Кровь и туман (СИ) - "nastiel" (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Странно, что оборотни до сих пор не напали на него…
– Ничего без меня сделать не можешь, да? – раздаётся сзади.
Теперь я понимаю, кому принадлежат выстрелы. В это же мгновение из-за моей спины сначала появляется пистолет, затем – руки в форменной куртке. И наконец Бен целиком. Огнестрел – не совсем его тема, и, словно прочитав мои мысли, Бен, использовав весь магазин, бросает пистолет себе под ноги и берётся за арбалет, до это висящий у него за спиной.
– Ты цела? – спрашивает Бен, не глядя на меня.
Я киваю, не способная заставить себя произнести хоть что-то.
Вместе с Беном улицу заполняет остальная часть пятёрки, отосланной штабом. Среди них Кали, Марсель, Марья и Нина. Пока все пускаются в драку с оборотнями, я вижу, как последняя замирает на месте, хватаясь за голову. Это замечает и Бен, но когда он дёргается в её сторону, я велю ему бежать туда, где он принесёт больше пользы.
На препирания времени нет, и Бен, лишь в своей привычной манере скривив рот, всё-таки слушается.
– Ты в порядке? – спрашиваю я, подлетая к Нине. – Зачем пришла? Опять ерундой страдаешь? Ты ещё недостаточно восстановилась…
Когда Нина поднимает на меня глаза, я вижу их абсолютно белыми, как у индры. Нина моргает, и это тут же проходит. Кажется, уже все привыкли к этому, но только не я. Каждый раз, когда такое случается, у меня подкашиваются ноги от страха, а в голове автоматически появляется образ виновника, решившего, видимо, что мы все страдали недостаточно.
Сам Эдзе, конечно, всё списывает на побочный эффект, говоря, что Нина слишком долго пробыла в четвёртом измерении, и это, так или иначе, не могло пройти бесследно.
Быть может, он говорит правду; такой вариант я тоже не исключаю. Но тогда ему стоило бы предупредить меня заранее.
– Ну? – я успеваю встряхнуть Нину единожды, прежде чем её лицо меняется до неузнаваемости.
Она не смотрит на меня, её взгляд устремлён на разворачивающуюся битву.
– Бен, – наконец произносит Нина.
По всему телу пробегает холодок.
В день, когда призма была взломана, Нина подошла ко мне со странным разговором.
– Я помню абсолютно всё, – сказала она.
Я ответила, что тоже помню, что было в прошлом настоящем и в том времени, в котором мы побывали, но вместо того, чтобы закрыть тему, Нина лишь сильнее сжала мой локоть и настойчиво повторила:
– Я. Помню. Абсолютно. Всё.
Вот так, отделяя слова паузой, равной нескольким секундам. А дальше, чтобы избежать моих долгих раздумий, пояснила: и прошлое, и настоящее, включая то, в котором жила Нина из Дуброва до того, как в её тело вернулась Нина из Старого моста. А ещё будущее, как бы абсурдно это не звучало.
Недалёкое – всего несколько секунд. Но именно их иногда хватает, чтобы повернуть всё вспять и всех с ног на голову.
– Это приходит внезапно, – пояснила Нина, пока я продолжала поражённо молчать. – Не знаю, с чем связано, и почему одних людей я вижу, а других – нет. Но одно я знаю точно – это не сны и не буйное воображение. Это реальность, которой суждено случиться.
Поэтому теперь, когда я знаю, что значит этот Нинин взгляд, я разворачиваюсь и выкрикиваю имя Бена на максимуме своих лёгких.
В толпе мелькает что-то чёрное и блестящее. Оставшиеся в живых оборотни внезапно и достаточно организовано бросаются в разные стороны, заставляя стражей на секунду растеряться.
На асфальт тёмным пятном падает взрывной мешочек.
– БЕГИТЕ! – кричу я.
Кали и Марсель одновременно глядят на мешочек. Не понимая, что именно перед ними, парни принимают единственно верное решение – послушаться меня и бежать прочь. Хороший рефлекс для защитника. Бен же наоборот медлит.
У него осталось несколько секунд, чтобы избежать смерти.
Не давая Бену приблизиться к опасному объекту, на мешочек падает Марья, накрывая его своим телом.
По округе разносится глухой взрыв.
Точка кипения. Глава 2
– Сегодня же праздник, – мягко, успокаивающе произносит Валентин.
Я слежу за тем, как с каждым моим движением кисти подвеска, состоящая из короткого имени, взмывает в воздух и опускается обратно мне в ладонь.
– Спасибо за открытку, кстати, – произношу я. – Очень мило.
– Не за что.
Пальцы сжимаются. Подвеска поймана в кулак.
– Слава, – Валентин придвигается чуть ближе. – Мы встречаемся уже третий раз, и всё, что ты делаешь – это молчишь в течение часа, заставляя меня разрываться в попытках найти тот самый вопрос, который ты от меня ждёшь.
Сегодня Валентин сидит рядом, а не напротив. Теперь это меньше напоминает сеанс у психотерапевта, и больше – встречу старых приятелей.
– Может, ты поможешь мне в этом?
– В чём?
– Направь меня. Я очень хочу что-то для тебя сделать, но не могу действовать вслепую.
Я хмыкаю. Забавно. Если бы я могла помочь кому-либо помочь себе, разве я бы стала ждать так долго?
– Раньше тебе хватало меня, – произносит Рис.
Он стоит у камина, оперевшись бедром на камин. Скрестил руки на груди. До этого разглядывал фотографии на полках, а сейчас сверлит меня внимательным взглядом.
– Мне сегодня восемнадцать исполняется, – говорю я, обращаясь к Валентину и игнорируя Риса. (У второго это вызывает лишь улыбку). – А сколько… – Пальцы сжимаются так сильно, что ногти больно впиваются в кожу. – Сколько было Марье?
– Шестнадцать, – отвечает Валентин, даже не удивляясь (или не показывая своё удивление?) моему вопросу.
– Шестнадцать, – повторяю я.
– Слава…
– Шестнадцать.
– Она умерла героем.
– Хотите сказать, что исход, где она жива, но является плохим человеком, гораздо хуже того, что мы имеем?
Валентин не отвечает. Сегодня, в отличие от двух предыдущих сеансов, я наверняка кажусь ему особо разговорчивой, и теперь он ждёт, что, быть может, я дам ему ещё больше информации, пока снова не решу заткнуться и обратить взгляд в пустоту.
– Тебе, дядь Валь, никогда не казалось, что причины смертей переоценивают? Умирающих от рака называют борцами. Умирающих от чужих рук – мучениками. Тех, кто приносит себя в жертву ради чужого спасения – героями. Но есть ли в этом смысл, если, как не назови, смерть – это конец?
Произнеся это, я бросаю быстрый взгляд на Риса. Он водит указательным пальцем по каменной кладке камина.
– А меня, после того, как ты пустила пулю мне в лоб, начали считать врагом народа, – по-детски обиженно произносит он.
– Посмертные почести являются данью уважения близким умершего, – отвечает Валентин. – Вопреки логике, ритуал прощания едва ли действительно касается самого почившего.
Я разжимаю ладонь и смотрю на подвеску. За пять прошедших дней я успела запечатлеть её образ в своей памяти настолько хорошо, что рискни кто-нибудь забрать её у меня, я бы с лёгкостью смогла описать всё, вплоть до тёмного пятнышка на букве “р”.
– Ну да, – соглашаюсь. – Потому что ты никогда не услышишь, что говорят о тебе другие, когда вас разделяет крышка гроба и пара метров земли.
Надеваю подвеску на шею. У неё короткая цепочка, а потому, что бы я ни надела, за исключением одежды с высоким горлом, подвеску всегда видно. И я замечаю, как на меня смотрят те, кто успевает прочесть не принадлежащее мне имя, высеченное из золота.
Многие знали, что Марья хотела походить на меня. Я была кем-то вроде кумира для молодой защитницы, хотя сама предпочла бы стать для неё наставником, например. По крайней мере, звучало бы это не так пафосно.
– Тебе ведь не впервой терять знакомого человека, – произносит Валентин. – И ты знаешь, что потери – часть нашей профессии.
Я одариваю Валентина пренебрежительным прищуром.
– Это сейчас такая ужасная попытка меня успокоить?
– Нет, – Валентин качает головой. – Если я что-то и понял из наших встреч, так только то, что за успокоением ты пришла бы не ко мне, а к моим сыновьям. – Валентин снимает очки и прячет их в нагрудный карман пиджака. – Тебе не нужна жалость, полагаю, от неё ты уже успела порядком устать. Это, скорее, нечто вроде… пинка под зад.
