Коронный разряд - Ильин Владимир Алексеевич (читать книги полностью txt) 📗
Не могли же пройти бесследно его занятия с наставником — и наши факультативы французского.
— Oui, mon ami. Тебе шестьдесят — даже с запасом хватит.
За четыре предыдущих экзаменов у него набралось триста семьдесят два балла, что давало среднее в фантастическую цифру девяносто три. Если исходить из необходимых восьмидесяти проходных, даже крепкий трояк являлся гарантией успеха. Но кто ж сможет набрать даже такую оценку на совершенно, казалось бы, незнакомом языке? На то и был расчет.
В общем, на экзамене нас отчего-то тоже не ждали. Даже бланки — и те пришлось незаметно изымать из общей стопки, отвлекая внимание яростными воплями Артема, демонстрирующего трепетную любовь к знаниям на трех с половиной языках. В итоге бланков не хватило двум графьям, но у тех папы, мамы, группа поддержки, и уж для них бланки как-то нашлись.
Физика так вообще прошла без малейших вопросов — последний экзамен, и университет, словно охотник, пославший до того последний выстрел дроби в убегающую дичь, дал нам сдать спокойно.
Уже на выходе из здания, после того, как отдал работу, обратил внимание на странное оживление со стороны парковки.
Подошел ближе, и увидел Нику, медленно бредущую в окружении городовых, удивительно мягко уговаривающих ее остановиться. В руке девушки по-прежнему был злополучный чемодан. А на чемодане снизу — серьезный кусок металлического листа, весьма напоминающего напольное покрытие вагона, промятое и выдранное с корнем. Лист при каждом шаге скрежетал об асфальт, но Ника продолжала мерно двигаться к университету. Пока не заметила мой взгляд. Постояла так с десяток секунд, с совершенно нечитаемой эмоцией, покачала головой и, отпустив ручку чемодана, дала усадить себя в полицейское авто.
На душе отчего-то стало горячо и тоскливо. Так и простоял, пока машина не исчезла из виду.
Встряхнулся, повел шеей и растер ладонями лицо — оставалось еще одно дело. Результаты исследования лежали в кармане, и Артем обязан был меня понять…
Повернулся, разыскивая его взглядом. Обнаружил — со смехом кружащим веселую и счастливую Веру в руках. Он поставил ее на землю, заметил мое внимание, виновато развел руками и отправился с девушкой в противоположном направлении. Я сделал было шаг в его сторону, собираясь догнать. Но потом замер на месте.
Еще один день счастья. Пусть будет.
Глава 21
Большой, по-настоящему влиятельный человек может позволить себе многое: виллы и яхты, много солнца зимой и лыжные спуски жарким июлем; спутниц, только что сошедших с подиума конкурса красоты и диковинных хищников в подмосковном саду. Но рядом с его виллой будут другие, возле любимой яхты — еще десяток таких же, курорты заняты столь же уважаемыми людьми, а круговорот спутниц с каждым годом все чаще напоминает о собственной старости. Хищники и редкие полотна остаются за высокими стенами, недостижимые никому, кроме редких и столь же влиятельных людей, которым откровенно плевать на тот же самый хлам, что выставлен в их особняках.
Нет страсти в богатстве, нет удовольствия от роскоши и ощущения шелковистой кожи под ладонями. Власть манит, пытаясь увлечь в интриги и политику, но трезвый ум не дает утащить душу в паутину к ткачам из Кремлевских башен — высушат, выпьют до последней капли, и за счастье будет выбраться из всего этого, пусть даже ценою крыльев.
Остается только скука и жадность — то есть, ожидание развлечений от мира, обязанного вращаться вокруг личности, не взирая на постулаты классической астрономии. Миру же откровенно надоело делать это сразу вокруг сотен человек, потому приемы в их честь и новые регалии редки, а телевидение работает только от информационного повода. Можно, разумеется, обновить яхту, и в новостях появится десятисекундная заметка о новом самом крупном и дорогом прогулочном корабле… А потом кто-то иной купит еще больше и еще дороже, его сравнят с вами, и волна раздражения смоет все удовольствие.
Но что-то же надо делать, как-то бороться с этой коварной апатией.
Тогда влиятельный человек позволяет себе сына или дочь. Не из тех, которые в будущем возглавят семейное дело и унаследуют уважение. Совсем иных.
Он позволяет себе проблемного ребенка — избалованного и не признающего законы, яркого и бездумного транжиру, рассекающего без прав по автострадам на запредельной скорости. Пусть он сожжет ресторан, пусть разобьется, обращая в хлам роскошный спорткар, пусть подерется с полицией. Не важно, что он сделает — важно то, что ничего ему за это не будет, и весь город станет об этом говорить.
Общество терпимо относится к слабостям великого человека. Ему даже посочувствуют украдкой: какой знаменитый отец! И какой непутевый сын! И великий человек примет извинения с маской скорби, пряча за наклоном головы и кустистыми ресницами невероятное довольство во взгляде.
Яхты, виллы, гепарды в ошейниках и антиквариат — все нелепый пустяк по сравнению со сломанным носом сына заместителя мэра, которому зарядил его отпрыск в алкогольном угаре. Ах, тот защищал свою девушку! Что же тогда будет золотому мальчику? Что скажут власти, что скажет полиция?!
Ничего ему не будет. Никто не посмеет тронуть кровь уважаемого человека. Мальчик запутался. Мальчик выплатит штраф. Мальчик не извинится, но это сделает адвокат — по доверенности.
Иногда проблемного ребенка будут вырывать из бездумного кутежа и натаскивать семейным приемам Силы, устраивать КМБ длительностью в несколько месяцев, выбивая на это время всю дурь — потому что нельзя, чтобы благородную кровь отпинал неудачник в клубе. А еще следует накрепко запомнить фотографии, имена и фамилии тех, кого задевать не стоит ни в коем случае — уже для собственного сохранения…
Через какое-то время слегка ошарашенного парня или девушку оставят в роскошных апартаментах, с ключами от «Мазератти» на тумбе и иридиевой пластиковой карточкой семейного банка в приоткрытом конверте рядом. «Отец приносит извинения» — будет написано на белоснежной бумаге, оставленной в качестве сопроводительного письма.
Всего одно мгновение, чтобы оглянуться на прошедшее, сделать выводы и начать жить иначе. Одно мгновение… И старые друзья уже откликаются на вызовы, с радостью собираясь на очередной карнавал халявной выпивки и безнаказанных развлечений.
«— Ваш младшенький, я слышал, разбил витрину Охотного ряда?
— С тоской вынужден признать достоверность этих слухов. — Скорбный вздох. — Вот бы он был хоть немножко похож на старшего!
— Достойный юноша, бесспорно.
— Как и ваш Александр, смею отметить.
— Одна на него надежда, — тягостный вздох. — Вы, должно быть, уже знаете, что моя Наташенька опять подралась? Вот откуда, откуда в ней это?!
— Боевитостью в отца, я полагаю, — и лукавая полуулыбка в ответ».
Положительно, это соревнование куда дешевле и интереснее, чем мериться водоизмещением кораблей и возрастом плесневелой вазы; куда азартнее скачек и казино — в деле родная кровь, и этим все сказано.
Великие люди с радостью отправляли бы сорванцов за рубеж, чтобы проделки их доносились эхом из-за границы, в рубрике международной прессы. Но традиции родовой мести быстро отучают от чужбин, потому как от разрубленных на части наследников будет только урон чести и тоска.
В конце концов, некоторые золотые дети, вырастая, смогут выйти из тени их отцов. Всегда есть вероятность надоесть великому предку — и получить шанс на нормальное существование.
Но до этого — они получат то, что должны по замыслу: все самое дорогое, самое роскошное, самое наилучшее. Олицетворение богатства и вседозволенности, ярко сгорающее в алкогольных парах, покуда проблемному ребенку не найдется лучшее применение… А разве есть судьба лучше, чем умереть во благо рода?.. Сакральные жертвы нужны во все времена, за темные дела кланов тоже положено платить кровью. А до того — пьяней, танцуй, люби и верь, что это — навсегда.
Из дверей ночного клуба на противоположной стороне улицы вывалилась хохочущая компания, неуверенно держащаяся на ногах, оттого взрывающаяся новыми залпами смеха, стоило кому-то пошатнуться и завалиться на пошатывающегося соседа.
