Сердце Мириаля - Фьюри Мэгги (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Сильные руки подхватили ее, не дав упасть, и на миг стиснули так, что стало больно. Аннас оказалась лицом к лицу с чужой некрасивой женщиной, и та безо всякого предупреждения сгребла ее в охапку и уложила в постель. «Как будто я маленькая», — не на шутку возмутилась Аннас.
— Не бойся, — сказала женщина с сердечностью, в которой Аннас мгновенно учуяла фальшь. Таким тоном взрослые говорят, когда хотят что-то скрыть. — Ты очень долго спала, — продолжала женщина, — а потому сначала будешь нетвердо держаться на ногах.
Она окунула в тазик с водой полотенце и принялась неловко и грубо вытирать Аннас лицо и руки.
Я же не маленькая! Аннас вырвала у своей мучительницы мокрое полотенце и, мрачно косясь исподлобья, утерлась сама. Теперь ей становилось по-настоящему страшно. Здесь все такое незнакомое, чужое. Она знала — просто знала, и все, — что никогда в жизни не бывала в этой разрисованной розами комнате. И никогда прежде не видела эту женщину. И еще Аннас не знала, что таится за блестящей, покрытой лаком дверью этой комнаты, — а уж это было по-настоящему страшно. Ведь там может быть что угодно! Чудища…
Девочка задрожала всем телом. Она понятия не имела, что лежит по ту сторону блестящей черной стены, и это почему-то пугало ее сильней всего. Аннас до боли прикусила губу, чтобы не заплакать, но все равно в глазах у нее защипало, а к горлу подкатил тугой комок. Она судорожно сглотнула. Одинокая слезинка проворно покатилась по щеке, за ней последовала другая.
— Ох, ради бога, не плачь! — Эта бестолковая женщина, кажется, сильно забеспокоилась. Сплетя пальцы рук, она шарила взглядом по комнате, словно искала помощи. — Погоди-ка, — проблеяла она, — ты ведь голодна, правда? На вот, поешь. Тебе станет лучше…
И сунула в руки Аннас стынущую миску.
Девочка тыльной стороной ладони утерла глаза, глянула в миску — и содрогнулась от омерзения. Овсянка?! Ух! Она терпеть не может овсянку! Остывшая, водянистая, слизкая, покрытая холодной коркой…
Этого Аннас уже снести не могла. Ее терпению пришел конец. А все эта глупая женщина — стоит перед ней, ломает пальцы и больше ничего! Она же взрослая! Она должна все знать! «Ненавижу ее, — зло подумала Аннас. — У, дура никчемная! Дает мне остывшую овсянку, не дает мне умыться самой, обращается со мной, как с маленькой! Кто она такая? Что это за место? Почему я здесь? Я хочу… я хочу к ма…»
Стена в голове девочки, черная и блестящая, сомкнулась и нависла над ней, словно грозила вот-вот рухнуть и навсегда запереть ее в темноте… Аннас пронзительно вскрикнула. В этом крике были горе, гнев, разочарование — но еще и нестерпимый ужас. Вне себя, девочка швырнула миску с овсянкой в единственную виновницу своих нынешних бед.
Когда липкая каша размазалась по лицу и волосам женщины и белесыми струйками поползла вниз, Аннас громко и бурно разрыдалась.
Серима нервно расхаживала по кабинету, прокладывая на ярко-алом ковре невидимый маршрут от окна к камину и обратно. Обычно ее всегда успокаивала неброская рабочая обстановка кабинета, обшитого дубовыми панелями и совершенно лишенного всяческих украшений и безделушек. Стол, шкафчики, книжные полки — все здесь осталось неизменным с тех пор, как этот кабинет принадлежал отцу Серимы. Сегодня, однако, и это испытанное средство не помогло ей успокоиться. После разговора с Гиларрой, после стычки с ребенком — этим отвратительно тяжким бременем, которое возложила на ее плечи суффраган, — Серима была так раздражена и взвинчена, что не могла вернуться к привычной деятельной жизни, так взволнована, что лишилась аппетита, и так рассеянна, что не в силах была приняться за кипу бумаг, ожидавших ее на рабочем столе.
Гиларра, с отчаянием подумала она, вернись. Я совершила самую большую ошибку в своей жизни!
Теперь Серима жалела, что не послала к девочке служанку. Раньше она считала, что будет лучше, если она сама первой поговорит с девочкой — ведь Аннас сегодня довелось быть свидетельницей ужасного злодеяния. Что бы ни выболтало сгоряча дитя, рассуждала тогда Серима, уж лучше первой это услышу я, а не какая-нибудь пустоголовая сплетница, которая уже утром разнесет по всему городу искаженную непомерной фантазией версию случившегося.
Остановившись у окна, чтобы задернуть тяжелые винно-красные занавеси, Серима бросила взгляд на пелену снегопада. Ветер дул с такой силой, что снежные хлопья летели почти параллельно земле. От сквозняка прошел зябкий холодок по коже — там, где прилегали к шее свежевымытые волосы. Смыть проклятую овсянку без посторонней помощи удалось далеко не сразу, и все же хвала Мириалю, что Серима отпустила Маруту и Пресвела на весь вечер еще до этой унизительной сцены! Сейчас она пребывала в таком раздражении, что назойливая услужливость помощника лишь сильней бы ее разозлила. Что до Маруты… Серима осознала вдруг, что кулаки сами собой сжались. Экономка громогласно и многословно твердила о том, какую глупость сделала хозяйка, взяв на воспитание осиротевшую дочь простых торговцев, и своими визгливыми нотациями довела Сериму почти до отчаяния.
Да и что Серима могла ей ответить? Обе они слишком хорошо понимали, что экономка права. Что делать Серимее с этой малышкой? Она никогда не хотела иметь детей и ничего в них не смыслит. И даже терпеть их не может — в отличие от большинства женщин. Она только взялась за дело — и уже все испортила. Девочка несчастна, девочка ненавидит ее… Мириаль милосердный, как же ей со всем этим справиться?!
Серима сгорала со стыда при мысли о своем позоре. Как — она самая богатая, влиятельная и безжалостная женщина во всей Каллисиоре, а какая-то маленькая истеричка в один миг довела ее до нервного срыва! Охваченная паникой, Серима бежала из комнаты, роняя на бегу капли овсянки, захлопнула за собой дверь и заперла на ключ горько рыдающего ребенка. Разве может взрослая женщина так себя вести — упрекал ее голос совести. Серима со злостью велела ему заткнуться. Она уже почти возненавидела девочку за то, что позволила себе проявить из-за нее такую слабость.
— Знаешь, так не годится. Тебе все-таки придется туда вернуться.
Эти слова настолько вторили ее собственным мыслям, что она даже не сразу сообразила, что прозвучали они наяву. Глухо охнув, Серима обернулась к двери. На пороге кабинета стоял Пресвел, и в руках у него был поднос с графинчиком и парой стаканов. Серима застонала и закрыла лицо руками:
— Чтоб тебе провалиться! И много ты успел увидеть?
— Достаточно, чтобы домыслить остальное. — Звякнуло стекло — помощник поставил поднос на край рабочего стола. Опустив руки, Серима увидела, что он ухмыляется, и порозовела от смущения. Словно и не заметив этого, Пресвел налил бренди и протянул ей стакан. — Выпей, госпожа моя. Похоже, тебе это не повредит.
Пресвел и себе плеснул изрядную порцию бренди. Мириаль милосердный, с отчаянием подумал он, только этого мне сегодня и не хватало! Он только вернулся со встречи с Рохаллой — встречи, которая изрядно подкосила его обычное хладнокровие. Пресвел был безмерно потрясен горем девушки, ужаснулся ее рассказу о том, в какой чудовищной бедности она жила, как тяжко трудилась, чтобы прокормить своих малышей, как они один за другим умирали от заразной хвори. При одной мысли о том, как Рохалла одна пойдет утром на кладбище, чтобы похоронить свою младшую сестру, у Пресвела разрывалось сердце, однако он ничем не мог ни облегчить ее горе, ни помочь ей — разве что отдать все деньги, какие были у него с собой. Потом, в довершение худшего Рохалла объявила, что он больше ее не увидит. Впервые с той поры, когда Пресвел стал взрослым, он потерял самообладание. Его жизнь разбилась вдребезги — и после этого он должен весело и спокойно, как всегда, управиться с мелочной и ничтожной бедой своей балованной хозяйки. Нет, это уже чересчур!
Впрочем, помощник Серимы был настоящим мастером своего дела. Он сделал глубокий вдох, позаботился о том, чтобы его душевные терзания никак не выразились на лице, и принялся за дело так, словно ничего не случилось. Беспечно усевшись на краю рабочего стола Серимы, Пресвел с удовольствием отхлебнул бренди.
