете, что это был Гриффин?
— За последние десять лет у нас не было других студентов, изучающих китайский язык, — сказал профессор Ловелл. — Ты полагаешь, это сделал я? Или профессор Чакраварти?
Он лгал? Это было возможно — эта история была настолько гротескной, что Робин почти не верил в нее, не хотел верить, что Гриффин может быть способен на такое убийство.
Но разве он не лгал? Гриффин, который говорил о Вавилонском факультете так, словно они были вражескими комбатантами, который неоднократно посылал собственного брата в бой, не заботясь о последствиях, который был настолько убежден в манихейской справедливости войны, которую вел, что не видел ничего другого. Разве Гриффин не убил бы беззащитную девушку, если бы это означало обеспечить безопасность Гермеса?
— Мне жаль, — прошептал Робин. — Я не знал.
— Вот с кем ты бросил свой жребий, — сказал профессор Ловелл. — Лжец и убийца. Ты воображаешь, что помогаешь какому-то всемирному освободительному движению, Робин? Не будь наивным. Ты помогаешь мании величия Гриффина. И ради чего? — Он кивнул на плечо Робина. — Пуля в руке?
— Как вы...
— Профессор Плэйфер заметил, что ты мог повредить руку, занимаясь греблей. Меня не так легко обмануть. — Профессор Ловелл сцепил руки на столе и откинулся назад. — Итак. Выбор должен быть очень очевидным, я думаю. Вавилон или Гермес.
Робин нахмурился.
— Сэр?
— Вавилон или Гермес? Это очень просто. Решай сам.
Робин чувствовал себя как сломанный инструмент, способный произнести только один звук.
— Сэр, я не...
— Ты думал, что тебя исключат?
— Ну... да, разве...
— Боюсь, не так-то просто покинуть Вавилон. Ты сбился с пути, но я полагаю, что это произошло в результате порочного влияния — влияния более жестокого и своенравного, чем ты мог ожидать. Ты наивен, да. И разочарован. Но ты не закончил. Это не обязательно должно закончиться тюрьмой. — Профессор Ловелл постучал пальцами по столу. — Но было бы очень полезно, если бы ты мог дать нам что-нибудь полезное.
— Полезное?
— Информацию, Робин. Помоги нам найти их. Помоги нам искоренить их.
— Но я ничего о них не знаю, — сказал Робин. — Я даже не знаю ни одного их имени, кроме имени Гриффина.
— Правда.
— Это правда, так они работают — они настолько децентрализованы, что ничего не говорят новым сотрудникам. На случай... — Робин сглотнул. — На случай, если случится что-то подобное.
— Как жаль. Ты полностью уверен?
— Да, я действительно не...
— Скажи, что ты имеешь в виду, Робин. Не мешкай.
Робин вздрогнул. Это были точно такие же слова, которые использовал Гриффин; он помнил. И Гриффин сказал их точно так же, как профессор Ловелл сейчас, холодно и властно, как будто он уже выиграл спор, как будто любой ответ Робина должен был быть бессмыслицей.
И Робин мог представить себе ухмылку Гриффина; он точно знал, что тот скажет: конечно, ты выберешь удобства, ты, воспитанный маленький ученый. Но какое право имел Гриффин осуждать его выбор? Пребывание в Вавилоне, в Оксфорде, не было поблажкой, это было выживание. Это был его единственный билет в эту страну, единственное, что отделяло его от улицы.
Он почувствовал внезапную вспышку ненависти к Гриффину. Робин ни о чем таком не просил, и теперь его будущее — и будущее Рами и Виктории — висело на волоске. А где был Гриффин? Где он был, когда в Робина стреляли? Исчез. Он использовал их для своих целей, а потом бросил, когда дела пошли плохо. По крайней мере, если Гриффина посадят в тюрьму, он это заслужил.
— Если тебя заставляет молчать преданность, то ничего другого не остается, — сказал профессор Ловелл. — Но я думаю, что мы еще можем работать вместе. Мне кажется, ты еще не готов покинуть Вавилон. Не так ли?
Робин глубоко вздохнул.
От чего он отказывался, в самом деле? Общество Гермеса бросило его, проигнорировало его предупреждения и подвергло опасности двух его самых дорогих друзей. Он ничего им не должен.
В последующие дни и недели он пытался убедить себя, что это была стратегическая уступка, а не предательство. Что он не отказывается от важного — ведь сам Гриффин говорил, что у них есть несколько конспиративных квартир, не так ли? — И что таким образом Рами и Виктория будут защищены, он не будет изгнан, а все линии связи сохранятся для будущего сотрудничества с Гермесом. Но он никогда не мог до конца отговорить себя от неприятной истины — что дело не в Гермесе, не в Рами или Виктории, а в самосохранении.
— Сент-Алдейт, — сказал он. — Черный вход в церковь. В подвале есть дверь, которая выглядит ржавой, но у Гриффина есть ключ. Они используют ее как безопасную комнату.
Профессор Ловелл записал это.
— Как часто он туда ходит?
— Я не знаю.
— Что там находится?
— Я не знаю, — снова сказал Робин. — Я сам никогда не ходил. Правда, он мне очень мало рассказывал. Мне очень жаль.
Профессор Ловелл окинул его долгим, холодным взглядом, затем, казалось, смирился.
— Я знаю, что ты лучше, чем это. — Он наклонился вперед над своим столом. — Ты не похож на Гриффина во всех отношениях. Ты скромный, смышленый и много работаешь. Ты менее испорчен своим наследием, чем он. Если бы я только что встретил тебя, я бы с трудом догадался, что ты вообще китаец. У тебя огромный талант, а талант заслуживает второго шанса. Но будь осторожен, парень. — Он жестом указал на дверь. — Третьего не будет.
Робин встал, затем посмотрел на свою руку. Он заметил, что все это время сжимал бар, который убил Иви Брук. Он казался одновременно очень горячим и очень холодным, и у него возник странный страх, что если он прикоснется к нему еще хоть на мгновение, то он проделает дыру в его ладони. Он протянул его.
— Вот, сэр...
— Оставь себе, — сказал профессор Ловелл.
— Сэр?
— Последние пять лет я каждый день смотрел на этот брусок и думал, где я ошибся с Гриффином. Если бы я воспитывал его по-другому, или увидел бы его раньше таким, какой он есть, если бы Иви все еще... но не важно. — Голос профессора Ловелла ожесточился. — Теперь это лежит на твоей совести. Оставь это себе, Робин Свифт. Носи его в своем переднем кармане. Вытаскивай его всякий раз, когда начнешь сомневаться, и пусть он напоминает тебе, на чьей стороне злодеи.
Он жестом велел Робину покинуть кабинет. Робин, спотыкаясь, спускался по лестнице, крепко сжимая в пальцах серебро, ошеломленный и совершенно уверенный, что сбил с курса весь свой мир. Только у него не было ни малейшего представления о том, правильно ли он поступил, что вообще значит «правильно» и «неправильно», и как теперь могут упасть осколки.
Интерлюдия
Рами
Рамиз Рафи Мирза всегда был умным мальчиком. У него была потрясающая память, дар слова. Он впитывал языки, как губка, и обладал удивительным слухом к ритму и звуку. Он не просто повторял фразы, которые впитывал; он произносил их, так точно подражая первоисточнику, вкладывая в свои слова все эмоции, как будто на мгновение становился им. В другой жизни он был бы предназначен для сцены. У него было это непередаваемое умение — заставлять простые слова петь.
