Ветер удачи - Молитвин Павел Вячеславович (версия книг .txt) 📗
Эврих давно уже заметил, что слова «раньше» и «прежде» употреблялись в Мванааке чаще, чем где-либо, и связано это было, по-видимому, не столько с любовью их к истории родного края, сколько с переменами, будоражившими империю два последних десятилетия. Коснулись они, кстати, и театральных представлений, поскольку с момента восшестия на престол Кешо в моду вошли кровопролитные бои, грозившие вскорости, по мнению Газахлара, окончательно вытеснить прежние комедии и трагедии, о которых с восторгом отзывались в своих путевых заметках соотечественники Эвриха. Узаконенные Кешо бои на театральной сцене не были изобретением нового императора, всего лишь возродившего тот вид зрелищ, который запретил в пору своего правления предшественник Бульдонэ, почитая прилюдное убийство «варварством, позорящим обитателей Мавуно в глазах иноземцев». Кешо придерживался иных взглядов, и, дожидаясь начала основной части представления, аррант сделал все возможное, чтобы разговорить Газахлара и узнать, что же тот знает и думает на эту тему.
Первоначально бои между захваченными во время войн пленниками носили ритуальный характер и являлись прежде всего своеобразным жертвоприношением пославшим победу Богам, а затем уже зрелищем, предназначенным развлечь победителей. Устраивавшиеся по случаю выдающихся побед имперского оружия, они прекратились вместе с продвижением войск Мавуно в глубь континента, когда империя обрела более или менее постоянные границы. К тому же пленники являлись товаром, и твердо сидящие на престоле императоры предпочитали не раскидываться их жизнями ради того, чтобы снискать приязнь простонародья.
Театральные представления становились все более изысканными и, что было немаловажно, приносили солидный доход содержателям театров. Настолько солидный, что Кешо, придя к власти, решил пополнить за их счет казну империи, обескровленную постоянными и к тому же не слишком удачными военными кампаниями, им же самим и затеянными. Учиняемая на сцене резня оказалась чрезвычайно прибыльным делом, ибо теперь со зрителей, пришедших поглазеть на нее, взимались деньги, как за театральное представление, и, отнюдь не к чести обитателей империи, следовало заметить, что кровожадности им было не занимать. Глядя на заполнивших скамьи амфитеатра ремесленников, военных, купцов, селян, рыбаков и Небожителей с их слугами и домочадцами, Эврих с удивлением и разочарованием видел, что пришли они сюда с женами и дочерьми и те, в ожидании кровавого представления, почти не обращают внимания на выступления атлетов, шутов, мимов и жонглеров.
Оживленно болтая, обмениваясь шутками и остротами, собравшийся в театре Тор-Богаза люд выпивал и закусывал, благо лоточников и торговцев водкой и вином было хоть отбавляй. Вид улыбающихся, лакомящихся миндалем, фигами и финиками, маленькими жареными осьминогами, сладкими и солеными лепешками, фруктами и пирожками со всевозможной начинкой людей настолько напоминал Эвриху театральные представления в Верхней и Нижней Аррантиаде, что он невольно усомнился в правдивости историй, слышанных от сидящих где-то неподалеку телохранителей и Нжери, категорически отказавшейся составить им с Газахларом компанию и заявившей, что с большим удовольствием отправилась бы на городскую бойню, поскольку там, по крайней мере, льется кровь не людей, а животных, чья смерть является необходимым условием человеческой жизни.
— Эге! Уж не Иммамал ли это? — пробормотал аррант, натолкнувшись взглядом на невзрачную фигуру сухощавого саккаремца, беседующего о чем-то с продавцом жареных креветок несколькими рядами ниже Центральной ложи, отведенной для императора и его приближенных.
Несколько мгновений Эврих колебался, стоит ли ему окликнуть тайного посланца Мария Лаура, успевшего, как он и предполагал, избавиться от рабского ошейника и, судя по всему, преуспевающего, но тут по амфитеатру прокатился громкий рокот, люди начали подниматься с мест, приветствуя появление императора, и момент был упущен.
— Кешо! Кешо! Да здравствует император! — недружно и без особого вдохновения кричали заполнившие театр зрители. Обернувшийся вместе со всеми к Центральной ложе Иммамал встретился с Эврихом глазами и, как показалось арранту, приветственно помахал ему рукой.
— Кешо! Кешо!.. — пронзительным фальцетом заорал, вскакивая с места, сидевший перед Эврихом Небожитель, и тучная фигура его скрыла Иммамала от глаз арранта.
Следуя примеру окружающих, Эврих поднялся со скамьи, оборачиваясь в сторону вошедшего в ложу императора.
Стоящий на подиуме перед креслом-троном Кешо широко раскинул поднятые вверх руки, не то призывая благословение Великого Духа на собравшихся, не то желая обнять ими весь мир, и выглядел в высшей степени внушительно. Угольно-черный, в белом, уложенном красивыми складками императорском намоге, с золотым обручем в густых, растущих едва ли не от бровей, волосах, он, обладая гигантским ростом, производил особенно сильное впечатление благодаря окружавшим его кряжистым, невысоким, но удивительно широким в кости телохранителям. Нарочито простое одеяние и отсутствие украшений выгодно отличали его от роскошно и даже крикливо вырядившихся Небожителей, а добродушную улыбку, открывавшую два ряда жемчужно-белых зубов, можно было смело назвать лучезарной. Вот только глаза — малоподвижные, тусклые и невыразительные — позволяли находившимся неподалеку людям усомниться в великодушии, мягкосердечии и веселом нраве ныне здравствующего императора. Хотя, поправил сам себя Эврих, помимо внешности, существовали еще и деяния, из которых должны были сделать правильные выводы о характере Кешо даже те, кто ни разу в жизни не видел его ни вблизи, ни издали.
Аррант покосился на Газахлара и подумал, что не зря на редкость молодо выглядевший для своих сорока лет император, чьи волосы не тронула седина, а лицо не избороздили морщины, окружает себя не слишком пригожими и явно превосходящими его по возрасту советниками. Пренебрегая их советами, он имеет в то же время возможность публично обвинить в собственных промахах недальновидных помощников, а ежели дела принимают слишком уж скверный оборот, отдает одного или двух на растерзание толпе, как поступил, например, с барбакаем Мачахой, экспедиционный корпус которого был разбит под Игбарой объединенными войсками Кидоты и Афираэну.
Кешо между тем опустил руки и уселся в кресло, давая тем самым сигнал к началу основной части представления. Загремели тамтамы, и вышедший из Главной арки, расположенной под трибунами восточной части театра, глашатай объявил, что первыми будут биться заклятые враги: славный копьеметатель из племени нундожу и меченосец из рахисов. Вновь зарокотали тамтамы, им вторили трещотки и гуделки, под звуки коих на сцену из Белых ворот вышли два рослых красавца, при виде которых Эврих не мог удержаться от гримасы отвращения.
Нундожу, рахисы и мибу, жившие некогда северо-западнее земель пепонго, никогда серьезно не враждовали между собой, но слова глашатая не были оговоркой, как подумалось поначалу арранту. Яркие плащи — желтый у нундожу и зеленый у рахиса — не были отличительными, присущими этим племенам одеяниями и цветами, равно как нанесенная на воинов раскраска не имела отношения ни к боевой, ни к охотничьей, коими украшали свои тела достигшие совершеннолетия мужчины. И плащи, и набедренные повязки, и раскраска призваны были сделать бой более зрелищным и помочь зрителям отличать бойцов друг от друга, ведь между многочисленными племенами, обитающими по соседству, сходств имелось несравнимо больше, чем различий. Да иначе и не могло быть, коль скоро из века в век между ними практиковались перекрестные браки и кровь их давно смешалась, а обычаи и верования отличались разве что незначительными и незаметными для посторонних деталями.
— Ставлю на желтого два цванга! — капризным тоном произнес сидящий слева от Газахлара Небожитель с длинным невыразительным лицом и еще более длинными волосами, расчесанными на прямой пробор и разделенными на множество прядей, перехваченных на уровне плеч золотыми бляшками, украшенными сверкающими драгоценными каменьями.
