Капитан Два Лица - Ригби Эл (книги онлайн полные версии бесплатно txt) 📗
…И мертвец слушал, мертвец запоминал, мертвец даже немного жалел того, кому недолго осталось быть живым. Но мертвецы ведь не знают пощады, не правда ли? Мертвецы всегда мстят. Или…
Воспоминания о первых Кругах стерты: боги, видимо, милосердны. Остался, конечно, где-то глубоко комок, слепленный из огня, пороха и крови, из гортанных криков на чужом языке и женского вопля на родном: «Беги!». Комок вспыхивает то блеском штыков, то желтыми глазами, то пронзительно голубым, ясным и злым небом, но чаще — неуютно, блекло ворочается на дне рассудка. Габо ле Вьор предпочитает не прикасаться к этому комку, так же, как не трогает ядовитых морских змей, когда играет с друзьями у моря. Куда нужнее другое воспоминание, свежее, теплее, — оно свято. То, где король Овег несет его на руках из развалин, и, сажая на лошадь, крепко прижимает к себе, шепчет: «Не умирай. Не умирай хотя бы ты». И даже в полузабытье, даже не до конца осмысливая исступленную мольбу, Габо ле Вьор обещает, что будет цепляться за жизнь, а еще — что узнает, выучит и отыщет все, чтобы отомстить. Обещает себе и коренастому человеку с густыми длинными волосами, человеку, пахнущему слезами, морем и порохом. Своему королю. Своему единственному на всю жизнь настоящему королю, любящему не бойни, а книги…
Все это заставляет яростно набрасываться на военную науку, осваивать стрельбу и фехтование. А еще — презрительно кривиться, когда Талл, почти-брат, болтает что-нибудь наивное и высокопарное, отказывается застрелить лису или сбежать на казнь пленных. Юный Талл ведь, пусть и ровесник Габо, видит мир иначе: по-детски добрым и устроенным. Отец — их общий отец — по какой-то глупости не берет его в бой, впрочем, не берет и вынесенного из пекла Габо, хотя тот постоянно просится, а пару раз увязывается. Кончится все плохо: когда Овега не станет, еще несколько войн будет проиграно. Но последнюю Габо выиграет. Выиграет во имя двух своих правителей, покойного и живого, отца и брата.
Теперь войн нет, теперь мертвы оба короля. Пришел третий, и имя ему — не Милосердный, а Разрушитель, даже не Гнилая Роза, а поистине Королевский Сорняк. Насмешливый, наглый, преступно веселый, не знающий ни суровости, ни осторожности. Очень похожий на…
Впрочем, имя не нужно называть. Оно известно.
Дуана удивило, что об отце и деде говорилось так — горячо, живо, слишком откровенно даже для одержанной победы. Он не сомневался: обычно спокойное лицо ле Вьора сейчас исказилось, глаза сверкают не хуже, чем у нуц. Старые раны, старые вопросы, старые оправдания за новое прегрешение — убийство перворожденного монарха. Почтительно, с тяжелым и даже грустным вздохом советник наконец прошептал:
— Каким Талл был, когда распробовал вкус войны. И каким стал, когда маленький выродок пропал. Как он размякал на глазах, просто как хлеб в луже… ты помнишь, Кеварро?
— Я… помню.
— Все мерзкие всходы, оставшиеся от Эйрата, показали себя. Глупо я сделал, когда лауронцы хотели выслать его ко мне в кандалах. Я должен был согласиться, отомстить по-настоящему, той седой мрази мало было отрубить руки, и… — Советник осекся. — Впрочем, это ни о чем не говорит тебе, чернолицый, я понимаю. Но ты ведь знаешь: решив свои проблемы, люди становятся болтливыми, а у нас ночь впереди. — Пальцы фамильярно похлопали Дуана по макушке. — Мальчишка… да, в нем вылезло все, что Талл задавил в себе. Все эти выдумки, это книжное геройство, эти высокопарные мечты о братании с такими, как…
— Такими, как я…
Дуан почти ощущал на расстоянии злость Кеварро и с трудом сдерживал свою собственную, неумолимо крепнущую. Нуц, видимо, подойдя поближе, тихо спросил:
— Так что же, мой долг выплачен? Одна смерть в обмен на одну жизнь. Одна…
— Будет выплачен. — Заскрипел стул, советник поднялся. — Когда ты еще кое-что сделаешь. — Дуан услышал лязг и одновременно взлетевший торжеством голос: — Когда ты, чернолицая дрянь, умрешь от руки случайного гоцуганского убийцы на вражеском…
Что-то отчетливо звякнуло, и тут же раздался тяжелый стук падения. Дуану показалось, что он вскинул голову и вскочил одним рывком, но на самом деле, наверное, двумя. Сначала он увидел распростертое тело ле Вьора, застывшего над ним Кеварро и отлетевший в сторону кинжал. Потом — круглый металлический поднос для фруктов, валявшийся возле ног нуц. И наконец — принца о’Конооарра, который, держась за полог кровати, так и замер с занесенной рукой.
— Это я. Прости, Ино. Я опасался, что ты сейчас сорвешься и все провалишь.
Арро говорил с невозмутимым спокойствием: явно считал свой поступок необходимым и своевременным, а также отвечающим королевскому достоинству. Может, принц даже был прав: Дуану и впрямь становилось все труднее слушать и прикидываться мертвым. Нирец свесил с перины длинные ноги, встал и неторопливо приблизился. Поднял поднос, обтер платком, вернул на прикроватную тумбочку и подошел к столу повторно. Все проделывалось в сосредоточенном молчании. На миг Дуан даже позволил себе заподозрить, а не издеваются ли над ним?
— Ты… очень странный.
— Что ты имеешь в виду? — Арро деловито отряхнул левый сапог.
— Неважно.
Из тени вышла Дарина. Она приблизилась, взялась за ладонь Кеварро, но не сказала ничего вслух. Глаза ее, полные непонимания, едва скользнули по ле Вьору, а теперь устремились на Дуана. Сбитая с толку, она не понимала, сочувствовать, ругаться или…
— Тихо. Все хорошо. Да, хорошо.
Черный Боцман кивнула, но вряд ли поверила. Просто протянула свою вторую руку, и Дуан крепко за нее взялся.
— Все кончено.
Он сам еще не пришел в себя. Казалось, его окатили гнилой водой и оставили обтекать — злого, недоумевающего и, пожалуй, даже испуганного. Испуганного и смущенного каким-то тайным дном, которое было в услышанных словах, дном непонятным и невидимым. Дурнота, пропавшая, когда Кеварро вернулся к жизни, пришла и навалилась еще настойчивее.
— Эй. Ты точно в порядке? — позвала Дарина.
Дуан попытался заглушить досаду и непонимание чем-то более насущным — действиями. Поднял обмякшее тело ле Вьора, усадил на стул. Ступени плана послушно выстраивались в уме.
— Кеварро. — Дуан посмотрел на нуц поверх свесившейся набок длинноволосой головы. — Он еще жив. Перетряси стол, тут должны быть отравленные перстни или любая похожая дрянь, у гоцу она всегда есть. Никто ведь… — Усмешка тронула его губы. — Не удивится, что, бахвалясь победой, великий полководец выпил гоцуганского вина на трофейном судне? Желтые часто оставляют случайным ворам и захватчикам яд. Дарина, принеси воды. Кровь на всякий случай лучше смыть, тогда сойдет за боевую рану. Арро… иди смотри в трубу. Мало ли что могут учудить наши дозорные. Светает.
Принц и Черный Боцман вышли. Кеварро отошел к ящикам письменного стола и стал рыться в них. Дуан стоял возле почти не дышавшего советника и все еще пытался осознать свои чувства, огромный спутанный клубок, из которого не торчало ни одной нитки, чтобы дернуть и размотать.
— Я нашел.
Кеварро приблизился с какой-то склянкой. Дуан услышал его смутно и не отозвался, тогда черная рука робко коснулась плеча. Она снова была теплой. Живой. Капитан «Ласарры» улыбнулся.
— Знаешь… у меня нет слов для тебя, мой друг. Только совсем немного.
Советник ждал, и Дуан твердо произнес:
— Ты свободен от всего, кроме меня… — Он тихо хмыкнул. — И твоего наваждения. Не будешь любить Дарину, как ей нравится, — я тебя повешу. Ясно? А теперь выйди тоже. Ненадолго.
Кеварро явственно поколебался, но подчинился. Не задал вопросов. Просто понял, что сегодня все, не только он, платят свои долги и слышат свою правду. Моуд ведь не видит добра и зла.
Моуд видит только весы.
Дуан остался с ле Вьором один, подошел к нему и прислушался. Подняв пистолет, приставил к открытому высокому лбу.