Ключ от Снега - Челяев Сергей (читать книги регистрация TXT) 📗
– Он всегда чувствует себя в ответе за других, – сказал Птицелов. – Совестливая душа. Жаль будет его потерять – совестливые всегда оказываются наилучшими помощниками в любом деле. Впрочем, и мешают тоже больше всех. Серединка все-таки лучше. Предпочтительнее.
Колдун и Старик почтительно молчали, ожидая распоряжений. Птицелов потер пальцами лоб, вернулся в комнату, задумчиво взглянул на подручных.
– Кто ушел к Реке?
– Повел Лекарь, с ним – Хворый, – быстро ответил Старик. Колдун поморщился: тон Ушастого был так подобострастен, что ему захотелось плюнуть в сердцах. Колдун был уверен, что Птицелов чувствует излишнее рвение Старика, которое никогда не одобрял, особенно в мелочах. Но тот не подал виду.
– Людей с ними достаточно? – задал еще один вопрос Птицелов. Казалось, он думает сейчас совсем о другом.
Старик промолчал – ответ был очевиден, но Колдун тут же метнул на него колючий и злобный взгляд.
– Там Шедув, – напомнил Колдун. – Лекарь один не справится. А на паром нужно пробиваться, Сигурд.
Птицелов удивленно и гневно метнул взгляд на Колдуна – никто из зорзов до сих пор никогда не называл его по имени, кроме разве что Лекаря. Но маг спокойно выдержал его взгляд, и это тоже было впервые. Птицелов несколько мгновений молчал, затем порывисто перевел взгляд на весы, на лежащего Снегиря и вновь – на быстро белеющий кристалл. Шагнул к двери, обернулся к Колдуну. Тот спокойно ждал.
– Готовь все для Перехода. Если все пойдет так, как сейчас, через пару часов мы войдем в Октябрь. Похоже, Сентябрь мы уже миновали. Даже слишком быстро. Друида потом погрузишь в сон. До нашего возвращения.
– Ты тоже идешь к Реке? – спросил Колдун, уже зная ответ.
– Там ведь Шедув… – ответил Птицелов.
Оба зорза почтительно склонили головы. Дверь закрылась, оставив время взаперти.
Гвину понадобилось немало времени, прежде чем, изрядно полазив по траве, он нашел нужную соломинку. Искать ее велела ему друидесса, подробно описав нужную длину и толщину. Кладбище друидов утопало в высокой траве, здесь все цвело, благоухало, и сухой стебелек разыскать тут было очень трудно, словно на этом странном кладбище уже не оставалось места для смерти. Тем не менее, добычу куклы друидессе одобрила и немедленно вынула из кармана плаща широкую медную монетку самого мелкого достоинства. Затем Ралина ловко обвязала монетку тонким прутиком по окружности и дохнула на нее. Поверхность медного кружка сразу посветлела, посвежела, на ней постепенно обозначился полустертый рисунок. Друидесса осторожно положила оплетенную монетку рядом с огнем, так, чтобы он не добрался до соломинки, и зорко посмотрела в поле.
Там пока было тихо, только некстати поднявшийся ветер сильно колыхал верхушки травы и метелки злаков. Зорзы в бой пока не вступали, чудины на глаза тоже не показывались, но Лисовин знал, как незаметно они могут подкрадываться к потерявшему бдительность оленю или позабывшему обо всем на свете самозабвенно токующему глухарю. Это было затишье перед бурей, и друидесса решила предупредить нападение.
Однако она запоздала. Чудины все разом зашевелились, загалдели и, будто по команде чьей-то невидимой руки, ринулись в атаку со всех трех сторон. Стрела Лисовина тут же нашла свою жертву, и рыжебородый друид пожалел, что рядом нет верного Снегиря и Молчуна; как бы сейчас пригодились верный лук одного и всегда летящие без промаха метательные ножи другого! Друидесса между тем подняла свою монетку в соломенном обрамлении и громко крикнула, раскинув руки над огнем. Пламя в глазах изумленного Гвинпина взметнулось чуть ли не до небес, друидесса швырнула монетку в небо, и та вспыхнула по краям, отдавая огню свою соломенную одежку. Но, оказывается, чудеса на этом только еще начинались.
Маленькая окружность огня над головами Лисовина и Гвиннеуса вдруг начала расти, шириться и на глазах выросла в огромный круг, который медленно опустился, опоясав защитников кладбища на много шагов во все стороны. Теперь они были в самом центре мерцающего круга, к которому уже подбегала, оглушительно визжа и улюлюкая, орда разъяренной чуди. Друидесса крикнула что-то Лисовину, тот кивнул в ответ, повернулся к своей госпоже спиной, и оба нараспев прокричали одну и ту же гласную букву, которой, по мнению Гвинпина, не было ни в одном языке ни одного народа на свете. Этот звук напоминал крик ночной птицы, камнем упавшей в траву и почуявшей в своих когтях теплое бьющееся тело неосторожного зверька. В тот же миг вся окружность вокруг защитников кладбища ярко вспыхнула, и по всей ее границе в небо взметнулось ослепительное пламя.
Тут же послышались еще более яростные звуки, словно кто-то решил поджарить сотню кошек одновременно, и чудь отступила. Огонь немедленно угас до половины человеческого роста, но вел себя совсем как живой: предостерегающе потрескивал, трепетал, а ветер рвал пламя в разные стороны, отгоняя особо неосторожных. Жар от магического огня был таким нестерпимым, что воины закрывали лица руками и отворачивались к спасительной темноте. Гвинпин, не особенно избалованный в своей жизни чудесными видениями, просто глазам своим поверить не мог. Лисовин, похоже, ожидал от друидессы чего-то подобного, но на его простецкой бородатой роже тоже читалась радость первой серьезной победы над врагом. Друидесса же привалилась спиной и затылком к одному из надгробий и шумно, тяжело дышала; похоже было, что эта волшба порядком ее измотала, и она сейчас нуждалась в отдыхе. Правда, огонь и так охранял их, словно живой страж; а чудь после нескольких неудачных попыток перепрыгнуть через огненное кольцо, которое тут же вырастало в два человеческих роста, пребывала в нерешительности. Теперь воины все чаще поглядывали на зорзов, которые уже выступили вперед и внимательно осматривали пылающий круг.
Гвинпин узнал обоих зорзов сразу: один был Коротышка, наполовину – клоун, наполовину – сумасшедший, если бы его проделки не бывали столь жестокими. Гвинпин вспомнил несколько злых шуточек, которые Коротышка проделал с беззащитными девицами деревни, где разъяренный Кукольник заставил всех плясать до полусмерти под волчью волынку.
Другой же, к ужасу Гвинпина, был Кукольник, его бывший хозяин. За время дружбы с друидами кукла уже успела порядком отвыкнуть от своего прошлого лицедейского бытия, и жизнь в бродячем театре Кукольника сейчас представлялась Гвиннеусу страшным сном, который навсегда канул в небытие. И вот теперь Кукольник стоял в ночном поле и цепким взглядом обшаривал кладбище друидов, насколько это позволял огненный круг друидессы. Гвинпину стало настолько не по себе, что он, разок выглянув из-за погребальной плиты, тут же юркнул обратно, под защиту камня. А мелкая предательская дрожь уже сотрясала до основания этот пустой деревянный бочонок, бывший некогда телом сметливого, благоразумного и во всех прочих отношениях достойного существа. Гвинпин вновь почувствовал, что между его бывшим Хозяином и его сущностью на самом деле была установлена гораздо более прочная связь, нежели ему хотелось, но теперь у этой связи появилось вполне конкретное имя – страх. Он привалился спиной к погребальной плите и попытался взять себя в руки, конечно, в переносном смысле этого слова. Успех пришел после третьей или четвертой попытки, и кукла дала себе твердое слово смирно сидеть за каменной защитой и не высовывать из-за нее носа ни при каких обстоятельствах.
Знал ли Кукольник, что неподалеку съежился от страха, насколько это возможно для деревянного существа, его бывший актер, проклинающий в эту минуту все пьесы на свете? Но особенно – ту, единственную, в которой у нас не бывает возможности выйти на сцену когда-нибудь еще после финала, дабы исправить ошибки ремесла и элементарное незнание текста? Может быть, и знал, но, во всяком случае, зорз был слишком хорошо наслышан о возможностях верховной друидессы балтов и полян, чтобы сразу безрассудно лезть на рожон. Стена огня сникла, но была готова в любую минуту взметнуться ввысь, стоило кому-нибудь приблизиться к друидам хоть на шаг.
